Признания Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 19

– В каком он был состоянии?

– Опьянел еще больше, чем когда мы ехали туда. Лалэнд, бывший колониальный чиновник, подтвердил его возвращение. Свет в окнах снова зажегся.

– В первом этаже?

– Конечно. А потом во втором.

– В обеих спальнях?

– И в ванной, у которой окно с матовыми стеклами.

– Жоссе опять уехал?

– В половине третьего, потушив в доме свет.

– Он поехал на своей машине?

– Нет. На этот раз он направился к улице Шардон-Лагаш. Он нес какой-то пакет.

– Какой величины?

– Довольно большой, продолговатый.

– Длиной тридцать, сорок сантиметров?

– Я сказал бы – сорок.

– А шириной?

– Около двадцати.

– Вы не ложились спать?

– Нет. Я еще успел точно в три часа сорок восемь минут услышать шум полицейской машины и увидеть, как полдюжины полицейских высочили на тротуар, потом вошли в дом.

– Если я правильно понял, весь вечер и всю ночь вы не вставали со своего кресла.

– Только в половине пятого, когда я лег в постель.

– А потом вы ничего больше не слышали?

– Слышал, как машины ездили взад и вперед.

Тут тоже время совпадало с показаниями Жоссе, потому что он пришел в Отейское отделение полиции в половине четвертого, и через несколько минут, как только его начали допрашивать, на улицу Лопер был послан автобус.

Мегрэ передал этот отчет Комелио. Немного позже судебный следователь попросил его к себе в кабинет, где, кроме него, никого не было.

– Читали?

– Разумеется.

– Вас ничего не поразило?

– Одна деталь. Я собираюсь поговорить с вами об этом позже.

– А меня поражает то, что Жоссе сказал правду по большинству пунктов, тех, которые не касаются самого преступления. Его времяпрепровождение указано точно для большей части ночи. Но он говорит, что вернулся домой самое позднее в десять часов пяти минут, а мсье Лалэнд видел, как он вошел в дом в десять часов сорок пять минут. Значит, Жоссе в это время не спал в кресле в первом этаже, как он утверждает. В десять часов сорок пять минут он ходил по комнатам второго этажа, и свет был зажжен в обеих спальнях. Заметьте, что как раз в это время, по предположению доктора Поля, и было совершено преступление… Что вы на это скажете?

– Я хотел бы сделать простое замечание. По словам Торранса, мсье Лалэнд в течение всего их разговора не переставая курил очень темные сигары, маленькие итальянские сигары, которые в просторечии называют гробовыми гвоздями.

– Не понимаю, какая связь…

– Я думаю, он курит и ночью, сидя в своем кресле. А в таком случае ему наверняка хочется пить.

– Так, может быть, питье стоит возле него.

– Конечно. Ему семьдесят шесть лет, как сказано в протоколе.

Судебный следователь все еще не понимал, к чему клонит Мегрэ.

– Вот мне и думается, – продолжал Мегрэ, – не испытал ли он в какой-то момент потребности выйти в туалет… Старики, вообще говоря…

– Он утверждает, что не вставал с кресла, а все говорит за то, что это человек, достойный доверия…

– И человек упрямый, который хочет быть прав во что бы то ни стало.

– Но ведь он знал Жоссе только по внешнему виду и не имел никаких причин, чтобы…

И все же Мегрэ охотно расспросил бы врача, у которого лечился мсье Лалэнд. Вот уже второй раз ему хотелось прибегнуть к такого рода свидетельству.

– Вы забываете о профессиональной тайне…

– Увы, я о ней не забываю!

– И вы упускаете из виду, что Жоссе-то заинтересован в том, чтобы солгать…

Самоубийство Дюше в Фонтенэ-ле-Конт решительно повернуло общественное мнение против Адриена Жоссе. В печати много говорилось об этом. Были опубликованы фотоснимки Аннет, которая, рыдая, садилась в поезд, чтобы ехать в Фонтенэ.

– Мой бедный папа! Если бы я знала…

Взяли интервью у служащих супрефектуры, у торговцев из Фонтенэ-ле-Конт. Все они пели дифирамбы начальнику отдела.

– Достойный человек, исключительной прямоты характера. Подкошенный горем уже со времени смерти жены, он не мог вынести бесчестья…

На вопросы репортеров мэтр Ленэн отвечал как человек, который готовится к сокрушительному отпору.

– Подождите! Следствие только начинается…

– Есть у вас новые сведения?

– Я их приберегаю для моего друга судебного следователя Комелио.

Адвокат объявил день и час, когда он сделает разоблачение, подогревая любопытство, и, когда, по его собственному выражению, бомба взорвалась, в коридорах Дворца правосудия было столько репортеров и фотокорреспондентов, что пришлось вызвать дополнительную охрану.

«Неизвестность» продолжалась три часа, в течение которых в кабинете судебного следователя оставались взаперти четверо: Адриен Жоссе, которого много раз фотографировали, когда он проходил, мэтр Ленэн, имевший не меньший успех, Комелио и его секретарь

Что касается Мегрэ, то он занимался административными делами в своем кабинете на набережной Орфевр.

Через два часа после заседания ему принесли газеты. В каждой из них заголовок гласил:

Подзаголовки были разные:

Или:

Комелио, по своему обыкновению, отказался от заявления и сидел, запершись в своем кабинете.

Ленэн тоже, по своему обыкновению, не только прочел журналистам письменное заявление, но и утверждал, что его клиент, которого увели под конвоем, только что дал настоящую пресс-конференцию.

Заявление было кратким.

Мегрэ хотел бы знать, что предшествовало этому решению, быть в курсе тех разговоров, которые вели между собой эти два человека, адвокат и его подзащитный, в камере тюрьмы Сантэ.

Это заставило его снова подумать о сцене на улице Коленкур. Отец Аннет вошел и почти ничего не сказал. Он только спросил:

– Что вы намерены делать дальше?

И тут же Жоссе, который прятался за спину мсье Жюля, когда приходилось уволить служащего, обещал развестись, чтобы жениться на этой девушке.

Если так, то разве не мог такой ловкий и бесцеремонный человек, как Ленэн, заставить его сказать все, что захочет?

Репортеры, конечно, засыпали адвоката вопросами.

– Вы хотите сказать, что у мадам Жоссе был любовник?

Председатель коллегии адвокатов таинственно улыбался.

– Нет, господа. Не любовник.

– Ну так любовники?

– Это было бы слишком просто и ничего бы не объяснило.

Никто ничего не понимал. Но он-то знал, к чему клонит.

– У мадам Жоссе были «подопечные», на что, впрочем, она имела полное право. Ее друзья, ее приятельницы подтвердят вам это: в известных кругах говорили об этих «протеже», как говорят о беговых лошадях того или иного владельца.

Он словоохотливо объяснял:

– Совсем молоденькой она вышла замуж за очень известного человека, Остина Лауэлла, который воспитал ее и ввел в общество… В общество сильных мира сего, тех, кто дергает за веревочки марионеток. Вначале, как и многие другие, она была только украшением этого общества… Поймите меня правильно: она ведь не была Остином Лауэллом… Она была хорошенькая мадам Лауэлл, которую он одевал, осыпал драгоценностями, выставлял на бегах, на больших премьерах, в кабаре и салонах…