Я учился жить... (СИ) - "Marbius" - Страница 47

Поздним вечером, сходив в душ, Макар задержался у двери гостевой спальни, которую подсознательно выбрал на время отсутствия Глеба, и решил наведаться и в хозяйскую, в конце концов он имеет право и на нее. Делов было пройти пару шагов и взяться за ручку, а затем повернуть ее и толкнуть дверь. Но эти незначительные действия почему-то потребовали от него немалого мужества. А комната была знакомой, почти уютной, почти обжитой и вполне приветливой. Макар осмотрел ее и выключил свет. Почему-то кровать казалась ему слишком большой, потолок слишком высоким, окно слишком широким, а гостевая спальня – такой милой по сравнению с этим актовым залом. И Макар резво сбежал к себе. Забираясь под одеяло – нехотя и весь в раздумьях, он пытался укротить мурашек, которые резво топали по его хребту. Пробирало почти до оскомины. А ведь ему придется как-то собираться с духом и смотреть Глебу в глаза.

Лежа на кровати, Макар таращился в потолок, пытаясь ухватить за хвост хотя бы одну из тех мыслей, которые бродили там совершенно неприкаянными. Ему это удалось, за что он разозлился на себя еще больше: это была совершенно дурацкая мысль о том, что делать на занятиях. Ясинский может либо испортить ему жизнь полностью и бесповоротно мелкими и крупными придирками, разборками и прочими милыми его сердцу развлекалками. Он может, конечно, удариться в другую крайность и начать разыгрывать из себя обиженного, что тоже не самая приятная ситуация. С третьей, и совершенно неожиданной стороны, ему не хотелось полностью ставить крест на хрупком и робком взаимопонимании и почти нормальных отношениях, которые проклевывались у них с Ясинским: в те краткие моменты, когда Стас избавлялся от своего пафоса и томных поз, он оказывался неглупым и риторически неслабо продвинутым собеседником. С ним можно было и поспорить, и вместе похаять кого-нибудь или что-нибудь, благо жизнь всегда оказывается щедрой на такие темы; Ясинский еще и слышать собеседника был способен, что с его внешностью и бэкграундом вообще удивительно. Если бы он на самом деле не вздумал дурить и обижаться, что их авантюрка закончилась не по его высочайшему соизволению, было бы вообще здорово.

Макар повернулся на бок, свернулся клубком, попялился немного в окно и закрыл глаза. Сон не шел, но спать надо было – время не раннее. Он горестно вздохнул, и по поводу бренности всего земного, и из-за своей импульсивной натуры, которая на один явно удачный случай устраивала девять каверз, уткнулся носом в подушку и приказал себе спать. Только сон его особо не радовал: Макар то и дело просыпался и всматривался то в окно, то в потолок, пытаясь определить, где он и что готовит ему день грядущий. Проснулся он за несколько минут до будильника и вяло ждал, когда он даст о себе знать. После первых же нот Макар сел на кровати и сгорбился, мог бы – в клубок свернулся и под кровать забился. На занятия идти совсем не хотелось.

Сидя за самым дальним столом и добросовестно пригибая голову к столешнице, чтобы как можно меньше демонстрировать себя любимого, Макар угрюмо оглядывал аудиторию, старательно пряча глаза и увиливая от любого визуального контакта – у него своих личных проблем было более чем достаточно, чтобы еще на общественные размениваться. И он ждал, ждал с нетерпением и замиранием появления Ясинского. Мысли о Глебе остались дома, а сейчас Макара жалили опасения по поводу встречи со Стасом. А он не спешил.

Как бы ни ждал Макар появления Стаса, он оказался неготовым к его появлению в дверном проеме. Волосы у Ясинского были убраны в почти целомудренный хвост на затылке, куртку он держал в руке, и майка была скромно-белой. Он пошел к своему месту, лениво сдерживая зевок, но аудиторию оглядел. На Макаре взгляд Стаса задержался на пару ударов сердца, за которые тот успел выпрямиться и угрожающе посмотреть на Ясинского. Стас померился с ним взглядами и отвел глаза. Макар почувствовал облегчение и – ну откуда бы еще и такое? – разочарование. Чего ему хотелось и чего он ждал, Макар не особо помнил, но такое безразличие, причем не напускное, а вполне себе искреннее, его задело.

Пара закончилась, однокурсники покидали аудиторию с разными степенями ускорения. Ясинский, сидевший прямо по курсу, с наслаждением потянулся, отчего Макар пришел бы в возбуждение всего неделю назад, но сегодня всего лишь лениво полюбовался; он перекинулся со старостой парой слов и неторопливо достал сумку. Макар медлил сзади. Проскальзывать мимо Ясинского он не рисковал и нетерпеливо дожидался, когда этот барчук изволит встать и выместись в коридор. Наконец свершилось, и Ясинский вальяжно направился навстречу новым знаниям. Макар поплелся следом.

Ясинский все той же походкой зарулил в туалет, и Макар воспринял это как знак судьбы: Ясинский был сыт и, кажется, доволен, он не набросился на него на глазах у честного народа, а сейчас стремился в уединение к думам и мечтаниям, практически, хотя обшарпаннный туалет типа «сортир» оным способствовал весьма условно. Стас стоял у раковины, моя руки и задумчиво глядя куда-то вниз. Макар стал рядом, и Стас подозрительно на него посмотрел.

- Ну и чего тебе от меня надо? – обратился он к Макару, и его вопрос прозвучал до странного риторично. Макар дернул плечами и отряхнул руки.

- Поздороваться, - ядовито отозвался он. – А то ты так усердно меня игнорируешь, что я прямо даже обиделся.

- Ох ты, красна девица какая, - хмыкнул Ясинский. – А конкретней: чего тебе от меня надо?

Макар замялся. Все, что приходило ему в голову, звучало до такой степени по-девчачьи, что даже думать о том, чтобы произнести все эти «давай останемся друзьями», «ты замечательный друг» и еще какую муть казалось ему непристойным. И он угрюмо посмотрел на Стаса.

- Я бы сказал, но это будет звучать сильно по-мещански, - скривился он. – Типа никаких обид, все дела.

Ясинский кивнул и набрал полную грудь воздуха. Он задрал голову и посмотрел в потолок. Но глядеть в нечто серое с зеленоватыми разводами, отслоившейся штукатуркой, а местами и подкопченное было совсем неинтересно. Мыслей особых в голове тоже не водилось, и Стас посмотрел на Макара. Этот гаденыш все так же угрюмо смотрел в сторону, ожидая приговора.

- Морду бы тебе набить, - наконец сказал он.

- За что? – агрессивно протянул Макар. – Никто никому ничего не обещал, все получили удовольствие, а если кто-то резко захотел еще и любви, так это в комплект изначально не входило.

Ясинский осмотрел Макара, и еще раз. Он по-прежнему привлекал, по-прежнему тревожил либидо, но избавившись сначала от угара неосознаваемых влечений, а потом и шквала вседозволенности, Стас неожиданно обрел возможность смотреть на него как на человека, а не на раздражающий фактор, постоянно маячивший перед глазами назло его соизволению. И этот человек, стоявший перед ним и явно чувствовавший себя неловко, вызывал симпатию вопреки всем доводам «здравого смысла», хотя что это за зверь такой, Ясинский предпочитал не думать. Да и Илья относился к нему неплохо, что тоже как бы намекало.

- Ты засранец, Самсонов, - наконец признал Стас.

- Да ладно тебе! – вскинулся Макар, но больше по привычке, и в его выражении не было ни азарта, ни убежденности. – Ты-то уже чего кипишишься? Ты сначала целый год со своими непонятными чувствами как дурак с писаной торбой носился, потом вроде как получил, что хотел, чего бы тебе в моралиста играть?

- А друг твой?

- А тебе какое дело? – недовольно скривился Макар. – Это явно и очевидно мои проблемы.

Ясинский оперся о раковину. Он хотел поинтересоваться, что Макара ждет, но это было праздное любопытство, которое ему самому пришлось не по нраву. Поинтересоваться, что за друг такой - но они явно не в настолько хороших отношениях, чтобы использовать друг друга для душевных излияний. Поэтому он просто дернул плечами и повернулся к писсуарам. Макар скрипнул зубами: только что успокоившаяся совесть снова ехидно ухмылялась прямо в его физиономию.

Стас подождал Макара, и они вместе пошли на следующую пару, молча, думая каждый о своем и чувствуя себя вполне уютно в компании другого. После занятий он предложил Макару подвезти его, но предсказуемо получил в ответ пренебрежительное фырканье.