Помолвка мсье Гира - Сименон Жорж - Страница 7

Внизу, в коридоре, что-то за это время успело измениться. Горел свет. Кто-то включил его. А ведь никто не позвонил у входа. И шагов не было слышно.

Мсье Гир шел на цыпочках, наклонившись вперед всем телом. Он дошел до застекленной двери привратницкой и тут остановился. В полутьме за этой дверью стоял человек, спокойно смотрел на него и курил трубку. В лице его не было ничего страшного, или угрожающего, или насмешливого. Ничего не было! Он курил трубку, будто было совершенно естественно курить здесь в такой час, стоя в привратницкой, освещенной только отблеском коридорных лампочек.

Человек не проявил никакого удивления при виде мсье Гира, уставившегося на него широко раскрытыми глазами. Он сделал какое-то движение — попросту поднял руку, вынул изо рта трубку и выдохнул густой клуб дыма, который закрыл собой стекло, отчего лицо исчезло, будто стертое резинкой.

Мсье Гир потянулся было к дверной ручке, но передумал и, с трудом сдвинувшись с места, пошел вверх по лестнице, держась за перила.

Придя к себе, он уселся, но и отсюда ему было видно окно напротив, видно, как девушка запирает дверь на задвижку, видно, как она резким движением распустила волосы и потушила сигарету о край эмалированного таза.

Потом, поглядев в окно, высунула язык и погасила свет.

Глава 4

О том, что сегодня воскресенье, мсье Гир узнал в восемь часов утра благодаря радио, ибо по утрам в воскресенье оно играло, разговаривало и свистела в каком-то неопределенном углу дома, где он жил. Взглянув в окно, он увидел, что комната служанки не убрана, а это тоже было признаком воскресенья. В час дня девица пулей влетит к себе в комнату, кое-как приведет в порядок простыни и одеяло и примется одеваться в лихорадочной спешке.

Дров у мсье Гира по-прежнему не было. Вода в кувшине покрылась пленкой льда, и мсье Гир, в комнатных туфлях и без воротничка, вышел на лестницу.

На улице казалось еще холоднее, чем вчера, может быть, потому, что народу было куда меньше. Шоссе было почти пустынным. Трамвай тронется с места не ранее чем через четверть часа. По улице, под белесым небом и режущим ветром, наклонясь вперед, шли люди, большей частью в трауре, с цветами в руках, направляясь на новое кладбище. Это был их час. Проходя мимо привратницкой, мсье Гир увидел только девчушку, которая мылась, стоя в одних белых трусиках. А ступив за порог дома, он сразу заметил на перекрестке инспектора — тот беседовал с регулировщиком и притоптывал ногой, пытаясь согреться. Инспектор тоже его увидел, но даже глазом не моргнул, и мсье Гир свернул налево, к бакалейной лавке.

Несмотря на то, что он надел пальто прямо на ночную рубашку и поднял воротник, он выглядел, в этот ранний час, франтоватым и даже несколько торжественным. Терпеливо, с достоинством дождался своей очереди, отобрал нужный товар.

— Дюжину… Полфунта… Сколько с меня?

Его здесь все давно знали и тем не менее бросали на него смущенные и любопытные взгляды. Он купил растопку для печки, сыр, масло, вареные овощи, а в колбасной — холодную котлету и корнишоны. Руки были нагружены кучей небольших белых пакетиков, и ему пришлось выпятить живот, чтобы поддержать их.

Инспектор, стоя в центре перекрестка рядом с регулировщиком, одетым в форму, наблюдал за мсье Гиром, подобно тому как учитель на школьном дворе наблюдает за учениками, беседуя с директором.

Примерно в двухстах метрах от перекрестка несколько человек теснились у забора, на котором красовалась яркая желто-красная реклама полотерных работ. Это была уже другая улица на противоположной стороне, и вначале она выглядела как любая другая, но чуть подальше домов уже не было, а шли только ряды складов да пустыри.

Если идти там вечером, к тебе непременно прицепится женщина и кивнет на пустые склады, те самые, где две недели тому назад был найден изувеченный труп. Да и теперь еще люди ходили воскресным утром поглазеть на то самое место и бурые пятна, до сих пор заметные на тесаных камнях.

Мсье Гир, нагруженный покупками, прошел мимо молочной лавки как раз в тот момент, когда служанка выходила оттуда с бутылками молока. Она остановилась на пороге и улыбнулась, а он опрометью метнулся в подъезд и налетел на консьержку, которая стояла к нему спиной и обернулась, подскочив от испуга.

Он все ускорял да ускорял шаг, споткнулся на первой ступеньке, выронил один из пакетиков, не разобрав какой, и не остановился, чтобы подобрать его, а только крепче прижал к груди остальные, и когда наконец добрался, задыхаясь, до пятого этажа, то уже не шел, а бежал.

Войдя к себе, он не остановился и постарался не глядеть в зеркало. Став на колени перед печкой, он разжег огонь, и тот сразу же весело затрещал. Потом снял пальто, обвязался полотенцем вместо фартука и приступил к уборке жилища.

Дом был наполнен звуками, причем мужских голосов было гораздо больше, чем в будни; журчала вода, кричали дети, которых шлепали. Радио бормотало безостановочно, то ли у рабочих на шестом этаже, то ли на четвертом, угадать было невозможно, настолько равномерно звук растекался в пространстве.

В половине одиннадцатого мсье Гир окинул взглядом чистую комнату, застеленную кровать, теплую, начищенную пастой печку, газовую плитку, на которой певуче булькал кипяток.

Он побрился, оделся, только отложил на последнюю минуту галстук и пристежной воротничок.

Все было сделано. Оставалось только посидеть и подумать. Время от времени он кидал взгляд на окно напротив, где, как он догадывался, стоял таз с мыльной водой. Раскрыв газету, он тотчас же узнал, чем займется днем служанка, так как там было объявление о многообещающем футбольном матче. В половине второго она подойдет к остановке автобуса, который ходит только по воскресеньям, а чуть позже туда явится ее кавалер.

Если матч окажется неинтересным, они поедут в город, в кинотеатр “Сплэндид”. Как обычно — либо то, либо другое.

Раздался долгий гудок кареты “Скорой помощи”. Как всегда по воскресеньям. В тот же миг скрипка мальчика поглотила звуки радио.

Мсье Гир завел будильник, еще раз почистил уже начищенные башмаки, выставил на стол все яства и сел завтракать. За завтраком удалось убить целый час. Взяв кусочек в рот, он долго жевал, глядя в окно и так глубоко задумываясь, что на пять минут забывал отправлять в рот следующую порцию. Он сварил кофе, и тут младенец на верхнем этаже залился таким отчаянным ревом, что казалось, ему не будет конца, пока он не угомонится, уткнувшись в материнскую грудь.

И все-таки было еще только двенадцать. А в четверть первого со стола уже было убрано, клеенка начисто вымыта, остатки еды спрятаны в стенной шкаф.

Ровно в час служанка поднялась к себе, и при свете пасмурного дня он видел, как она швыряет через всю комнату рабочую обувь, фартук и юбку и встает перед зеркалом в рубашке и трусиках.

Мсье Гир не подошел к окну. Он смотрел на нее издалека, а сам в это время надевал галстук и башмаки на пуговках. Он знал, что об ее уходе возвестит громовой удар, — это она распахнет окно, чтобы проветрилась комната.

Впрочем, он не стал этого ждать, вышел за дверь и с такой быстротой миновал привратницкую, что консьержке пришлось выскочить оттуда, дабы убедиться, что это действительно он. По улице люди все еще шли на кладбище — это был восходящий поток, приезжие из Парижа направлялись вверх, к кладбищу.

Но еще гуще был нисходящий поток из Жювизи, из Кораблей, из других, еще выше расположенных мест — эти неслись в Париж в фургончиках, в воскресных автобусах, на велосипедах, пешком.

Инспектор стоял тут же, метрах в десяти от дома, не дальше, и мсье Гир прошел мимо своей обычной походочкой враскачку и вприпрыжку, грудью вперед. При ходьбе жирное тело его подпрыгивало на коротких ножках.

Предстояло пройти около ста метров в густой толпе, запрудившей тротуар возле цепей у трамвайной остановки, а потом перебраться на другую сторону, и он дважды останавливался на мостовой, пропуская машины, под окрики регулировщика: