Помолвка мсье Гира - Сименон Жорж - Страница 2

Это был старый двор старого дома. На эмалированных дощечках сообщалось, что тут торгуют бочками, а также работают столяр и типограф. Со двора доносились звуки пилы и печатного станка. Консьержа нигде не было видно, инспектор на мгновение остановился в нерешительности и вдруг с удивлением заметил какой-то красноватый отблеск на панели. Обернувшись, он увидел освещенные зарешеченные окна на уровне тротуара, а за окнами — мсье Гира, который снял пальто и кашне, убрал их в шкаф и подошел к деревянному некрашеному столу.

Это был не то подвал, не то низкий первый этаж; так или иначе, помещение, по которому расхаживал теперь мсье Гир, находилось примерно на метр ниже уровня двора, и смешно было смотреть, как тротуар перерезает пополам живот мсье Гира. С потолка свисала тусклая лампочка без абажура, и от этого света все отливало желтизной; на улицу не доносилось оттуда ни единого звука. Мсье Гир сидел за столом тихо и спокойно. Перед ним лежала кипа писем, и он аккуратно вскрывал одно за другим с помощью разрезного ножа. Он их не читал, а только откладывал вправо сами письма, а влево денежные переводы, находившиеся в каждом конверте. Он не курил. Два раза вставал, чтобы подбросить дров в печурку.

Инспектор обошел двор в поисках консьержа, но типограф, к которому он обратился с вопросом, сказал, что такого тут не имеется. Когда он вернулся на прежнее место, мсье Гир за своим зарешеченным окном укладывал что-то в пакетики точными, размеренными движениями. Пакетики все были одинаковыми.

Мсье Гир брал одной рукой белую картонную коробочку, другой — листок бумаги, на котором было что-то напечатано, затем шесть открыток, по одной из шести различных кучек, вмиг заворачивал все это в бумагу и перевязывал красной тесемкой из клубка, висевшего у него как раз над головой.

Полицейский отправился в бистро и выпил пару стаканчиков рома. Когда он вернулся, на столе уже лежало примерно двадцать готовых пакетов. К полудню их стало шестьдесят.

Мсье Гир неторопливо оделся, вышел на улицу и направился к ресторанчику на бульваре Вольтер, где уселся как завсегдатай и начал есть, читая газету.

В два часа он снова занялся пакетами. В половине четвертого он принялся писать адреса на ярлычках, а в четыре — наклеивать эти ярлычки на пакеты. Затем сложил все эти пакетики в один большой пакет и ровно в пять часов вошел в почтовое отделение, где встал в очередь к окошечку с надписью: “Печатная заказная корреспонденция”.

Почтовый чиновник даже не стал взвешивать пакет. Это было привычным делом. Мсье Гир заплатил и вышел, теперь при нем был только портфель. Инспектор совсем заскучал. По случаю холода он за этот день выпил девять или десять стаканчиков рома.

Однако деловой день мсье Гира на этом не кончился. Все с той же автоматической точностью он сел в автобус, вышел напротив редакции газеты “Матэн” и, зайдя туда, протянул листок бумаги и тридцать франков приемщице мелких объявлений, которая даже не взглянула на него, так как, очевидно, видела его тут уже много раз.

На бульварах, против обычного, было пусто. Кое-где люди теснились вокруг жаровен. Асфальт побелел от инея.

Мсье Гир шел враскачку, не замечая женщин, случайно касавшихся его на ходу. Он добрался до улицы Ришелье, вошел в редакцию “Ле журналь” и сунул в окошко для мелких объявлений приготовленный заранее листок бумаги и тридцать франков. Инспектору это надоело. Рискуя потерять Гира, он бросился к окошку, как только тот отошел, и показал свое удостоверение:

— Дайте мне его объявление.

Служащая, разумеется, передала ему листок. Красивым почерком на нем было написано: “Предлагается легкая работа, плата от восьмидесяти до ста франков в день, возможно совмещать с основной. Обращаться к мсье Гиру, Париж, улица Сен-Мор, 67”.

Они снова оказались вместе у входа в метро “Бурс”, куда и вошли, один следом за другим. И вышли на поверхность у Порт д'Итали, все так же, один позади другого. Мсье Гир читал вечернюю газету. Инспектор со злостью смотрел на него. В трамвае они сидели рядом. Было семь часов пять минут, когда мсье Гир вышел из трамвая на конечной остановке в Вильжюифе и направился к своему дому, куда вошел с невиннейшим видом. Инспектор вошел вслед за ним, толкнул застекленную дверь привратницкой и проворчал, обращаясь к своему коллеге, который пил горячий кофе из кружки:

— Ты что здесь делаешь?

— А ты?

Мальчишка готовил уроки на углу стола. Лампа горела тускло. Почтальон только что выложил на клеенку груду печатных изданий рядом с синим эмалированным кофейником.

— Мсье Гир?

— Как, ты тоже?

Консьержка переводила взгляд с одного на другого, лицо у нее было измученное.

— Вы думаете, это он, правда? Боже ты мой! Она заплакала. Послышалось нервное всхлипывание, исхудавшие руки уже задрожали.

— Я боюсь!.. Не уходите… Я вот уже две недели умираю со страху…

Сын поглядывал на нее из-за тетрадей. Девчушка сидела на полу.

— Чашечку кофе? — спросил инспектор, явившийся первым. И налил своему сотруднику кофе.

— Что тебя навело на его след?

— Пластырь на лице… Потом его работа… Такие вот субъекты сулят уж не знаю сколько там в день за легкую работу и рассылают людям за пятьдесят — шестьдесят франков коробочку красок, которая двадцати не стоит, и шесть открыток для раскрашивания…

Консьержка не скрывала разочарования. Первый инспектор встал и, казалось, заполнил собой всю привратницкую.

Говорят, у него там окровавленное полотенце. Хотел бы я знать, что у него с лицом…

Они не знали чем заняться. Один из них налил себе еще кофе.

— Я боюсь на лестнице с ним встретиться, — задыхаясь, сказала консьержка. — Да он всегда на меня страх наводил. И на всех!

— Он что, развлекаться никуда не ходит?

— Разве только по воскресеньям. По-моему, в кино.

— И к нему никто не приходит?

— Никто.

— А кто у него хозяйничает?

— Он сам. Он меня никогда к себе не пускал. Только вот сегодня утром ему, наверно по ошибке, прислали каталог, это в первый раз случилось, вот я и решила воспользоваться, чтобы посмотреть. Я из-за двери крикнула ему, что письмо…

Инспекторы переглядывались, не зная что предпринять.

— Вы уж сделайте что-нибудь, арестуйте его или не знаю что. Не могу я больше так жить и думать про это… Понимаете, он идет мимо и девчонку мою гладит по головке. А мне так страшно, как будто…

Теперь она уже плакала всерьез и не вытирала слез, подбрасывая дрова в печь. С улицы слышался шум проезжавших мимо машин, а издалека — трамвайные звонки. Было жарко, но ноги замерзли.

— Может, подняться под каким-то предлогом? Им обоим было не по себе.

— Нет, пусть он сюда спустится. Пойдите скажите, что тут его спрашивают.

— Я? Ни за что! Нет, ни за что на свете! Она дрожала, плакала как-то нехотя, изредка всхлипывая.

— У меня и мужа-то нет, чтобы защитил. А по ночам здесь все вымирает, разве только на полной скорости машина пронесется.

Она рывком подняла дочку.

— Сядь на стул.

— Вы уверены, что у него утром никакой раны не было?

— Не знаю. Как будто… Да, поклясться готова… Весь день думала об этом, даже голова разболелась.

— Ну что, старик, пошли наверх?

Этого не понадобилось. Кто-то спускался по лестнице. Консьержка прислушалась, бросилась к двери и открыла ее.

— Мсье Гир!

Она дрожала, стоя в открытых дверях, глядя на обоих мужчин, как бы говоря: “Теперь дело за вами”.

— Извините…

Мсье Гир просил извинения, топтался у порога, потом сделал два шага вперед, удивленный, смущенный…

— Что такое?..

Он не видел консьержку, ее закрывали распахнутые створки двери. Инспекторы подтолкнули друг друга локтем. Девочка взглянула на мсье Гира и вдруг громко расплакалась.

— Меня кто-то позвал?

— Такое совпадение. Мне кузина сказала, что вы поранились…

Это первый инспектор выступил наудачу, очертя голову. Он был бледен, говорил отрывисто, глотая слюну между словами.