Покойный господин Галле - Сименон Жорж - Страница 18

У него не хватило духу возразить ей. Он только посмотрел куда-то поверх ее головы, вздохнул и попрощался.

Пересекая крохотный садик в сопровождении косоглазой служанки, Мегрэ задумчиво произнес:

– Бедняга Галле!

Мегрэ заглянул на набережную Орфевр забрать почту, но ничего касающегося дела Галле не обнаружил. На всякий случай он зашел к оружейнику, который должен был произвести экспертизу – осмотреть пулю, извлеченную из черепа покойного, а также две другие, предназначавшиеся Мерсу.

– Вы закончили?

– Да. Составил заключение. Все три пули, несомненно, выпущены из одного ствола. Пистолет точного боя, изготовленный, по всей видимости, на херстальских[2] заводах.

Мегрэ пожал руку оружейнику и в мрачном настроении остановил такси:

– Улица Клиньянкур.

– Какой дом?

– Остановитесь на любом углу.

По дороге он пытался отогнать навязчивое воспоминание о вилле в Сен-Фаржо, выбросить из головы преследовавший его разговор двух сестер и сосредоточиться только на самых существенных моментах дела.

Но едва он пытался сопоставить простейшие факты, перед ним возникал образ Франсуазы, жены генерального советника, – разумеется, она не преминула об этом упомянуть. Она примчалась в «Маргаритки», как только узнала, что на сестру свалилось богатство в триста тысяч франков.

«Он позорил нашу семью».

Сразу же после женитьбы Эмилю Галле принялись внушать, нет, просто вбивать в голову, что он должен быть достоин семьи Прежан, как другие зятья.

Представитель фирмы, изготовляющей подарки!

«И у него хватило мужества заключить страховку и платить в течение пяти лет! – восхитился Мегрэ, у которого противоречивый характер покойного вызывал одновременно симпатию и неприязнь. – Любил ли он свою жену, должно быть, не раз попрекавшую его унизительной должностью?»

Странная пара! Странная жизнь! В какую-то минуту Мегрэ уловил в г-же Галле искреннюю привязанность к мужу. Да, пока она не подозревала, что ее подслушивают.

Но как только она появилась перед комиссаром, она снова превратилась в неприятную, надменную мещанку, под стать своей сестре.

А каков Анри, который уже после первого причастия взирал на мир недружелюбно и недоверчиво! В свои двадцать пять лет он не хотел жениться на Элеоноре Бурсан из боязни, что она может лишиться ренты за первого мужа.

Ночью у него был приступ, но он все равно отправился на службу.

Начался дождь. Шофёр поставил машину у тротуара и поднял откидной верх.

Все три пули выпущены из одного пистолета. Отсюда можно заключить, что стрелял один и тот же человек. Но ведь ни Анри, ни Элеонора, ни Сент-Илэр стрелять в Мерса не могли!

– Какой-нибудь бродяга тем более. Бродяги не убивают, они грабят. Но ничего украдено не было.

Следствие застопорилось. Оно вертелось вокруг бледной и меланхолической личности покойного, вызывая у Мегрэ раздражение. С угрюмым видом комиссар вошел в первую попавшуюся привратницкую на улице Клиньянкур.

– Вы не знаете господина Жакоба?

– А чем он занимается?

– Не знаю. Во всяком случае, письма получает на это имя.

По-прежнему шел проливной дождь, но комиссар был даже рад этому: при такой погоде густонаселенная улица с тесными лавчонками и бедными домами больше соответствовала его настроению.

Конечно, хождение из дома в дом можно было поручить любому подчиненному, но Мегрэ, сам не зная почему, не хотел впутывать в это дело никого из сотрудников.

– Господин Жакоб?

– Таких здесь нет. Спросите в соседнем доме…

Сто раз он уже открывал двери или просовывал голову в застекленное окошко привратницких, расспросил по меньшей мере сто привратниц, прежде чем одна из них, крупная густоволосая женщина, презрительно посмотрев на него, бросила:

– Что вам нужно от месье Жакоба? Ведь вы из полиции, верно?

– Да, из уголовной. Он у себя?

– Как бы не так! Что ему делать дома в такое время.

– А где его найти?

– Как всегда, на углу улицы Клиньянкур и бульвара Рошешуар. Но вы-то по крайней мере не будете трепать ему нервы? Бедный старик никому ничего плохого не сделал.

Может, у него нет патента на торговлю?

– Он получает много писем?

Привратница нахмурила брови:

– Ах вот оно что! Я подозревала, что тут что-то нечисто.

Вы не хуже моего знаете, что он получал одно письмо раз в два-три месяца.

– Заказное?

– Нет, скорее даже не письмо, а бандероль.

– С банкнотами, не так ли?

– Ничего я не знаю, – отрезала она.

– Неправда, знаете. Вы прощупывали конверты, и вам тоже показалось, что внутри лежат деньги.

– А если и так?

– Где его комната?

– Вы хотите сказать, мансарда? На самом верху. Очень высоко, ему трудно каждый вечер взбираться туда на костылях.

– Его никогда никто не разыскивал?

– Года три назад. Господин с бородкой, похожий на кюре, только без сутаны. Я ему ответила то же, что и вам.

– В то время господин Жакоб уже получал письма?

– Получил одно, как раз перед этим.

– Этот человек был в визитке?

– Весь в черном, как кюре.

– У Жакоба бывают гости?

– Только дочь. Она работает горничной в меблированных комнатах на улице Лепик и скоро должна родить.

– А сам он чем занимается?

– Как! Вы не знаете? А еще полицейский! Да вы просто меня разыгрываете. Месье Жакоб? Да это самый старый продавец газет в нагнем квартале, старый-престарый, как Мафусаил из Библии.

Мегрэ остановился на углу улицы Клиньянкур и бульвара Рошешуар перед баром «На закате». В глубине террасы расположился продавец арахиса и жареного миндаля, зимой он, должно быть, торговал каштанами.

Со стороны улицы Клиньянкур на табурете сидел старичок и повторял хриплым голосом, терявшимся в утреннем шуме: «Энтран»… «Либерте»… «Пресс»… «Пари-Суар»… «Энтран».[3]

К лотку была прислонена пара костылей. Одна нога у старика была обута в ботинок, другая в стоптанную домашнюю туфлю.

Увидев торговца газетами, Мегрэ сразу понял, что Жакоб – это не имя, а прозвище: старик с длинной торчащей бородкой, разделенной посередине на два клинышка, с большим крючковатым носом походил на персонаж, изображаемый на глиняных трубках, в просторечии именуемых Жакоб.

Комиссар вспомнил несколько слов из письма, восстановленных Мерсом: двадцать тысяч… наличные… понедельник…

И, наклонившись к хромому, резко спросил:

– Получили последнее письмо?

Г-н Жакоб поднял голову и поморгал красноватыми веками.

– Кто вы? – спросил он наконец, протягивая «Энтрансижан» очередному покупателю и выбирая сдачу из самшитовой мисочки.

– Уголовная полиция! Давайте поговорим по-хорошему, иначе мне придется вас увести. Дело грязное.

– Ну и что дальше?

– У вас есть пишущая машинка?

Старик усмехнулся и выплюнул изжеванный окурок, их перед ним уже набралась целая груда.

– Не будем стараться перехитрить друг друга, – произнес он. – Вы прекрасно знаете, что это не я. Мне, конечно, следовало бы держаться в стороне. За такое вознаграждение!..

– Сколько?

– Она давала по сто су за письмо. Значит, дело скверное?

– За него можно угодить на скамью подсудимых.

– Не может быть! Значит, там и вправду были купюры в тысячу франков? Я и не сомневался: когда щупал конверты, они издавали приятный шелест. Пробовал смотреть на свет, но бумага была слишком плотная.

– Что вы с ними делали?

– Приносил сюда. Мне даже не нужно было никого предупреждать. Я точно знал, что около пяти подойдет дамочка, возьмет «Энтрансижан», положит сто су в мисочку, а конверт себе в сумку.

– Маленькая брюнетка?

– Наоборот, крупная блондинка. Волосы с рыжеватым отливом. Хорошо одета, черт возьми! Она выходила из метро…

– Когда она впервые попросила вас оказать ей эту услугу?

– Года три назад… Постойте. Моя дочь родила тогда первого ребенка и отвезла к кормилице в Вильнев-Сен-Жорж. Значит, чуть меньше трех лет назад. Было поздно. Я сложил товар и собирался взвалить его на спину. Она спросила, есть ли у меня постоянное жилье и не смогу ли я ей помочь. Знаете, здесь, на Монмартре, кого только не встретишь… Речь шла о том, что на мое имя будут приходить письма, я должен был по получении приносить их сюда днем.