Цыганка. Кровавая невеста - Руссо Виктория - Страница 15

– Мужичка себе подзавела на старости лет? – хихикнула хохлушка Манька, тихо хрюкнув от радости. Румяная девчонка с круглым лицом была непроходимо глупа и привыкла жить чужим умом. Местные жители относились с умилением, потому что порой она напоминала маленькую девочку, хотя давно была замужем и растила пятерых детей.

– Мели, Емеля, твоя неделя! – недовольно произнесла старуха, отмахнувшись. Набрав воды, она не смогла спокойно отойти от «радиоузла», ее соседки перекрыли дорогу и требовали объяснений. Кто-то из мужиков заметил, как в огороде одинокой старой девы мелькнул человек в штанах, и слух о том, что она тайно подживает с пришлым мужичонкой, мгновенно разлетелся по дворам.

– Вот ведь язык без костей! Постыдились бы, – произнесла старуха, пытаясь обойти преграду.

– Так ведь и воды вон в два раза больше таскать стала, – не унималась Лизавета, заглядывая в ведро, будто на его дне она найдет ответы на все вопросы.

– Так коза моя заболела – Машка, ей и таскаю воду. Да и моюсь теперь каждый день, – на этой фразе она осеклась, понимая, что вызывает еще большие подозрения.

– Так для кого моешься, Матвевна? – не унимались следопытши, внимательно разглядывая свою приятельницу, которая никак не изменилась с последнего дня встречи, по крайней мере, чище не стала: та же не постиранная юбка из грубой ткани, рубаха, да драный тулуп поверх.

– Чешусь я вся! Думала блохи – так нет, – отмахнулась пожилая крестьянка. – Вот и вы осторожней, а то подцепите заразу-то, так тоже по два раза на дню за водой бегать начнете.

Старуха произнесла это так проникновенно, что ее соседки разом отшатнулись в стороны, уступая дорогу. Она чувствовала их недобрый взгляд на своей спине, но не обернулась. То, что слух прошел – было нехорошо, но бороться со сплетнями все равно, что задувать разгорающуюся солому.

– Собака лает – ветер носит! – тихо пробубнила она.

С появлением юной цыганки дом преобразился, в нем появился уют и чистота. Гожы была трудолюбива и никогда не сидела без дела. Анну Матвеевну девушка почитала, как самого близкого человека и называла баба Анна. Девушка скучала по отцу, но понимала, что обратного пути в табор нет. Теперь Гожы обречена скитаться до скончания дней. Для цыганского общества она – убийца, и ее исчезновение было необходимостью. Честь их династии уже была уничтожена ее братом, руки которого тоже были в крови, однако у него были заступники, а Гожы оставалась совсем одна. Останься она в поселении, наверняка ее бы коротко состригли и погнали прочь камнями, Тагар был уважаемым человеком, и ей не хватило бы красноречия рассказать о том, что произошло в брачную ночь.

Девушка понимала, что долго скрываться у доброй женщины она не сможет. Во-первых, ее сородичи – табор – совсем неподалеку и могут найти ее или обнаружить случайно. Во-вторых, она не желала, как баба Анна, всю жизнь томиться в старой избе в ожидании смерти, каждодневно лелея свои воспоминания об ушедшей юности, забытая Богом и людьми. Анне Матвеевне, в отличие от скрывающейся цыганки было что вспомнить: когда-то она любила и была любима. Для Гожы все сложилось менее благополучно. Она верила и чувствовала, что придет время, и ее настигнет сильное чувство, которое наполнит ее жизнь смыслом. Юная цыганка твердо решила, что дождется лета и отправится в большой город. Своими перспективами она поделилась с доброй старушкой, приютившей ее.

– Так оставайся у меня! – умоляюще воскликнула старая крестьянка, уже не представляя свой дом без озорной цыганки. – Я одна на всем белом свете! А мы с тобой живем хорошо! Прокормимся как-нибудь!

Видя, что девушка колеблется, она позволила ей брать любые ткани, хранящиеся в сундуке. Старуха помнила, как радовалась ее гостья, получив красный отрез в подарок за чудодейственный массаж.

Когда пришло долгожданное лето, Гожы решила не торопиться убегать от бабы Анны, она нашила себе красивых нарядов и часто развлекала старую женщину цыганскими песнями и танцами. Жили они дружно и весело. Целыми днями Гожы находилась в избе и чувствовала себя словно в тюрьме. Ночи наконец-то стали теплыми, и она получила возможность выбираться на прогулки. С тоской дочь кочевого народа смотрела на луну. Душа ее стремилась ввысь, но куда ей идти?.. Ее никто нигде не ждал. Если падали звезды, она всегда загадывала одно и то же желание:

– Пусть случится чудо, и я переберусь в большой город!

Ей было жаль расставаться с доброй крестьянкой, не жалеющей для нее ничего: ни каши, ни тряпья, но постепенно девушка готовилась к тому, чтобы покинуть деревню и отправиться по свету в поисках счастья.

Баба Анна собиралась в лес собирать ягоды и грибы. Гожы весь вечер накануне уговаривала взять ее с собой, чтобы помочь, да и очень хотелось прогуляться по лесу.

– Я надену одежду Тагара, и если кто-то меня увидит, подумает, что я мальчишка.

– Ну, какой из тебя мальчишка с таким богатством? – произнесла старуха, кивнув взгляд на увесистую девичью грудь.

– Сварим грибную похлебку, – произнес старческий голос мечтательно. – Завтра схожу на станцию, куплю сахара – варенья наварим. Перекрестившись у иконок, баба Анна ушла, пообещав вернуться до заката.

Гожы ушила одежду своего мужа, чтобы она была ей по размеру, и сложила наряд в сундук. Тагар был достаточно крупным мужчиной, и после завершения работы осталось немало материала, из которого находчивая цыганка сделала длинную ленту. С помощью куска ткани она попробовала перетянуть женственные формы, чтобы они ее не выдавали. Ощущение было не из приятных, но рубашка лежала на теле ровно. Из обреза от брюк искусница смастерила жилет. Зеркало в доме бабы Анны было слишком маленькое, чтобы видеть свое отражение целиком. Через окна падал солнечный свет и, судя по тени на стене, теперь Гожы вполне могла сойти за паренька. Сняв с себя маскирующее облачение, девушка вздохнула с облегчением. Одеваться она не спешила, села рядом с сундуком и перебирала сшитые женские наряды. Это было основным ее развлечением в неволе. Надев красивую цветастую юбку на голое тело, она танцевала и громко пела любимую песню, представляя себя на цыганском празднике на котором она бывала в детстве. Несколько таборов раскинули шатры, полыхали костры до неба, звучала музыка, детям раздавали сладости. Люди пели и плясали, громко смеясь. Она часто вспоминала тот день, понимая, что он не повторится больше никогда. Это была главная драгоценность, которую Гожы доставала из ларца памяти и втайне от всех любовалась ею. Девушка красиво извивалась, как вдруг заметила, что в одном из двух окон висит рожа. Она вскрикнула и прикрыла часть обнаженного тела. Человек, подсматривающий за ней, исчез.

– Показалось! – решила она, торопливо надевая рубаху. Все нарядные юбки Гожы аккуратно сложила обратно в сундук. Вдруг она услышала, что дверь скрипнула, и, выглянув из-за печки, цыганка увидела того самого мужчину, который наблюдал за ней в окно.

– А где Матвевна? – спросил он, воровато оглядываясь по сторонам.

– Сейчас придет. По воду пошла, – испуганно произнесла девушка, чувствуя, как начинает трепыхаться ее сердце в предчувствии недоброго.

– Так это… подожду я ее, – произнес незнакомец, не сводя глаз с прикрытой тонкой одеждой груди. Он облизался и начал медленно двигаться к Гожы. Она видела тот же затуманенный взгляд, как у Тагара.

– Дяденька, не надо! – произнесла она сквозь слезы, пятясь назад.

– А чо не надо-то! Я ж хочу хорошо сделать! И тебе, и мне! Хорошо же будет! – произнес мужик, растопырив руки. Кузьмич был еще не совсем старым человеком. Ему было около сорока, но выглядел он старше – вровень со своей пятидесятилетней зазнобой. По молодости он жил в соседней деревне и был сыном председателя колхоза, в период коллективизации тот являлся рьяным сторонником всех перемен в стране. С тем, что сын – лентяй, рабочий человек смирился, но все равно заставлял потомка вкалывать, надеясь сделать из него добросовестного и трудолюбивого гражданина советской России. Чтобы бежать из-под гнета отца, Кузьмич женился на старой деве из соседней деревни. Она была из обеспеченной семьи – ее родителей по счастливой случайности не раскулачили, поэтому вопрос о работе отпал сам собой. В благодарность за то, что молодой красавец взял в жены «залежалый товар», к нему относились как к барину. Детей жена ему так и не родила, потому как возраст уже был не тот. Так и коротала деньки бедная женщина: то поводу сходит, то на лавке возле добротного отцовского дома посидит, то с кошкой поговорит. А Кузьмич был любвеобильным мужчиной и не упускал возможности «гульнуть». Однако замужняя женщина закрывала глаза на похождения законного супруга, для нее было главное, что он возвращался к ней. После того как жёнины родители умерли, Кузьмич начал жить в свое удовольствие – проматывать наследство. Лучшей судьбы для себя лодырь и представить не мог.