В тылу врага - Дидык Прасковья Герасимовна - Страница 44

– Что случилось? – спросил Андрей, взглянув на ее побледневшее лицо. – Что случилось? Почему ты плачешь?

– Я не плачу, глаза у меня болят, – уклончиво ответила девушка, смахивая набежавшие слезы.

Но от Андрея не так-то просто скрыть что-нибудь.

– Что с тобой, Мариана?

– Ничего. Что говорил Юзек? – уже твердым голосом спросила она. – Немцы убивают всех, кто работает на стройке?

– Да, но что с тобой? – не отступал Андрей. – Почему ты плачешь? Разве всех оплачешь? Фашисты уничтожают людей на каждом шагу. Нужно не плакать, а мстить.

– Ты меня не так понял, Андрюша. Нервы разыгрались. Где ребята?

– Гриша спит, а Оля латает Юзеку брюки.

– А Юзек?

– Так я же тебе говорю. Оля латает ему брюки, а он ждет за перегородкой. Не выходить же ему сюда в кальсонах.

– Когда Оля кончит работу, позовешь всех. Андрей вышел из бункера.

Через несколько минут группа была в сборе. Мариана прочла радиограмму из центра.

– Какие будут мнения?

– Я пойду узнать назначение арсенала! – сказал Андрей.

– Нет, я, – возразил Юзек.

– А вы хорошо подумали? Нравы фашистов вам ведь известны?

Андрей посмотрел многозначительно на всех и заявил:

– Именно поэтому я и предлагаю свою кандидатуру.

– Нет, я должен пойти, товарищи, – настаивал Юзек. – Я хорошо знаю немцев, говорю по-немецки…

– Спасибо, брат, но лучше мне пойти. Я знаком с химией, с медициной и тоже немного знаю немецкий язык, – перебил Юзека Андрей.

– У меня другой план, товарищи, – перебила Мариана. – Туда надо идти мне. Женщине легче вывернуться.

Ольга, видимо, задетая немного, сказала:

– Если уж женщине, то идти должна я. Тебе нельзя. Ты радистка. Если ты погибнешь, мы окажемся оторванными от всех, а я…

– Глупости болтаешь, – вмешался Гриша. – Скоро конец войне, мы все должны жить… Задание выполнить, но жить.

– Когда нужно идти? – спросил Андрей, давая понять, что вопрос решен. – Дай карандаш.

Мариана поняла его. Раз Андрей сказал, значит, хорошо подумал, и ответила, глядя в радиограмму, которую до сих пор держала в руке:

– Немедленно!

– Ну, друзья дорогие, до свиданья, – поднялся Андрей и поочередно стал прощаться со всеми. Он пожал руки Грише, Оле, Юзеку и остановился перед радисткой.

– До встречи, Мариана. До счастливой встречи. Вот прочтешь это, если… – Андрей протянул ей сложенный вчетверо листок бумаги.

– Не надо, Андрюша, мы будем тебя ждать, – она приподнялась на цыпочки, обняла его голову и поцеловала.

– Спасибо, Мариана, не забывай меня!

– Мы все ждем тебя. Знай, что кого ждут, того судьба бережет.

Андрей остановился, посмотрел Мариане в глаза, взял ее руки, поднес к губам, потом поцеловал в обе щеки Ольгу.

– Вернусь, родные, обязательно! – он протянул обе руки Юзеку, но тот мягко отстранил их.

– Я провожу тебя, брат…

Трудно передать, что переживает человек, провожающий друга на дело, из которого редко кто возвращается. Мариана, Оля, Гриша долго молча стояли и смотрели вслед Андрею и Юзеку.

– Итак, нас осталось трое. Вернется Юзек – будет четверо. Чего носы повесили? Оля, причешись, посмотри, на кого ты похожа?

– Мне тяжело так, что закричала бы. Сердце будто окаменело, – прошептала Оля, обнимая Мариану. – Вот уже виден конец войны, а дни такие длинные, хмурые.

– Не отчаивайся, родная. Это потому, что мы потеряли Колю и не знаем, что ожидает Андрея. Но будем надеяться на лучшее, – утешала подругу Мариана.

***

За годы войны, во время длительного пребывания в тылу врага, Мариана возмужала, закалилась, стала волевой и выносливой. Она никогда не теряла присутствия духа. И на сей раз, несмотря на то, что сердце ее разрывается от боли, она старалась приободрить других. Больше, чем когда-либо чувствовала сейчас Мариана, что Андрей ей не безразличен, что он дорог ее сердцу. Но она не должна, не имеет право показывать это.

…В марте 1944 года Советская Армия отбросила немецкие войска за Днестр. Радостно забилось сердце Марианы, и вместе с тем тревога не покидала ее. “Мама, мама, что с ней? Только бы увидеть тебя живой, маленькая, старенькая моя мама”.

Вот уже сколько времени прошло с тех пор, как ее Родина освобождена, а Мариана не может послать весточку домой. Каждый день казался вечностью.

Советская Армия двигалась стремительно на запад. И как ни напрягались фашисты, бросая на поля сражений солдат тотальной мобилизации, было ясно, что крах гитлеровской Германии неизбежен.

“Польска партия народова” начала тоже искать связи с советскими партизанами. Поляки, убившие хотя бы одного немца, цепляли на шапку или рукав красную нашивку, что означало – партизан. Каждый честный человек с нетерпением ждал освобождения. Он понимал, что это освобождение идет с востока, что его несут коммунисты, советские люди.

Теряя последнюю выдержку, фашисты все больше лютовали. Свирепствовали и аковцы – прислужники Миколайчика.

Они рыскали по деревням в поисках советских парашютистов, а Юзека объявили предателем Польши. Они установили слежку за домами, хозяева которых поддерживали связь с польскими коммунистами, с “Армией Людовой”, которая всячески помогала бежавшим из плена русским солдатам.

Но злобствование аковцев не производило впечатления. Польский народ ликовал.

“Освобождение не за горами” – говорили их взгляды, их действия. Даже старики Юзефовичи, которые до сих пор молча прятали Мариану и ее товарищей, теперь оживились, стали разговорчивей, вновь научились улыбаться.

– Вы, пани, оставьте нам какие-нибудь акты, свидетельство, как русские говорят. Придут советские, покажем – не сидели и мы сложа руки. Чем могли и как могли помогали, – сказал с гордостью старик Мариане.

– Спасибо, спасибо, дедушка. Вы много сделали для нас. – И написала от руки свидетельство о том, что семья Юзефовичей содействовала советской разведгруппе.

В это время в селении, недалеко от города, гитлеровцы поспешно заняли здание школы. В течение двух дней здание было полностью переоборудовано: навезли множество каких-то аппаратов, упакованных в ящики. А на третий день стали прибывать в закрытых машинах какие-то гражданские люди, и как установили разведчики, разных национальностей. Во дворе флигеля срочно оборудовалась кухня. По тому, что все работы делались немецкими солдатами, было очевидно, что здесь будет размещаться какое-то сугубо секретное учреждение.

Необходимо было как можно скорее разведать цель этого загадочного учреждения.

Такое задание мог лучше других выполнить Юзек. Он хорошо говорил по-немецки, а когда надевал форму, то даже самый проницательный немец не узнал бы в нем поляка.

Юзек охотно взялся за дело. Спустя два дня он возвратился с точными данными.

– Сюда переезжает дивизионная школа одной из армий. Готовить будут шпионов для заброски в советский тыл, – доложил Юзек. – Срок обучения – месяц. Потом неделя на сборы.

Разведчики решили не допустить ни одного выкормыша этой школы в советский тыл. Было решено взорвать здание школы вместе со всеми ее обитателями. Сообща выработали план операции. Требовалось кому-нибудь из членов группы проникнуть в здание.

– А если мне попробовать устроиться официанткой или уборщицей? Как думаете, товарищи? – спросила Мариана.

Разведчики тщательно взвесили все “за” и “против” и согласились с предложением Марианы. Вечером она связалась с “Большой землей”. Центр одобрил выработанный группой план.

Для начала Мариана устроилась уборщицей в буфете, расположенном недалеко от школьного здания. Для этого Юзек предварительно познакомился с хозяйкой буфета пани Еленой и употребил все усилия, чтобы понравиться ей. Его старания не пропали даром. Миловидная полячка увлеклась Юзеком. Она охотно согласилась взять к себе уборщицей и судомойкой родственницу хозяина пана Рудольфа-Юзека.

– Вот и моя протеже, – отрекомендовал Юзек Мариану. – Такие, знаете ли, времена теперь, пани, что девушке лучше быть пристроенной. А приятнее хозяйки для нее, чем вы, пани Елена, не сыскать. Это я по себе чувствую.