Уилл Грейсон, Уилл Грейсон (ЛП) - Грин Джон - Страница 1

Джон Грин, Дэвид Левитан

Уилл Грейсон, Уилл Грейсон

Глава первая

Когда я был маленьким, папа мне твердил: «Уилл, друзей можно выбирать и в носу можно ковырять – но нельзя ковырять в носу у друга». В восемь лет я считал это замечание довольно проницательным, но потом оказалось, что оно неверно сразу в нескольких отношениях. Начать с того, что про возможность выбора друзей папа загнул, – сам бы я Тайни Купера не выбрал[1].

Тайни Купер хоть и не самый гейский гей и не самый великанский великан на свете, но, мне кажется, он самый великанский гей и в то же время самый гейский великан. Мы с Купером лучшие друзья с пятого класса, только вот всё последнее полугодие мы не общались: он плотно занялся всесторонним исследованием своей гомосексуальности и был занят по горло, а я впервые в жизни вступил в Компанию друзей, реальных таких друзей, которые в итоге приняли решение «никогда с ним больше не разговаривать» за два моих небольших прегрешения:

1. Когда кто-то из членов школьного совета распереживался по поводу того, что в раздевалке присутствуют геи, я отправил в школьную газету письмо, в котором попытался отстоять право Тайни Купера быть одновременно великаном (и, следовательно, лучшим нападающим нашей отстойной футбольной команды) и геем. И подписал его по глупости.

2. Один пацан из этой самой Компании друзей, Клинт, принялся обсуждать мое письмо в столовке во время обеда и по ходу назвал меня жопохрюком, а я не знал, что это слово значит, поэтому спросил: «В смысле?» – а он снова сказал, что я жопохрюк, и тогда я послал его на три буквы, взял свой поднос и ушел.

Формально, наверное, я сам покинул Компанию, но, по ощущениям, меня выперли. Честно говоря, мне кажется, я никому из «друзей» даже и не нравился, но они у меня хотя бы были, а это тоже не пустяк. А теперь их не стало, и я лишился всяких социальных связей с ровесниками.

Ну, если, конечно, не считать Крошки Купера. А считать, полагаю, надо.

Ну так вот, через несколько недель после рождественских каникул в предпоследнем классе сижу я на своем обычном месте в кабинете математики, и тут, пританцовывая, входит Тайни, командная футболка заправлена в штаны-чиносы, хотя спортивный сезон давно уже закончился. Каждый раз ему каким-то чудом удается втиснуться за стоящую рядом парту, а я каждый раз поражаюсь, как у него это получается.

В общем, Тайни впрессовывается на свое место, я привычно удивляюсь, и тут он поворачивается ко мне и громко (потому что в душе ему хочется, чтобы и остальные услышали) шепчет:

– Я влюбился.

Я закатываю глаза, он ведь каждый битый час влюбляется в какого-нибудь нового несчастного. И все его избранники одинаковы на вид: тощие, лоснящиеся от пота, загорелые; последнее особенно мерзко, потому что в Чикаго в феврале настоящего загара не добиться, а парни, которые мажутся автозагаром – плевать мне, геи они или нет, – просто клоуны.

– Ты такой скептик, – заключает Тайни, махнув на меня рукой.

– Не скептик, – поправляю я, – а реалист.

– Да ты вообще робот.

Тайни считает, что я не способен испытывать эмоции, как все нормальные люди, потому что я не плакал с седьмого дня рождения после просмотра мультика «Все псы попадают в рай». Думаю, уже по названию следовало догадаться, что веселой концовки там не жди, но в свое оправдание могу сказать, что мне семь лет было.

Но с тех пор я не плакал. Просто не понимаю, какой в этом смысл. К тому же мне кажется, что почти всегда – ну, за исключением тех случаев, когда у тебя родственник умер или типа того, – этого можно избежать. Достаточно следовать двум очень простым правилам: 1. Ни из-за кого особо не парься. 2. Помалкивай. Все мои беды возникали тогда, когда я одно из них нарушал.

– Это настоящая любовь, я прямо чувствую, – продолжает Тайни.

Судя по всему, мы не заметили, как начался урок, так как мистер Эплбаум, который якобы преподает математику, а на самом деле учит меня лишь тому, что страдания и боль надо переносить стоически, вдруг спрашивает:

– Что ты там чувствуешь, Тайни?

– Любовь! – повторяет он. – Я чувствую любовь.

Все поворачиваются к нему, одни смеются, другие гудят неодобрительно, и поскольку я сижу рядом, а Купер – мой лучший и единственный друг, смех и презрение и мне достаются. Вот почему я не выбрал бы Тайни Купера себе в друзья. Он слишком много внимания к своей персоне привлекает. К тому же патологически не способен следовать ни одному из двух моих Правил. В общем, Тайни ходит, пританцовывая, ему до всех есть дело, и он рта просто не закрывает, а потом удивляется, когда жизнь поворачивается к нему жопой. Само собой, чисто из-за того, что мы с ним все время рядом, она и мне показывает зад.

После урока я стою и пялюсь в свой шкафчик, задаваясь вопросом, как умудрился оставить дома красную букву «А»[2], и тут ко мне снова подходит Тайни, с друзьями из Альянса геев и гетеро, Гэри (гей) и Джейн (про нее не знаю – не спрашивал), и сообщает:

– Похоже, все решили, что на математике я признался в любви тебе. Я влюблен в Уилла Грейсона! Ну и дурацкая хрень, а?

– Отлично, – отвечаю я.

– Люди просто тупы, – продолжает Тайни. – Как будто влюбиться – плохо.

На этих словах Гэри стонет. Если бы друзей можно было выбирать, я бы рассмотрел его кандидатуру. Тайни сошелся с Гэри, его парнем Ником и Джейн, когда вступил в Альянс, а я тем временем еще числился членом Компании друзей. Я Гэри едва знаю, я снова начал тусоваться с Тайни всего две недели назад, но пока похоже на то, что Гэри – самый нормальный из его круга общения.

– Есть разница, – замечает Гэри, – между тем, чтобы влюбиться, и тем, чтобы объявить об этом на математике. – Тайни намеревается что-то сказать, но Гэри его опережает: – Нет, не пойми меня неправильно. Ты имеешь полное право любить Зака.

– Билли, – поправляет Тайни.

– Подожди, а куда девался Зак? – Я был совершенно уверен, что на математике Купер о нем говорил. Хотя с того момента прошло сорок семь минут, так что он уже мог передумать. У Тайни было примерно 3900 дружков – с половиной из них он общался только в Интернете.

Гэри, который, похоже, не меньше меня удивлен появлением некого Билли, начинает тихонько ударять головой в стальную дверцу шкафчика.

Я поднимаю глаза на Тайни:

– А нельзя как-то унять слухи о нашей якобы любви? Это урезает мои шансы на отношения с прекрасным полом.

– Формулировка «с прекрасным полом» тоже не говорит в твою пользу, – подает голос Джейн.

Тайни ржет.

– Нет, а если серьезно, – продолжаю я, – у меня же вечные проблемы из-за этого.

Тайни в кои-то веки смотрит на меня серьезно и слегка кивает.

– Хотя, кстати сказать, – замечает Гэри, – Уилл Грейсон – далеко не самый страшный вариант.

– Да, бывало и похуже, – соглашаюсь я.

Тайни, хохоча, в балетном пируэте выпрыгивает на середину коридора и орет:

– Дорогие жители мира, я воспылал страстью вовсе не к Уиллу Грейсону. При этом, дорогие мои, вам следует знать и кое-что еще. – И тут он начинает петь, словно записной исполнитель с Бродвея, диапазон баритона Тайни такой же широкий, как и его талия. – Нет мне жизни без него!

Раздаются смех, радостные вопли и аплодисменты, и под серенаду Тайни я ухожу на английский. Топать и без того далеко, а когда останавливают по пути и интересуются, как мне анал с Тайни Купером и как удается найти «крошечный член-карандашик» под Куперовым брюхом, выходит еще дольше. Реагирую я на это как обычно – смотрю в пол и поспешно шагаю вперед. Я понимаю, что народ шутит. Понимаю, что взаимоотношения не обходятся без издевок. У Тайни-то всегда имеется какой-нибудь блестящий ответ наготове типа: «Для человека, который теоретически не хочет интима со мной, ты как-то многовато рассуждаешь о моем пенисе». Может, ему эта стратегия подходит, а мне нет. Мне подходит заткнуться. И следовать своим Правилам. В общем, я молчу в тряпочку, забиваю на всех и иду куда шел, и вскоре все это заканчивается.