Звездный - Ласки Кэтрин - Страница 17

Но сейчас все казалось иным. Ее сковывал страх, и она боялась потеряться в этой мешанине воды, снега и льда. Она боялась поплыть не в том направлении и навечно застрять в ледяной могиле.

Разлом расширился, и разводье увеличилось. Она увидела что-то светлое в протоке, идущей от основания ледяного моста. Это были два необычных существа, похожих на Старого Бивня, только матово-белого цвета и без клыков. Необычно было и то, что они плыли не на брюхе, а вертикально, держа между собой какой-то мохнатый комок. Моди! Они подплыли снизу и вытолкнули ее на поверхность. Она могла дышать!

«Великий Люпус!» – подумала Эдме.

Что-то снизу подтолкнуло и ее, да так, что она вылетела из воды и вспрыгнула на лед. Тут же из воды высунулись две блестящие морды и бережно, как волчица-мать подталкивает своего детеныша, поставили малышку Моди рядом с Эдме. Они ничего не сказали, только кивнули, как будто говоря: «Следуй за нами, иди до конца разлома, и с вами все будет в порядке». Эдме взяла Моди за шкирку и пошла вслед за двумя перламутрово-белыми китами. А впереди им указывал бивнем путь нарвал.

На этот раз было не так, как с Аббаном. Ни Эдме, ни Моди не начали бормотать рифмованную бессмыслицу. Они сохранили ясность ума и, когда достигли прочной суши и взобрались на мост, четко помнили, что с ними произошло. Банджа прижала к себе промокшую и трясущуюся от холода дочку, которая болтала не переставая: «Ах, мама! Они такие хорошенькие, и у них такая гладкая кожа! Они помогли мне, вытолкнули из воды, и еще они издавали такие забавные звуки, беседовали между собой, а нарвал все время щелкал и тоже что-то им говорил!»

– И о чем же они говорили? – спросил Мирр.

– Ну, точно не знаю. То есть это не походило на наш язык. Они только тихо вздыхали и хлюпали. Но мне показалось, что нарвал – тот самый, которого Фаолан назвал Старым Бивнем, – Моди искоса взглянула на Аббана, и тот кивнул. – Мне кажется, Старый Бивень, указывал им путь через разломы во льду, а потом показал на место, где лед был покрепче и где можно было меня поставить. Всю дорогу они держали меня над водой. Только представьте! Они такие умные!

Помолчав, она добавила:

– Нет, никогда я не забуду, какая у них на ощупь кожа!

Мирр шагнул поближе к ней.

– А она похожа на легкое дуновенье ветерка в луну Цветущего мха? Того ветерка, что только едва-едва шевелит лепестки цветов? На что похожа их кожа? На мягкий мох?

– Что за чушь! – пролаяла Эдме.

Все обернулись и посмотрели на нее. Обычно Эдме так грубо себя не вела, особенно с Миррглошем, в котором души не чаяла и которого практически, воспитала.

– Мирр, дорогой, я должна напомнить тебе и вам, кстати, тоже, – с этими словами она кивнула стоявшим поблизости Моди и Аббану, – что никто из вас, волчат, никогда не видел лета в стране Далеко-Далеко. В последний раз настоящее лето там было почти три года назад, когда никто из вас еще не родился. Вы никогда не видели, как цветет мох. Не говоря уже о том, чтобы чувствовать… чувствовать… – она начала запинаться, – ощущать мягкое дуновение летнего ветерка.

Фаолан вздохнул. Эта вспышка гнева была такой необычной для Эдме.

– Но мы же можем представить себе, как это бывает, – не сдавался Мирр. – Разве нельзя воображать? Просто то, что мы что-то не видим и до чего-то не дотрагиваемся, еще не значит, что мы не можем это чувствовать.

Эдме на мгновение закрыла единственный глаз. Сердце ее учащенно забилось. Она понимала, что Мирр прав. Почему она хотела лишить его хотя бы вымышленной красоты и отказывать ему в праве на воображение? Что может быть хуже, чем презирать фантазии и отворачиваться от вымысла? Без воображения они никогда не пережили бы голод, никогда не выбрались из разоренной землетрясением страны Далеко-Далеко. Может, она переживает, что отважный и бесстрашный волчонок Мирр не утратил тяги к удивительному, несмотря на все выпавшие на их долю испытания? Даже взрослые, казалось, смягчились, услышав рассказ Моди. Ей захотелось проклясть это мхуик море, которое сделало ее такой черствой.

Остаток ночи отряд провел в снежном убежище, которое они соорудили на мосту. Было решено продолжить путь на рассвете. Илон сообщил, что впереди находится только один ледяной гребень, и то не особенно высокий. Но в Замерзшем море открылось несколько обширных разводий, и идти по нему было невозможно. По крайней мере, до поры до времени. Эдме это известие обрадовало.

Она уже собиралась заступить на стражу, как к ней подошел Фаолан. Хвост ее опустился, и она едва не приняла позу покорности. Фаолан и сам опустил хвост. Ему было больно смотреть на то, как переживает его подруга.

– Я знаю, я говорила резко. Я была… была… – Эдме замялась.

– Я пришел поблагодарить тебя, Эдме, а не распекать.

Фаолан поморщился. Возможно, он выбрал не то слово. Распекают обычно маленьких щенков, а не взрослых, равных тебе по положению волков.

– Поблагодарить меня?

– Ты спасла Моди. Спасла ее жизнь, рискуя собственной. Но за это еще никто не сказал тебе спасибо.

– Банджа поблагодарила. Да-да, Фаолан, она искренне меня поблагодарила. С тех пор как она стала матерью, она так изменилась!

– Ну что ж, сейчас и тебе стоит побыть немного матерью, правда?

Эдме удивленно посмотрела на него и моргнула своим единственным глазом.

– Иди утешь Мирра, Эдме.

– Да, ведь я ужасно поступила с ним.

– Немного. Он переживет.

– Мне так неудобно. И так неприятно на душе. Это море… – она посмотрела вдаль. – Волчата и медвежата, малыши – они так мечтают о приключениях, как никогда, насколько я помню, не мечтали мы.

– Мы были глодателями. Нам и так хватило приключений.

– Сейчас мы пытаемся только выжить. Разве дойти до Синей Дали – не само по себе приключение?

– Да, можно сказать и так, но разница в том, что, будучи глодателями, мы всегда находились на границе стаи, на границе клана. У нас не было семьи, которая поддерживала бы нас. Наш небольшой отряд стал для нас семьей. Это наш клан.

– Я понимаю. Ты хочешь сказать, что сейчас мы в каком-то смысле, походим на клан.

– Не в каком-то смысле, Эдме, – сказал Фаолан уверенным тоном. – Не ошибайся на этот счет. Мы и есть клан. Первый клан в этом новом мире Синей Дали.

Вернувшись в убежище, Эдме случайно задела Мирра, и он тут же поднял голову.

– Эдме, ты сердишься на меня?

– Нет, дорогой. Я никогда на тебя не сержусь. Я поступила неправильно, заговорила с тобой грубо.

– Но это была моя вина, Эдме.

– Что? Нет, нисколечко! С чего вдруг ты так подумал?

– Мое глупое воображение, – сказал Мирр, и Эдме глубоко вздохнула. – Воображение бывает плохим, я знаю.

– Почему ты так говоришь?

– Мои мама и папа – они вообразили, что пророк настоящий. Они подумали, что он Скаарсгард, который сошел со Звездной лестницы, чтобы спасти их. Они присоединились к танцорам Скаарса. И все это происходило в их воображении – даже после того, как вы с Фаоланом доказали, что пророк не настоящий. Они просто вам не поверили. Вот что я хотел сказать. Что воображение бывает очень, очень плохим.

– Воображение бывает и хорошим, Мирр. Если бы мы не умели воображать, мы бы не ощущали боль или печаль других. Именно благодаря воображению мы проводим лохинвирр – рассказываем умирающим животным, что понимаем их боль, и благодарим их за то, что они пожертвовали собой ради сохранения нашей жизни.

– Иногда я воображаю себе что-нибудь совсем грустное. Я представляю… – Мирр притих.

– Что, Мирр? Что ты представляешь? Скажи, и, может, тебе станет легче.

– Я представляю, что я сделал что-то очень плохое, отчего ты отворачиваешься от меня и уходишь насовсем, как ушли мама с папой.

Эдме протянула лапу и крепко прижала к себе волчонка. Сейчас она ощущала, как бьется его сердце – как и тогда, когда они с Фаоланом защищали его от ветра на ледяном гребне.