До последнего - Балдаччи Дэвид - Страница 32

— Ничего нового, судья, — сказал маршал, и его слова вернули Лидбеттера к действительности. Маршал охранял судью уже довольно давно, и у них сложились хорошие отношения. — Если вы спросите мое мнение, я скажу, что этот тип держит сейчас курс в сторону Мексики, чтобы перебраться оттуда в Южную Америку, где есть люди, разделяющие его взгляды.

— Надеюсь, ему не удастся выбраться за пределы страны и его вернут в тюрьму, где ему самое место, — сказал судья Лидбеттер.

— Я тоже на это надеюсь. Ему в спину дышит ФБР, а уж у этой конторы есть и ресурсы, и люди.

— Я хотел, чтобы этому парню вынесли смертный приговор. Только этого он и заслуживает.

То, что Эрнста Б. Фри не приговорили к смерти, было для Лидбеттера одним из самых сильных ударов за всю его судейскую карьеру. Но защита заявила, что Фри действовал в состоянии умопомрачения, а затем, правда довольно осторожно, стала намекать на промывание мозгов, которому тот якобы подвергался, находясь в рядах «Свободного общества». Последнее адвокат упорно именовал «культовым сообществом», а вовсе не организацией с тоталитарной неонацистской идеологией. Адвокат знал свое дело, и это вызвало у обвинения некоторые сомнения в исходе процесса, по причине чего прокурор согласился на сделку с защитой еще до того, как присяжные вынесли свой вердикт. Фри отделался сроком «от двадцати лет до пожизненного заключения» с отдаленной перспективой условного освобождения. Хотя Лидбеттер эту сделку не одобрял, ему ничего не оставалось, как поставить под ней свою подпись. После процесса журналисты взяли интервью у присяжных, в результате чего выяснилось, что те собирались настаивать на смертном приговоре.

Таким образом, Фри посмеялся над всеми. Пресса же основательно позубоскалила над судейскими, которые все до одного получили от нее тухлое яйцо в физиономию. Фри по ряду причин был препровожден в тюрьму с самым суровым режимом, находившуюся на Среднем Западе. При всем при том именно из этой тюрьмы он и совершил побег.

Лидбеттер взглянул на свой портфель с бумагами. Внутри, аккуратно сложенная, лежала его любимая «Нью-Йорк таймс». Прежде чем переехать в Ричмонд, Лидбеттер окончил школу и колледж в Нью-Йорке. Ричмонд этому пересаженному на южную почву янки тоже пришелся по душе, тем не менее каждый вечер он целый час посвящал чтению «Нью-Йорк таймс». Это было его любимым развлечением на протяжении многих лет. Газету ему доставляли прямо в суд — перед тем, как он уезжал домой.

Как только маршал отъехал от парковки, у него в кармане зазвонил мобильный телефон.

— Кто это? Да, господин судья. Я обязательно ему об этом сообщу. — Он положил аппарат на сиденье. — Это судья Маккей. Предлагает вам взглянуть на последнюю страницу первой части газеты. Утверждает, что вы увидите там нечто совершенно поразительное.

— Он не сказал, что именно?

— Нет, сэр. Просто попросил заглянуть в газету и немедленно ему перезвонить.

Лидбеттер снова посмотрел на свой портфель. Его любопытство достигло предела. Маккей был его хорошим другом, и его интеллектуальные интересы были почти такими же, как у Лидбеттера. Уж если Маккей говорит, что в газете напечатано нечто совершенно поразительное, значит, так оно и есть. К тому времени лимузин притормозил у светофора. Это было очень кстати, поскольку когда Лидбеттер пытался читать в движущемся авто, у него начинала болеть голова. Он вытащил газету из портфеля, но в салоне было слишком темно. Тогда он поднял руку, включил в задней части салона верхний свет и раскрыл газету.

Раздраженный маршал повернул голову к судье и сказал:

— Ваша честь, я ведь просил вас не включать свет для чтения, поскольку вы из-за этого превращаетесь в самую настоящую живую мишень...

Звон разбитого стекла заставил маршала похолодеть; когда он посмотрел на судью, то увидел, что тот уткнулся лицом в свою любимую «Нью-Йорк таймс», заливая ее страницы кровью.

12

По мнению Веба, мать Кевина Вестбрука уже пребывала в лучшем из миров, хотя никто не брался это утверждать. Она просто исчезла и не объявлялась вот уже несколько лет. Большая поклонница таких наркотиков, как мет и крэк, она скорее всего закончила свои дни, вколов смертельную дозу или понюхав ядовитого порошка. Установить личность отца Кевина не представлялось возможным. Такого рода пробелы в личном деле подозреваемого были для Веба не внове. Забравшись в машину, он покатил в район Анаконтия, куда боялись заезжать даже полицейские. Его интересовал полуразвалившийся двухэтажный дом, где, согласно имевшимся в Бюро данным, в пестрой компании кузин, кузенов, бабушек, дядюшек, их братьев и шуринов проживал Кевин Вестбрук. Веб не очень-то представлял себе, с кем и в каких условиях живет мальчик. Впрочем, этого не знал никто. По мнению Веба, ему предстояло иметь дело с американским семейством новой формации, зародившимся в нищих, пораженных преступностью районах. Территория, по которой он проезжал, напоминала зараженную зону, отравленную аварийным реактором. Было совершенно очевидно, что здесь не могли расти ни цветы, ни деревья, а трава во двориках имела болезненный желтый оттенок; даже собаки и кошки на улицах имели дистрофический вид. Попадавшиеся навстречу аборигены, дома, в которых они обитали, — да и вообще все вокруг выглядело так, что, казалось, готово было рассыпаться на части в любую минуту.

Из дома несло какой-то гнилью. Дверь была открыта, поэтому чем ближе Веб подходил к зданию, тем сильнее становилась вонь. Эта вонь до такой степени сказалась на его самочувствии, что, когда он вошел в дверной проем, им овладело состояние, близкое к обморочному. Вместо этих домашних токсинов он готов был вдыхать слезоточивый газ.

Сидевшие напротив него люди не проявили особого беспокойства по поводу исчезновения Кевина. Вполне возможно, у мальчика была привычка уходить из дома и они к этому привыкли. Расположившийся на диване угрюмый юнец сказал:

— Мы уже все рассказали полиции. — При этом он не выговаривал, а как бы выплевывал слова в Веба.

— А теперь расскажите мне, — сказал Веб, стараясь не думать о том, что сделает с ним Бейтс, если узнает о его попытке вести самостоятельное расследование. Но он чувствовал себя в долгу перед Райнером и другими ребятами и решил на время послать Бюро и его правила к черту.

— Молчи, Джером, — сказала похожая на бабушку с картинки в детской книжке дама, сидевшая рядом с Джеромом. У нее были серебристые светлые волосы, большие круглые очки, гигантских размеров бюст и строгое выражение лица. Вебу она не представилась, но он на этом и не настаивал. Сведения о ней наверняка имелись в картотеке ФБР, но он мог получить их и из другого источника. Старуха была размером с небольшой автомобиль — казалось, она с легкостью могла отметелить Джерома, да и его, Веба, в придачу. Прежде чем снять цепочку с двери, она долго рассматривала его жетон и удостоверение.

— Не люблю, знаете ли, впускать в дом незнакомых людей, — объяснила она. — Сколько здесь живу, в этом районе всегда неспокойно. Причем к насилию прибегают обе стороны.

Невозможно описать, как не хотелось Вебу находиться в этой кошмарной квартире и вдыхать чудовищные миазмы, которыми все здесь было пропитано. Усаживаясь, он заметил, что половицы рассохлись и сквозь них проглядывает глинобитная основа пола. На улице было шестьдесят пять градусов по Фаренгейту, но здесь температура не превышала тридцати. И никаких признаков топящегося камина или хотя бы печи. Запахов готовящейся пищи с кухни тоже не доносилось. В одном углу комнаты были кучей свалены пустые банки из-под диетической кока-колы. Кое-кто пытается следить за своим весом, подумал Веб. Рядом с банками валялись упаковки из «Макдоналдса». Веб решил, что это отходы жизнедеятельности Джерома. Он относился к тому типу парней, которые обожают «биг-маки» и жареную картошку.

— Я вас понимаю, — сказал Веб огромной черной старухе. — И давно вы здесь живете?

— Всего три месяца, — ответила она. — До этого мы долго жили в другом месте, и у нас все было устроено просто чудесно.