Второе признание (сборник) - Стаут Рекс - Страница 39

– Не надо пересказывать всю биографию, – поморщился Вульф. – Только то, что может помочь.

– Да, сэр. Возможно, вас заинтересует вот это: в Бостоне ему принадлежит половина ресторана под названием «Новый Фронтир», который открыл в сорок шестом году его однокашник. Сперлинг-младший вложил в это предприятие около сорока тысяч – вероятно, отцовских, но это не…

– Ночной клуб?

– Нет, сэр. Первоклассное заведение, специализирующееся на морепродуктах.

– Убыточное?

– Нет, сэр. Наоборот. Ничего из ряда вон выходящего, однако процветает и в сорок восьмом принесло порядочную прибыль.

Вульф хмыкнул:

– Навряд ли тут может сыскаться повод для шантажа. Что еще?

Сол глянул на Орри:

– Расскажи про манхэттенский балет.

– Ладно, – согласился Орри. – Это танцевальная труппа, сколотили ее два года назад. Деньги дали Джимми Сперлинг и еще два типа. Я не успел выяснить, какова доля Джимми, но, если надо, могу. Танцуют всякую современную дребедень. В первый сезон они три недели выступали в какой-то дыре на Сорок восьмой улице, а потом свалили из города, чтобы попытать счастья в провинции, но тоже без особого успеха. А последний сезон открыли в ноябре в театре «Хералд» и продержались на сцене до конца апреля. Никто не сомневается, что все три спонсора отбили свои деньги и даже получили прибыль, но это еще надо проверить. В любом случае они не прогадали.

А вот это уже что-то новенькое. Одно дело, когда угрожают сообщить богатому папаше, что его сынок прогорел, но чтобы шантажировали парня, сколотившего состояние, – такого на моей памяти еще не было. Мне следовало слегка подкорректировать свое мнение о Джимми.

– Конечно, – продолжал Орри, – при слове «балет» сразу представляешь себе длинноногих красоток. В этой труппе с длинноногими красотками все в порядке, мы проверяли. Джимми интересуется балетом, иначе зачем ему вкладывать в него деньги? Когда он в Нью-Йорке, то ходит на балет по два раза в неделю. Кроме того, он лично интересуется тем, хорошо ли красоток кормят. Естественно, я решил, что напал на след и надо копать дальше, но пока не успел. Он любит красоток, а они любят его, но, если там и вышла какая-нибудь история, которую ему не хочется предавать огласке, надо подождать, я до нее еще не добрался. Продолжать поиски?

– Конечно, продолжай, почему нет. – И Вульф обратился к Солу: – Это все, что у вас есть?

– Нет, мы нарыли гораздо больше, – ответил Сол, – но вам это вряд ли понадобится, за исключением разве что одного момента, о котором я как раз хотел спросить. Прошлой осенью он перечислил двадцать тысяч долларов на счет КПБ.

– Что это?

– Комитет прогрессивных бизнесменов. Но это только вывеска для отвода глаз. Деньги пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса[7].

– Вот как? – Вульф немного приоткрыл глаза, которые до этого были почти закрыты. – Расскажи-ка поподробнее.

– Поподробнее не смогу, я выяснил это только днем. Очевидно, считали, что про пожертвование Сперлинга никто не знает, но кое-кому о нем все-таки стало известно. Думаю, что сумею выйти на этих людей, если вы скажете. Вот об этом я и хотел спросить. Мне удалось связаться с одним мебельным фабрикантом, который поначалу был сторонником Уоллеса, но позже с ним порвал. Он утверждает, что отлично знал про вклад Сперлинга. Говорит, что Сперлинг выписал именной чек на двадцать тысяч и однажды вечером, в четверг, отдал его человеку по имени Колдекотт, а на следующее утро явился в контору КПБ и потребовал чек обратно. Однако он опоздал, так как чек уже погасили. Здесь всплывает интересная подробность: этот человек уверяет, что с начала года при странных обстоятельствах мелькнули фотокопии трех разных чеков – вкладов других лиц. В их числе оказался и чек моего осведомителя, на две тысячи долларов, но имена двух других жертвователей он не назвал.

Вульф сдвинул брови.

– То есть он утверждает, что люди, руководившие этой организацией, сделали фотокопии чеков, чтобы использовать их в дальнейшем – при странных обстоятельствах?

– Нет, сэр. Он считает, что это сделал какой-то клерк – может, в личных целях, а может, шпионил на республиканцев или демократов. Мой осведомитель говорит, что теперь он политический отшельник. Ненавидит Уоллеса, но и республиканцев с демократами тоже не жалует. Заявил, что в следующий раз будет голосовать за вегетарианцев, при этом продолжает есть мясо. Я дал ему выговориться. Хотел узнать как можно больше, потому что если с чека Сперлинга-младшего тоже сделали фотокопию…

– Разумеется. Все правильно.

– Мне продолжать в том же духе?

– Обязательно. Выведай все, что можешь. Хорошо бы найти клерка, который сделал фотокопии. – Вульф повернулся ко мне. – Арчи! Ты знаешь этого юношу, Джимми, лучше нас. Он дурачок?

– Если раньше мне так казалось, – твердо ответил я, – то теперь уже нет. Конечно, его бостонский ресторан и манхэттенский балет не золотое дно, но все равно я его недооценил. Ставлю три к одному, что мне известно, где снимок чека Джимми. Он заперт в сейфе конторы «Мерфи, Кирфот и Рони».

– Скорее всего. Что-нибудь еще, Сол?

Теперь я бы не удивился, узнав, что Джимми заработал миллион, играя на скачках или заправляя птицефермой, но, судя по всему, до этого у него руки пока не дошли. Сол с Орри посидели еще немного, пропустив по стаканчику и обсудив, каким образом можно добраться до вышеупомянутого шпиона, а затем ушли. Проводив их, я вернулся в кабинет. Мои соображения о важности своевременно обнаруженных улик уже потеряли актуальность, и я решил оставить их при себе.

Я бы охотно отправился спать, чтобы дать отдых своим синякам и ссадинам, но на часах было всего полдевятого, к тому же средний ящик моего стола был под завязку набит распоряжениями и счетами, связанными с починкой крыши. Я выгреб все эти бумажки на стол и стал разбирать. Понемногу стало выясняться, что Вульф, оценивая ущерб, был не так уж далек от истины, а может, даже занизил его, не учтя расходы на замену нескольких редких гибридов, которые пострадали при обстреле, новыми. Увидев, чем я занимаюсь, Вульф предложил помочь, и я перенес счета на его стол. Однако я давно убедился, что совместить управление детективным агентством и разведение орхидей почти невозможно. Два этих занятия вечно норовят переспорить друг друга. Не успели мы даже вникнуть в бумаги, как у входной двери снова раздался звонок. Обычно после девяти вечера, когда Фриц переодевается в свои старые шлепанцы, обязанности швейцара ложатся на меня, поэтому открывать отправился я.

Я включил на крыльце свет, глянул сквозь одностороннюю стеклянную панель, открыл дверь, произнес: «Привет! Заходи», и Гвен Сперлинг переступила порог.

Я закрыл дверь и обернулся к ней:

– Пришла повидаться с червяком? – и показал рукой дорогу. – Сюда.

– Ты словно и не удивлен! – вырвалось у нее.

– Профессиональная выучка. Я притворяюсь, чтобы тебя поразить. На самом деле я прямо-таки ошарашен. Проходи же.

Гвен сдвинулась с места, и я последовал за ней. Она вошла в кабинет, сделала три шага, остановилась, и мне пришлось совершить обходной маневр, чтобы не врезаться в нее.

– Добрый вечер, мисс Сперлинг, – с выражением произнес Вульф. Он указал на красное кожаное кресло. – Это самое лучшее место.

– Разве я позвонила, перед тем как прийти? – спросила она.

– Вроде бы нет. Она звонила, Арчи?

– Нет, сэр. Просто она удивляется, что мы не удивлены.

– Понятно. Вы не присядете?

На какую-то секунду мне показалось, что Гвен сейчас развернется и выбежит из кабинета, как тогда, в отцовской библиотеке, но если у нее и возникло такое желание, она тотчас же его подавила. Гостья перевела взгляд с Вульфа на меня, скользнула глазами по моей расцарапанной щеке, но не удосужилась поинтересоваться, кто это сделал. Затем бросила свою меховую горжетку на желтое кресло, сама подошла к красному, села и сказала:

– Я пришла потому, что не могла заставить себя остаться дома. Мне надо кое в чем признаться.