Джокертаунская комбинация - Милан Виктор - Страница 30

– Твой… друг знает?

– Эй, Блез – главный человек в моей жизни, дорогуша. А ты просто дурак, которого я подобрала на пляже. Более того, он главный человек на Роксе в том смысле, в котором бедный Блоут никогда не сможет им быть. Если я решу, что ему нужна эта информация, он ее получит. О’кей?

Он не был с этим согласен, но видел, что ничего не сможет поделать. Голова его склонилась набок, словно он прислушивался к эху. Что-то она сказала… Иногда казалось, что он идет по краю обрыва в депрессии, нависшей над ним словно снежные сугробы, и в любой момент та лавиной обрушится на него, нарушив его способность мыслить сильнее, чем любой марихуановый кумар, который у него когда-либо был.

Какая бы связь между ними ни установилась, сейчас она казалась разрушенной. Он посмотрел на нее.

– Как ты сказала зовут твоего парня?

– Блез. Блез Андриё. Он…

Голова Марка резко повернулась назад. Рыжий мальчишка шел по песку к ним, и Марк удивился, как он не узнал его сразу.

Он вскочил на ноги и ринулся к нему, по щиколотку увязая в песке.

– Блез! Блез, как поживаешь, приятель?

Блез шел, с изяществом опытного танцора преодолевая зыбучесть зловонного песка. Удовлетворенная улыбка не сходила с его лица, хотя ему пришлось приложить некоторые усилия, чтоб не качаться, когда он махал правой рукой. Он неаккуратно поставил блок, и парень с драконом скользнул кулаком по его скуле, приведя его в ярость. Но он не мог показать боль. Его знаменосец мог бы подумать, что Блез – всего лишь человек.

Он чудесным образом в считаные месяцы после побега заматерел. Его тело было просто вулканом, кипящим гормонами роста, и горячая подростковая злость, бежавшая по его жилам, словно горячий пар, поддерживала его в увлечении боевыми искусствами и пауэрлифтингом, на котором всегда настаивал дед. Он был уже крупнее, чем кто бы то ни было таксианского телосложения. Любой, кто разросся бы до таких размеров, был бы уничтожен как монстр. И его таксианского происхождения мышцы были плотнее и эффективнее, чем человеческие. Его нейроны проводили сигналы и восстанавливались быстрей.

Он вырос немного утомленный той легкой властью, которую давали ему его ментальные способности, и он нашел экзистенциальное удовольствие в драках.

Конечно, он говорил КейСи, что это был лишь способ преподать всем урок. Показать, что он не просто какой-то там слабый умник туз, такой же слабак, как и его дед. Он говорил так потому, что КейСи не была жесткой. Хотя она была умна, но когда у нее было настроение, она становилась таким же счастливым дикарем, как любой из джамперов. Она любила рационализировать жестокость Блеза, воображая, будто он создает на Роксе некий Новый Порядок из всего этого сброда. Пока она забавляла его, его забавляла и эта игра.

Между тем ему нравились животные наслаждения, утренний едва теплый свет на лице, довольно жесткий ветер, дувший с моря, и заглушавшийся запахом океана запах выделений Блоута и Нью-Джерси, покалывающая мышечная память о драке, знаменосец, почтительно бормочущий позади: «Вы видели, как он отделал этих лохов?»

Он услышал, как кто-то зовет его по имени. Он поднял взгляд. Чувственное настроение рассыпалось в пыль и унеслось с ветром. Он ненавидел нескладную фигуру Марка Медоуза, бегущую, словно кошмарное пугало с апельсиновой головой, прямо вдоль пляжа, прямо на него, размахивая руками и выкрикивая его имя.

Блез обомлел. Он, должно быть, какой-то монстр. Как он может быть таким отважным?

– Блез! Блез, приятель, – Медоуз остановился в нескольких футах, осмотрел его с ног до головы. – Так рад тебя видеть. Сколько времени прошло? Год?

– Э, кажется так, Марк.

Дерьмо. Он заставляет меня вновь чувствовать себя тринадцатилетним.

– Ты выглядишь настоящим мужчиной. Вырос и вытянулся.

Мне следовало трахнуть твою дочь в задницу точно так же, как Лэтхем трахал меня. Она была красивым маленьким кабачком. Она могла бы стать чудесной игрушкой, и я мог бы сломать и выбросить ее, если бы захотел…

– Спасибо, – сказал он. На губах его чувствовался привкус бумаги.

Водянистый взгляд Марка стрельнул на знаменосца и вернулся к нему.

– Так что, э-э-э, что привело тебя на Рокс, приятель? И на тебя спустили собак?

– Да. Да, Марк. Полагаю, спустили.

Медоуз с умным видом кивнул.

– Торчащий гвоздь должен быть забит, да? Слишком тяжелые времена, чтобы выделяться, приятель.

Да уж. И я продемонстрирую тебе, насколько тяжелые.

– Ты давно видел своего дедушку, приятель? Мне очень, очень нужно с ним поговорить кое о чем.

Блез почувствовал, что улыбается, и улыбка не была притворной.

– Навещал недавно. У него все хорошо. О чем ты хочешь поговорить с ним?

– Это немного личное, приятель. Извини. – Блез раздраженно передернул плечами. – Эй, я бы сказал тебе, если б мог, ты знаешь. Но ты еще молод, а мне не хочется впутывать тебя, понимаешь? – Он оглянулся. – Ну, полагаю, мы еще встретимся. Рад был снова тебя увидеть, приятель. – Медоуз повернулся и пошел прочь.

Невероятно, подумал он, слегка отступая. Такое высокомерие. Расскажи мне еще раз, что он не желает мне зла, губернатор.

Но я ему не угрожаю. О да, ничуть не угрожаю.

КейСи присела на песок там, где он ее оставил. Она обхватила руками колени, прикрыла глаза.

– Скажи мне одну вещь, – попросила она, – и скажи мне прямо. Правда ли то, что ты мне сказал, что причина, по которой ты прибыл на Рокс, в том, что у тебя отняли твой магазин, твои способности туза, всю твою комфортабельную жизнь в твоем маленьком фентезийном мирке – все это из-за твоей дочери?

– Да.

Она встала.

– Ты интересный случай, придурок. Еще увидимся.

Он не встретил ее на следующий день. Он и не ожидал, но все равно был разочарован. В холодном, зловонном и сыром общежитии в ту ночь он подумал, что его всегда привлекали женщины, которые исчезали на следующий день.

Ха. Она его привлекает. Это мысль. На какой-то момент голос в его голове зазвучал знакомыми интонациями Джека Эсквайра. Но обладая резким характером, Джек никогда не был настолько неуместно-противным. И друзья Марка отдалились до недосягаемости всего за несколько недель после суда. На самом деле они утонули в запое, длившемся несколько недель, как и весь остальной его разум. Когда он смог взять себя в руки, все они ушли.

Он подумал, что они, должно быть, никогда не вернутся.

Возможно, он и не заслуживает этого. Он сбежал от них в конце концов – спустил их в сортир по совету своего адвоката, чтобы избежать болтливости, которая могла уничтожить его шансы на приостановку дела об опеке над дочерью. Он держал пять ампул, по одной на каждого. Три из них разбились, одного было достаточно, чтобы спасти жизнь ребенка – ценой его тайны, его привычной жизни и ценой Спраут.

Последний вытащил его из суда по семейным делам как раз тогда, когда наркоконтроль почти настиг его. Он предал своих друзей. Может быть, он убил их. И это не привело ни к чему хорошему. Он бы не вернулся, если б он был одним из них.

Он заснул.

Она пересеклась с ним на следующий день, сразу после полудня. Они снова пошли прогуляться и просто поговорить. О книгах, о гребаном мире, в котором они жили, о том, что думал Марк, когда был тузом и когда перестал им быть. Хотя они никогда не говорили о ней: когда он спрашивал, она затихала и становилась колючей, и через некоторое время он сдался. Она была ярким, горьким и чересчур понимающим ребенком, циничным и непредсказуемо ранимым.

Она также была красива. Он старался не думать об этом.

Он привык к обычной жизни на Роксе. Или необычной. Помимо подогреваемых столов, оживавших где-то утром и где-то ближе к закату, единственным ритмом, по которому жил Рокс, был ритм солнца и течений и того, что люди чувствовали как запуск генератора в своих трущобах.