Мегрэ расставляет ловушку - Сименон Жорж - Страница 11

По мере того, как шло время, нервозность усиливалась, да и сам Мегрэ понемногу терял уверенность.

Ничто не указывало на то, что в этот вечер что-нибудь произойдет. Однако, если убийца решится совершить преступление, чтобы подтвердить свое существование, оно могло произойти и завтра вечером, и послезавтра, через восемь или десять дней. Но держать такие большие силы в состоянии тревоги столь продолжительное время было невозможно.

К тому же немыслимо в течение недели сохранить секрет операции, в которую посвящено столько народа.

А если убийца решит действовать сейчас же?

Из головы Мегрэ все не выходил разговор с профессором Тиссо, и его отрывки каждую секунду приходили ему на ум.

В какой момент возникнет импульс? В этот час, когда они заняты расставлением западни, для всех окружающих он обычный человек. С ним разговаривают, прислуживают за столом, пожимают руку. Он тоже беседует, улыбается, может быть, смеется.

А вдруг импульс уже был? Сегодня утром во время чтения утренних газет? Не скажет ли он себе, что, поскольку полиция поймала, как она считает, виновного, то он в безопасности?

Где доказательства того, что Тиссо и комиссар не ошиблись и правильно рассчитали реакцию своего «пациента»?

До сих пор он убивал только вечером, когда мгла падала на землю. Но сейчас, во время отпусков и жары, в Париже предостаточно улиц, где прохожие появлялись с интервалом в несколько минут.

Мегрэ вспомнил улицы юга летом, в час сиесты. Дома с закрытыми ставнями. Разомлевший город или деревня под палящими лучами солнца.

Полиция имела кое-что в запасе.

Топография каждого места преступления была такова, что убийца имел возможность скрываться в минимум времени. И ночью быстрее, чем днем. Но даже в разгар дня при благоприятных условиях он мог убить, разрезать одежду на жертве и исчезнуть менее, чем за две минуты.

В конце концов почему это должно произойти на улице? Что помешает ему постучать в дверь квартиры одинокой женщины и действовать так же, как и на улице? Ничего. Только маньяки, а ими является большая часть преступников и особенно воров, применяют ПОЧТИ ВСЕГДА одну и ту же технику и повторяют ее в основных деталях.

Темнеть начнет только к девяти часам вечера, а окончательно станет темно лишь в половине десятого. Луна в своей третьей четверти будет, вероятно, светить тускло, время от времени скрываясь за тучами.

Все эти детали имели свое значение.

— Они все еще в коридоре? — Только Барон.

Журналисты вели наблюдение по очереди, договорившись о том, что тот, кто дежурил, предупредит остальных, если произойдет что-то необычное.

— В шесть часов каждый уйдет, как обычно, останется только Люка. Часам к восьми к нему присоединится Торранс.

В компании с Жанвье, Лоньоном и Мовуазеном комиссар направился в пивную «Дофин».

В семь часов он возвратился домой и поужинал на кухне, окно которой выходило на тихий в это время года бульвар Ришар-Ленуар.

— Тебе, видимо, пришлось попотеть, — заметила мадам Мегрэ, рассматривая рубашку мужа. — Если ты снова пойдешь работать, то лучше переоденься.

— Да, я должен идти.

— Он не признался?

Мегрэ предпочел не отвечать, так как не привык лгать своей жене.

— Ты поздно вернешься?

— Вполне возможно.

— Как, по-твоему, после этого дела ты можешь взять отпуск?

Еще зимой они хотели поехать в Бёзек-Конк в Бретани, что возле Конкарно, но, как это случалось каждый год, срочные дела заставляли Мегрэ переносить отпуск на более поздние сроки.

— Может быть! — вздохнул комиссар.

В противном случае, это означало бы, что ему не удастся успешно завершить расследование, что убийца проскользнет мимо расставленной для него западни или что он будет действовать не так, как предполагали Тиссо и комиссар. Это также означало бы, что появятся новые жертвы, публика и пресса будут упрекать полицию в бездействии, судья Комельо будет иронизировать и буйствовать, а Мегрэ придется давать неприятные объяснения начальству и в более высоких инстанциях.

— Ты выглядишь усталым.

Мегрэ не спешил уходить из дома. После ужина он принялся расхаживать взад и вперед по квартире, курил трубку и не решался налить себе стаканчик сливянки. Иногда он останавливался перед окном и задумчиво смотрел на улицу.

Мадам Мегрэ не обращалась к нему с вопросами. Только когда он начал искать пиджак, она принесла ему свежую рубашку и помогла ее надеть. Она видела, хотя Мегрэ и старался сделать это незаметно, как он открыл ящик стола и вынул оттуда пистолет, который быстро положил в карман.

Он редко брал с собой оружие. У него не было никакого желания убивать кого бы то ни было, даже такого опасного типа, как этот маньяк. Тем не менее он приказал всем сотрудникам иметь при себе оружие и защитить любой ценой в случае опасности женщин из отряда муниципальной полиции. В префектуру он не поехал. К девяти часам он добрался до бульвара Вольтера, где сел в поджидавшую его гражданскую машину. Человек за рулем был в униформе таксиста и работал в комиссариате восемнадцатого округа.

— Поехали, шеф?

Мегрэ устроился на заднем сиденье, скрытый темнотой. Машина ничем не отличалась от тех, что весь день снуют у площади Мадлен или площади Оперы.

— Площадь Клиши?

— Да.

По дороге он молчал и только на площади Клиши пробормотал:

— А теперь вверх по улице Коленкур, только не очень быстро, как будто ты читаешь номера домов.

Улицы по соседству с бульваром были еще оживленными, и почти везде из окон выглядывали люди, наслаждавшиеся ночной прохладой. Довольно много жителей сидело на верандах кафе и ресторанов, где обслуживали клиентов прямо на тротуаре.

Казалось невероятным, что преступление может совершиться в таких условиях. И тем не менее обстановка была почти такая же, что и при убийстве Жоржетты Лекуэн, последней из жертв: она была убита на улице Толозе, менее чем в пятидесяти метрах от танцплощадки, под неоновой вывеской, освещавшей место преступления красным светом.

Для того, кто знает квартал досконально, известно, что совсем рядом с его шумными артериями имеются сотни безлюдных улочек, закоулков и тупиков, где нападение может быть совершено без опаски.