Мегрэ и старая дама - Сименон Жорж - Страница 2

— Служанка его мачехи была отравлена в ночь с воскресенья на понедельник.

— Вы что, читаете нормандские газеты?

— Нет. Старая дама у меня в кабинете.

— И она тоже хочет, чтобы вы поехали в Этрета?

— Совершенно верно. Она специально приехала ко мне, из чего, пожалуй, можно заключить, что пасынок обратился к министру без ее ведома.

— Что же вы решили?

— Это зависит от вас, патрон…

Вот почему в среду утром, чуть позже половины десятого, Мегрэ сел наконец в местный поезд на станции Бреотэ-Безвилль, в тот самый поезд, который казался ему игрушечным, и сразу высунулся в окошко, чтобы быстрее увидеть море.

По мере того как оно приближалось, небо светлело, и, когда поезд вынырнул из лощины между поросшими травой холмами, небо оказалось чистым, лишь несколько легких, прозрачных облачков висело в его голубизне.

Накануне Мегрэ позвонил в оперативную группу Гавра, чтобы там предупредили инспектора Кастэна о его приезде, но сейчас, на вокзале, он тщетно пытался отыскать его на платформе. Встречавшие кого-то женщины в летних платьях и полуголые детишки оживляли перрон. Начальник станции, нерешительно оглядывавший прибывших, подошел наконец к комиссару:

— Вы, случайно, не комиссар Мегрэ?

— Случайно — да.

— У меня к вам письмо.

Он передал Мегрэ конверт. Инспектор Кастэн писал:

«Прошу прощения, что не встретил Вас. Сейчас я на похоронах в Ипоре. Рекомендую Вам остановиться в „Английской гостинице“, где я надеюсь с Вами позавтракать. Там же я введу Вас в курс дела».

Было всего десять часов утра, и Мегрэ, прихвативший в дорогу лишь легкий чемодан, направился пешком к отелю, расположенному у самого пляжа.

Но, не заходя в отель, прямо с чемоданом, он пошел взглянуть на море, полюбоваться белыми скалами, возвышавшимися по обе стороны пляжа, усеянного галькой. Юноши, девушки резвились в волнах, играли в теннис за отелем, мамаши удобно устроились с вязаньем в шезлонгах, старички попарно прогуливались вдоль берега.

Еще школьником он помнил, как его сверстники каждый год возвращались с моря загорелыми, напичканными всевозможными историями, с карманами, полными ракушек. Сам же он впервые увидел море много позже, когда давно уже зарабатывал себе на жизнь.

Ему стало чуть грустно оттого, что он не испытывает больше знакомого волнения и уже равнодушно смотрит и на сверкающие гребешки, и на лодку, зарывающуюся в высокую волну, и на инструктора плавания с голыми татуированными руками.

Запах отеля был настолько знакомым, что вдруг ему стало недоставать мадам Мегрэ: ведь этот запах они обычно вдыхали вместе.

— Вы надолго к нам? — спросили его в отеле.

— Еще не знаю.

— Я потому спрашиваю, что пятнадцатого сентября мы закрываемся, а сегодня уже шестое.

Да, все здесь закроется, как в театре: и киоски с сувенирами, и кондитерские; на окнах появятся ставни, только море и чайки будут хозяйничать на пустынном берегу.

— Вы знаете мадам Бессон? — спросил он у администратора отеля.

— Валентину? Конечно знаю. Она из этих мест, здесь родилась, здесь рыбачил ее отец. Я не знавал ее ребенком, она старше меня, но хорошо помню, как она работала продавщицей в кондитерской сестер Серэ, Одна из сестер умерла, другая еще жива, ей девяносто два года, она соседка Валентины. Это ее сад обнесен голубым забором. Заполните, пожалуйста, карточку для приезжих.

Прочтя карточку, администратор — а может, это был сам хозяин — посмотрел на Мегрэ с нескрываемым интересом:

— Вы тот самый Мегрэ, из полиции? Специально ради этого дела приехали из Парижа?

— Инспектор Кастэн здесь остановился?

— Как вам сказать… Он с понедельника почти ежедневно обедает у нас, но каждый вечер возвращается в Гавр.

— Я жду его.

— Он на похоронах, в Ипоре.

— Да. Знаю.

— Вы полагаете, что кто-то на самом деле пытался отравить Валентину?

— Я еще не успел узнать ничего определенного.

— Это могли сделать только ее родственники.

— Вы имеете в виду ее дочь?

— Я никого не имею в виду и ничего не знаю. Но в прошлое воскресенье в доме Валентины — она называет его «Гнездышком» — было много родственников. И я не представляю, кто бы из местных мог быть зол на Валентину. Столько добра сделала эта женщина при жизни мужа, когда у нее были средства! И даже сейчас она все раздает, хотя далеко не так богата. Мерзкая это история, поверьте мне. Этрета всегда был спокойным местом. Сюда приезжают люди определенного круга, обычно семьями, я мог бы назвать вам…

Мегрэ предпочел пройтись по залитым солнцем улицам. На площади перед мэрией он прочел надпись над белой витриной: «Кондитерская Морэн — бывшее заведение Серэ».

У продавца он спросил, как пройти к «Гнездышку».

Ему указали дорогу, извивающуюся по отлогому склону холма, у подножия которого несколько вилл утопало в садах. Он постоял в некотором отдалении от скрытого зеленью дома, из трубы которого медленно поднимался дымок и таял в бледной синеве неба.

Когда он вернулся в отель, инспектор Кастэн был уже там. Его маленькая черная «симка» стояла у подъезда, а сам он ждал на лестнице.

— Хорошо доехали, господин комиссар? Очень сожалею, что не смог встретить вас на вокзале. Я решил, что небесполезно побывать на этих похоронах. Судя по всему, таков и ваш метод.

— И что же там было?

Они зашагали вдоль берега.

— Не знаю, что и сказать. Прошли похороны скорее плохо. Обстановка была напряженной. Тело девушки привезли из Гавра сегодня утром, и родные прямо со станции отвезли ее на грузовике в Ипор. Семейство Трошю! Вы еще услышите о них. Здесь полно этих Трошю, и почти все они рыбаки. Отец долгое время ловил сельдь в Фекане, тем же заняты сейчас его два старших сына. Роза была старшей из дочерей. У них есть еще две или три дочери, одна из них живет в Гавре, работает в кафе.

У Кастэна были густые волосы, низкий лоб, он излагал свои мысли с такой упрямой медлительностью, словно тянул на себе плуг.

— В Гавре я уже шесть лет и исколесил всю округу.

В здешних деревнях, особенно вблизи старых замков, встречаются еще смиренные люди, которые почтительно вспоминают своего барина. Есть и другие, более грубые, недоверчивые, иногда злобные. Я еще не знаю, к каким из них отнести Трошю, но сегодня на похоронах Валентину Бессон встретили холодно, почти враждебно.

— Меня только что убеждали, что она всеобщая любимица в Этрета.

— Но Ипор не Этрета. И Роза мертва.

— Значит, старуха была на похоронах?

— Как же, в первом ряду. Кое-кто называет ее помещицей, возможно, потому, что у нее был когда-то замок где-то в Орне или в Салоне, уж не знаю точно. Вы видели ее?

— Она приезжала ко мне в Париж.

— Она говорила мне, что собирается в Париж, но я не знал, что она ездила к вам. Что вы можете сказать о ней?

— Пока ничего.

— Она была колоссально богата. Много лет у нее был в Париже свой особняк на авеню Йены, собственный замок, собственная яхта. А «Гнездышко» — это так, пристанище на всякий случай.

Она приезжала сюда в большом лимузине с шофером, а сзади следовал другой автомобиль, с багажом. Все глазели на нее по воскресеньям, когда она отстаивала мессу в первом ряду (в церкви у нее всегда была своя скамья) и потом щедро раздавала милостыню. Если кому-нибудь приходилось туго, ему обычно советовали: «Ступай к Валентине». Многие, особенно среди пожилых, так и называли ее, по имени.

Сегодня утром она приехала в Ипор в такси и вышла из машины торжественно, как в прежние времена. Казалось, что это именно она руководит церемонией похорон.

Ее огромный венок, конечно, затмил все остальные…

Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что Трошю были раздражены и поглядывали на нее искоса. Она сочла своим долгом со всеми поздороваться за руку. Отец не глядя, весьма неохотно протянул ей свою. А старший сын Анри просто повернулся к ней спиной.

— Дочь мадам Бессон была с ней?

— В понедельник после обеда она возвратилась поездом в Париж. Я не вправе был удерживать ее. Должно быть, вы заметили, что я еще не совсем разобрался в этом деле? Однако я считаю, что необходимо снова ее допросить.