Звездочка - Лагутина Елена - Страница 2

На какую-то минуту ей показалось, что этот звонок был не случаен. Ведь и его что-то связывает именно с этой песенкой. Такие же, как у Риты, воспоминания.

Когда раздался звонок, она бросилась к телефону, схватила трубку.

— Привет, цыпочка, — услышала она. — Следующую ночь проведем вместе, а?

— От юношеских угрей помогает лосьон «Охи», дружок, — отозвалась она немедленно. — Не хами больше взрослым тетенькам, хорошо?

Она бросила трубку.

Песня закончилась. Стрелки часов неумолимо приблизились к шести.

Она поднялась, потянулась и остановилась на минуту у окна.

— Доброе утро, город, — прошептала она.

Словно вторя ей, Машка заорала в микрофон, приступая к своим обязанностям:

— Доброе утро, город! Проснись и пой, потому что ночь кончилась! И к черту ее, старую образину! Пожелайте себе самого доброго — и в путь! Я с вами, ваша Маша Литвинова! Пожелаем нашей красавице Марго счастливого пути и мягкой перины! Доброе утро, просыпайтесь, потому что, как говаривали древние мудрецы, надо просыпаться с первым лучиком солнца!

Улицы были пустынны. Рита поблагодарила водителя, хлопнула дверцей машины и спустя минуту уже поднималась на свой четвертый этаж.

Утром сон, как известно, самый сладкий. Что проку тогда в ночном?

Так уговаривала она саму себя, вставляя ключ в замочную скважину. Тихо, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить маму и Ника, она разделась, босыми ногами прошла на цыпочках в кухню и включила газ под чайником.

По приемнику, патриотично настроенному на волну родного радио, верещала Машка. Рита нажала на кнопку.

Мир погрузился в тишину. Благословенную тишину…

Она заварила кофе и блаженно вытянулась в кресле. Глаза слипались.

Ноги напоминали два александрийских столпа.

— Надо было попросить Машку, чтобы она дала ему мой номер телефона, если он перезвонит, — прошептала она и сама испугалась собственного открытия.

Подсознательно она только и думала, что о таинственном незнакомце, позвонившем ей.

— Как глупо, — усмехнулась она. — Ты стареешь, милая. Какая тайна? Несчастная любовь. Еще одна проклятая, банальная, тоскливая, как крик летучей мыши.

Она написала маме записку, попросив разбудить ее в десять часов. В двенадцать ей надо было быть на озвучивании рекламы.

Иных людей кормят ноги, иных руки, а Риту кормил голос.

И ничего с этим поделать было нельзя…

Вытянувшись на мягкой кровати, она закрыла глаза и пробормотала:

— Ничего не поделаешь, да и надо ли с этим что-то делать? Хорошо, что голос есть, голосом-то куда легче торговать, чем куриными окорочками или телом…

Она и сама не заметила, как перешла зыбкую границу сна и яви — границу ночи и дня, мечты и реальности…

Когда через пятнадцать минут проснулась мама, потому что Нику было пора в школу, и заглянула в комнату, она увидела свою дочь спящей со счастливой улыбкой на полураскрытых губах.

Она тихонько закрыла дверь и, осторожно ступая по скрипучему полу, чтобы не разбудить Риту, прошла в комнату Ника.

«Как же редко у нее бывает такая улыбка, — думала она. — Только во сне… Днем она бывает разная — насмешливая, саркастичная, веселая даже… Но вот счастливой моя бедная девочка бывает только во сне».

Такова судьба. Даже если она несправедлива к нам, что остается, кроме смирения?

В детской комнате были разбросаны игрушки.

— Ник, — тихо позвала мать. — Проспись, детка… Пора.

Рита стояла посреди огромного зеленого поля. Она снова была маленькой. В ее руке был зажат плюшевый заяц с оторванным ухом и двумя пуговицами-протезами вместо глаз. Она знала, что, если перейти поле, с ней наверняка случится что-то важное, захватывающее и интересное. Но мама запрещала ей переходить это поле, и от табу желание попасть туда, на другой край, становилось почти невыносимым. «А вдруг там и края-то нет, — подумала маленькая Рита. — Я исчезну, и тогда мама будет ругаться… Потому что она ведь мне этого не разрешила, а я все-таки перешла…»

— А если попытаться? — услышала она мягкий низкий голос. — Предположим, что на том конце поля тебя ждет чудо…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я уже взрослая. Я не верю в чудеса, — ответила Рита.

— Это глупо, — рассмеялся ее невидимый собеседник. — Потому что чудеса никто не отменяет с приходом взрослого возраста. И ты знаешь это лучше меня…

Она оглянулась, пытаясь увидеть его.

— Где ты? — спросила она. — Почему ты прячешься?

— А почему ты все время думаешь обо мне? — насмешливо поинтересовался Невидимый. — С того момента, как я позвонил тебе, ты думаешь только обо мне. Даже когда спишь… Почему?

— Не знаю, — честно призналась Рита, обнаружив, что она стала взрослой. И сама не заметила, как это произошло. — Может быть, потому, что ты меня заинтриговал…

Он поступил точно так же, как наяву.

Исчез.

Ничего не ответил.

Оставил Риту в гордом и печальном одиночестве.

А Рита проснулась.

За окном было пасмурно. Серые тучи заволокли небо. Но Рита улыбнулась. Странное ощущение праздника вдруг появилось в ее душе.

Иногда так бывает, подумала она, появляется надежда… Когда Бог ничего не может больше дать тебе, он протягивает надежду. И только дурак считает, что этого мало…

Она встала, расчесала свои длинные темно-каштановые волосы.

— Ты еще ничего, старушка, — подмигнула она своему отражению. — Вполне еще годишься для подвигов…

И в самом деле Рита не тянула на свои двадцать девять лет… Самое большее, сколько ей давали, — двадцать три. Огромные, широко распахнутые глаза небесного цвета придавали ее лицу детскость. Кожа была такой нежной, что до сих пор Рита не пользовалась косметикой.

А зачем?

Ее ресницы и так были длинными и темно-коричневыми. Один раз она все-таки сделала макияж, и все удивились. Даже мама, которая прекрасно знала свое чадо, восхищенно выдохнула тогда: «Ритка! Да ты у меня прямо голливудская звездочка!»

Но это было один раз. Когда Рита была счастливой.

А потом все изменилось…

В один день. В одно мгновение… Осталась только надежда. Что же поделать — у Бога для Риты была приготовлена большая порция надежды и совсем маленькая — счастья…

С Сережкой Рита познакомилась на первом курсе театрального училища. Тогда было модно ставить непонятные спектакли. Их курс храбро выбрал для постановки «В ожидании Годо»…

Рита была вся в белом. Ее лицо покрывал слой пудры, а длинные волосы были так затянуты и спрятаны под черную шапочку, что Рита весь спектакль страдала от боли. Ее большие глаза казались еще больше и привлекали всеобщее внимание — потом даже написали, что студентка первого курса Маргарита Прохорова, несомненно, талантлива… Ничего бедному критику так не запомнилось, как эти огромные глаза, исполненные самого всамделишного страдания!

Сережку она заметила не сразу.

Они вышли на поклон, и Рита просто почувствовала, что на нее смотрят. Не так, как большинство публики… Иначе.

Словно ее пытаются остановить этим взглядом, а потом им же обнять… Втянуть в себя и оставить там, рядом с сердцем, навечно.

Она подняла глаза и увидела его.

Он не хлопал. Стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, и смотрел на нее серьезно и даже, как ей показалось, немного сердито.

Она не знала, почему вдруг покраснела. Сердце ее громко застучало, она даже сделала шаг в его сторону — это вышло глупо, ее тут же потянули назад.

Он усмехнулся. И пошел прочь.

В глазах Риты предательски блеснули слезы.

— Ну и ладно, — пробормотала она сквозь зубы вслед его удаляющейся спине. — Ну и пусть…

И несмотря на то что больше всего на свете ей хотелось сейчас побежать за этим странным высоким темноволосым парнем, она продолжала бессмысленно улыбаться и кланяться, напоминая самой себе старую игрушку — китайского болванчика. С такой же бессмысленной и добродушной улыбкой.