Мегрэ и порядочные люди - Сименон Жорж - Страница 23

— Нет. Но он был недисциплинированный, и учителя ничего не могли с ним поделать… Понимаете, я ни разу не жила с ним длительное время, чтобы узнать его поближе. Я уверена, что по натуре он не плохой. Его подводит воображение. Может быть, виной тому детство в санатории, когда он почти все время был прикован к постели и чувствовал себя покинутым? Помню, однажды он исчез, и я обнаружила его лежащим на полу чердака. «Что ты здесь делаешь, Филипп?» — «Рассказываю себе разные истории…» Увы, он их рассказывал не только себе. Я сказала отцу, что мы заберем его к себе домой. Рене не возражал. Он первый мне это предложил. Отец не захотел и отдал его в другой пансион, на сей раз в Париже. Филипп навещал нас на улице Нотр-Дам-де-Шан каждую неделю. Мы уже жили там. Муж действительно относился к нему, как к сыну… Но скоро родилась Вероника…

Тихая, красивая улица, удобная квартирка, в окружении монастырей, в двух шагах от тенистых аллей Люксембургского сада. Порядочные люди. Процветающее дело. Счастливая семья…

— Как вы знаете, мой отец…

— Где это случилось?

— На улице Даро. В кресле. Он надел мундир и поставил перед собой только мамину и мою фотографии.

— А что стало с Филиппом?

— Он кое-как учился. Два года жил у нас. Было ясно, что ему не получить степени бакалавра, и Рене хотел взять его к себе в дело.

— Какие отношения установились между вашим братом и мужем?

— Рене проявлял бесконечное терпение… Он скрывал от меня как мог выходки Филиппа, а тот этим пользовался… Он не терпел никакого принуждения, никакой дисциплины… Часто он не приходил к обеду, являлся домой в любое время ночи, и всегда у него была наготове очередная история… Началась война…

Филиппа исключили из новой школы, и мы с мужем, хотя и не говорили между собой на эту тему, были очень обеспокоены его судьбой… Думаю, что и у Рене были своего рода угрызения совести… Возможно, останься я на улице Даро…

— Я так не считаю, — серьезно сказал Мегрэ. — Согласитесь, что ваше замужество никак не повлияло на развитие событий…

— Вы так думаете?

— За годы моей службы мне доводилось видеть десятки судеб, схожих с судьбой вашего брата, хотя тем людям не было таких оправданий, как Филиппу.

Ей очень хотелось ему поверить, но она еще не могла решиться.

— А что было во время войны?

— Филипп пошел на фронт добровольцем. Ему едва исполнилось восемнадцать, но он так настаивал, что мы в конце концов уступили. В мае 1940-го его взяли в плен в Арденнах, и мы долго не имели от него никаких известий. Всю войну он провел в Германии, сначала в лагере, потом на ферме возле Мюнхена. Мы надеялись, что он вернется другим человеком.

— Но остался тем же?

— Внешне он действительно изменился, стал настоящим мужчиной, я едва его узнала. Жизнь на воздухе пошла ему на пользу, он стал крепким, сильным. Но после первых же рассказов мы поняли, что в душе он все равно остался мальчишкой, который убегал из школы и выдумывал всякие небылицы. По его словам, с ним произошли самые невероятные приключения. Он три или четыре раза бежал из плена при самых немыслимых обстоятельствах. Потом он жил, что, впрочем, вполне вероятно, как с женой, с хозяйкой фермы, у которой работал, и утверждал, что у них родилось двое детей. У нее был еще один от мужа… Муж, по словам Филиппа, был убит на Восточном фронте. Брат поговаривал о том, чтобы вернуться туда, жениться на фермерше и остаться в Германии… Потом, через месяц, у него возникли другие планы… Его манила Америка, и он утверждал, что завязал знакомство с агентами секретной службы, которые ждали его с распростертыми объятиями.

— Он не работал?

— Муж, как и обещал, дал ему место на улице Сен-Готар.

— Он жил у вас?

— Всего три недели, а потом переехал к какой-то официантке из ресторана, недалеко от Сен-Жермен-де-Пре… Снова говорил о женитьбе… Всякий раз, когда у него появлялось новое увлечение, он строил планы насчет женитьбы. «Понимаешь, она ждет ребенка, и если я не женюсь, то буду подлецом…» Я уже не говорю о детях, которые, если ему верить, росли по всему свету.

— Это было ложью?

— Муж пытался проверить. И ни разу не получил неопровержимых доказательств. Всякий раз это был повод, чтобы снова вытянуть деньги. Очень скоро я догадалась, что он ведет двойную игру. Он поверял мне свои тайны, умолял помочь ему. Всякий раз он просил небольшие суммы, чтобы выпутаться, а потом, по его словам, все должно было уладиться.

— Вы давали ему эти суммы?

— Почти всегда уступала. Он знал, что у меня нет в наличии крупных денег. Но муж мне ни в чем не отказывал. Он давал мне на расходы и не требовал отчета.

Тем не менее я не могла без его ведома брать слишком большие суммы. Тогда хитрый Филипп тайком шел к Рене. Он рассказывал ему ту же историю или другую, заклиная не говорить мне…

— Как ваш брат ушел с фабрики на улице Сен-Готар?

— Обнаружилось, что он мошенничает. Самое ужасное, что он обращался к крупным клиентам, требуя у них денег от имени мужа.

— И тот в конце концов не выдержал?

— У них был долгий разговор. Вместо того чтобы дать ему некоторую сумму — отступные — муж ежемесячно переводил ему через банк пособие на жизнь…

Полагаю, вы догадались, чем это кончилось?

— Он снова пришел к вам за деньгами?

— И всякий раз мы его прощали. Всякий раз он искренне обещал начать новую жизнь. И мы снова открывали перед ним дверь… Потом, совершив очередной бесчестный поступок, он исчезал… Он жил в Бордо.

Клялся, что женился, что у него родилась дочь, но, даже если это была правда, у нас нет никаких доказательств, кроме фотографии его жены, впрочем, это могла быть фотография кого угодно. Так вот, даже если это и была правда, он скоро бросил жену и дочь и уехал в Брюссель… По его словам, разумеется, там ему угрожали тюрьмой, и муж послал ему деньги. Не знаю, поймете ли вы меня… Это трудно, когда его не знаешь… Он всегда казался таким искренним, а может быть, и правда был таким… По натуре он не плохой.

— И все-таки это он убил вашего мужа.

— Пока у меня не будет доказательств и пока он в этом не признается, я не могу поверить… Я всегда буду сомневаться… всегда буду думать, что в этом есть и моя вина.

— С какого времени он не показывался на улице Нотр-Дам-де-Шан?

— Вы имеете в виду у нас дома?

— А в чем разница?

— Потому что в нашем доме он не был по меньшей мере семь лет. После Брюсселя, перед тем как уехать в Марсель, Вероника еще не была замужем. До тех пор он всегда выглядел весьма импозантно — был элегантно одет, холеный… А вернулся бродяга бродягой, было ясно, что последнее время он жил впроголодь. Мы ни разу не видели его таким жалким, раскаявшимся. Несколько дней он жил у нас, так как уверял, что где-то в Габоне ему приготовлено место. Муж снова помог ему встать на ноги. Около двух лет мы ничего о нем не слышали, но однажды утром, когда я шла за покупками, я увидела, что он ждет меня на углу улицы. Не стану пересказывать его новые измышления… Я дала ему несколько купюр… Так повторялось много раз за последние годы. Он клялся, что не встречается с Рене, что больше ничего у него не просит.

— И в тот же день подкарауливал его?

— Да. Как я уже говорила, он продолжал вести двойную игру. Я знаю это точно со вчерашнего дня.

— Каким образом?

— У меня было предчувствие… Я боялась, что в один прекрасный день вы узнаете о существовании Филиппа и станете задавать мне конкретные вопросы…

— Вы надеялись, что это произойдет позднее, чтобы дать ему время уехать за границу?

— А вы бы поступили иначе? Ваша жена, например, вела бы себя не так, как я?

— Он убил вашего мужа.

— Допустим, это даже будет доказано, и все равно он не перестанет быть моим братом, и если он до конца своих дней проведет в тюрьме, все равно Рене не воскресить… Я знаю Филиппа. Если мне придется рассказывать на суде то, что я вам сейчас поведала, мне не поверят… Скорее это неудачник, чем преступник.