Мегрэ и инспектор Недотепа - Сименон Жорж - Страница 3

Во второй комнате горел свет. Именно здесь негромко играло радио.

Но прежде чем комиссар с инспектором дошли до нее, девушка торопливо проговорила:

— Вы позволите, я закрою дверь в эту комнату? Сестра сегодня плохо себя чувствует, она уже легла…

Наверное, открытой оставалась дверь между этой комнатой и столовой, служившей гостиной. Оттуда доносился шепот. По всей видимости, мадам Голдфингер интересовалась:

— Кто это?

И Ева тихо отвечала:

— Не знаю… Они ничего не сказали…

— Приоткрой дверь чуть-чуть, чтобы я слышала…

Как и в большинстве квартир этого квартала, как и за всеми освещенными окнами, которые наблюдали сегодня комиссар и инспектор, здесь царил покой, тяжеловатый и чуть приторный покой жилищ, в которых никогда ничего не случается, в которых и представить себе невозможно, что что-нибудь может когда-нибудь случиться.

— Извините, пожалуйста… Будьте любезны, проходите…

Обстановка столовой состояла из самой обыкновенной мебели, какая тысячами продается во всех мебельных магазинах, с вечной медной жардиньеркой на серванте, с тарелками, расписанными на исторические темы, расставленными на посудной полке, затянутой кретоном в красную клетку.

— Присаживайтесь… Ах, постойте…

Три стула были завалены обрезками ткани и выкройками из плотной коричневой бумаги, а на столе лежали ножницы, журнал мод и еще один отрез ткани, который как раз кроили, когда раздался звонок.

Девушка повернула переключатель радиоприемника, и вдруг наступила полная тишина.

Лоньон, еще более угрюмый, чем всегда, разглядывал мысы своих мокрых ботинок. Мегрэ поигрывал трубкой, которая успела уже потухнуть.

— Ваш зять давно ушел?

На стене висели вестминстерские часы с боем, и девушка машинально бросила взгляд на циферблат:

— Чуть раньше десяти часов… Может быть, без десяти минут… У него на десять была назначена встреча здесь, неподалеку…

— А вы не знаете, где?

В соседней, погруженной в темноту комнате раздался шорох. Дверь так и оставалась приоткрытой.

— В кафе, наверное, но в каком, я не знаю… Но наверняка где-нибудь рядом, потому что он сказал, что вернется до одиннадцати…

— Деловая встреча?

— Конечно… Какая же еще?

Мегрэ показалось, что щеки девушки слегка покраснели. Впрочем, в течение последних минут, по мере того как она присматривалась к обоим мужчинам, ее начала охватывать все более отчетливая тревога. В ее взгляде стыл немой вопрос. И в то же время казалось, что она боится узнать правду.

— Вы знакомы с моим зятем?

— Как вам сказать… Пожалуй, немного… У него часто бывали встречи по вечерам?

— Нет… Очень редко… Можно сказать, почти никогда…

— Наверное, ему позвонили? — спросил Мегрэ, потому что заметил на круглом столике телефонный аппарат.

— Нет. Он за ужином сказал, что в десять часов ему надо будет выскочить.

Голос звучал беспокойно. Легкий шум из спальни подсказал комиссару, что мадам Голдфингер уже поднялась с постели и сейчас, должно быть, босиком стоит за дверью, чтобы лучше слышать.

— Ваш зять был здоров?

— Да… То есть крепким здоровьем он никогда не отличался… Да еще сам себя всегда настраивал… У него была язва желудка, и врач сказал ему, что он наверняка вылечится, а он убедил себя, что у него рак.

В соседней комнате послышался легкий шум, скорее даже не шум, а откровенный шорох, и Мегрэ поднял голову, уверенный, что сейчас явится мадам Голдфингер.

Он действительно увидел ее стоящей в дверном проеме, закутанную в голубой фланелевый халат. Она смотрела на них пристально и твердо.

— Что случилось с моим мужем? — спросила она. — Кто вы такие?

Оба мужчины одновременно поднялись.

— Прошу прощения, мадам, за вторжение в ваш дом.

Ваша сестра сказала мне, что вы сегодня не совсем здоровы…

— Это не имеет никакого значения.

— К сожалению, у меня для вас плохая новость…

— Муж? — одними губами выговорила она.

Но Мегрэ смотрел не на нее, а на девушку и увидел, как у той в беззвучном крике открылся рот. Глаза у нее расширились, и взгляд их сделался блуждающим.

— Да, ваш муж… С ним произошел несчастный случай.

— Несчастный случай? — сурово и недоверчиво переспросила супруга.

— Мадам, я с прискорбием вынужден сообщить вам, что месье Голдфингер скончался…

Она не шевельнулась. И продолжала стоять, не сводя с них своих темных глаз. Если сестра ее была голубоглазой блондинкой, то мадам Голдфингер оказалась довольно полненькой брюнеткой, с почти черными глазами и четко прочерченными бровями.

— Как он умер?

Девушка, опершись поднятыми вверх руками о стену и спрятав вниз лицо, тихонько всхлипывала.

— Прежде чем я вам отвечу, я обязан задать вам один вопрос. Были ли у вашего мужа, насколько вам известно, какие-либо причины для самоубийства? Быть может, состояние его дел…

Мадам Голдфингер промокнула носовым платком повлажневшие глаза, а затем машинальным жестом провела рукой по вискам, поправляя волосы.

— Я не знаю… Я не понимаю… То, что вы сказали, настолько…

И тогда девушка, от которой этого меньше всего ожидали, резким движением обернула к ним побагровевшее и залитое слезами лицо, с глазами, в которых бушевал гнев, если не бешенство, и с неожиданной силой крикнула:

— Ни за что на свете Мишель не покончил бы с собой, если это вас интересует!

— Успокойся, Ева! Вы позволите, господа?.. — Мадам Голдфингер присела, облокотившись локтем на деревянный стол. — Где он? Отвечайте! Расскажите, как это произошло…

— Ваш муж умер от пулевого ранения в голову, ровно в десять часов с четвертью, возле аппарата срочной связи с полицией на углу улицы Коленкур.

Послышался хриплый, болезненный всхлип. Плакала Ева. Что до мадам Голдфингер, то ее лицо оставалось бледным и напряженным, а глаза в упор смотрели на комиссара и словно не видели его.

— Где он сейчас?

— Тело отправили в Институт судебной медицины.

Вы сможете увидеть его завтра утром.

— Матильда, ты слышишь? — простонала девушка.

Эти слова уже нарисовали перед ней целую картину.

Быть может, она уже поняла, что будет произведено вскрытие, а затем тело поместят в один из бесчисленных ящиков того огромного холодильника для хранения трупов, каким и был Институт судебной медицины?

— Почему ты молчишь? Почему ты им не скажешь?..

Вдова едва заметно передернула плечами и усталым голосом повторила:

— Я ничего не понимаю.

— Заметьте, мадам, я вовсе не утверждаю, что ваш муж покончил самоубийством…

На сей раз даже Лоньон едва не подпрыгнул и с изумлением воззрился на комиссара. Мадам Голдфингер насупила брови и едва слышно произнесла:

— Не понимаю… Вы ведь только что сказали…

— Что это похоже на самоубийство. Но ведь иногда случается, что преступление походит на самоубийство…

Были ли у вашего мужа враги?

— Нет!

Она выговорила свое «нет» категорично. Почему же тогда обе женщины сразу обменялись беглым взглядом?

— Были ли у него причины покушаться на собственную жизнь?

— Не знаю… Ничего я больше не знаю… Вы должны извинить меня, господа… Я сама сегодня нездорова…

Муж болел, моя сестра вам уже говорила… Он считал свою болезнь серьезней, чем она была в действительности… Его мучили боли… Он соблюдал очень строгую диету и от этого совсем ослаб… К тому же в последнее время у него появились неприятности…

— В связи с делами?

— Вы, должно быть, знаете, что в последние года два торговля бриллиантами переживает кризис… Крупные дельцы еще могут держаться… Но те, у кого нет своего капитала, кто живет, так сказать, одним днем, тот…

— Сегодня вечером у вашего мужа были при себе камни?

— Наверное, были… Он всегда носил их с собой…

— В бумажнике?

— Обычно он держал их именно там… Ведь это не занимает много места, верно?

— Эти бриллианты принадлежали ему лично?

— Это маловероятно… Он редко покупал камни за свой счет, особенно в последнее время… Ему давали их на комиссию…