Беседа с ангелом - Башун Андрей - Страница 22

Мне стало очень легко ориентироваться в звуках зала. Вот сопят в партере два самбиста, и я сразу ПОНЯЛ, что один из них хочет уйти с болевого приема… А вот интересно — в группе, которая делает ката, у одно каратиста явно сбилось дыхание. Наверное, отвлекся на что-то… — «И еще тише, без усилий. Просто наблюдаешь», — тихо, почти мысленно произнес Иван… Возникло ощущение, что вокруг меня появилась какая-то сфера, шар, центром которого был я сам. — Еще тише… И все, что было внутри этого шара, казалось, было одновременно и мной. Я это ощущал уже всем телом. Оно так же превратилось в мой слух. И чем тише я становился, тем больше увеличивался диаметр этого шара, и тем больший объем пространства я собой заполнял. Возникло ощущение, что я и есть этот борцовский зал… и ковер, и борцы на нем — это тоже я… Все, что происходило, — происходило со мной и во мне. Я ЗНАЛ все, что происходит и почему, и знал, что произойдет в ближайшее мгновение… — «И еще тише… продолжай внимательно слушать и потихоньку открывай глаза… Теперь твой ум полностью поглощен только «Слушанием» и «Смотрением», и ничего кроме этого… Никаких усилий… Все происходит само…»

Вы видели когда-нибудь объемные трехдименсионные картинки? На первый взгляд ничего не понять. Какой-то набор визуальной бессмыслицы. Но, если полностью освободиться от напряжения в глазах и найти нужное расстояние от глаз до картинки, то как будто проваливаешься в какой-то захватывающий тебя объем. И там уже очень свободно разглядываешь объемную, завораживающую картину. Совершенно непохожую на первое представление о том, какая она может быть. Можно совершенно спокойно рассматривать и то, что вблизи, и то, что вдали. Но если неосторожно пошевелить в этот момент саму картинку или покачать головой, то все сбивается…

Вот примерно такое, похожее состояние ощущения окружающего, только сразу во всех органах чувств и восприятия, и намного полнее, емче, что ли, было и у меня. Все было хрустально чистым, ясным и каким-то выпуклым. Звуки… когда слушаешь, как играет большой оркестр и, продолжая воспринимать его целиком, ловишь себя на том, что можешь слышать отдельную партию далеко не самой главной скрипки…

И я боялся пошевелиться, чтобы только не разрушить это возникшее состояние… Его невозможно передать словами. Можно применить массу эпитетов и все равно ничего не сказать. Во мне не было никаких плохих мыслей. Более того, их вообще не было — ни плохих, ни хороших. Огромное Добро ко всему переполняло меня… Такой объем ощущений… Я знал, сколько сейчас человек в зале, и чем каждый из них в эту секунду занимается… Вот у этого болит колено — мениск, а этот уже устал и ждет, когда тренер даст команду к отдыху… А вот, совсем юноша, очень неудачно приземлился — больно. Напрасно его поставили на эту сложную отработку — рановато. Хотя тренеру, наверное, виднее… Я по-прежнему боялся, да и не хотел шевелиться, чтобы не растерять… — Идти, сможешь? — тихо, мысленно спросил ангел.

— А что, надо уже? Жаль. — Я попробовал повернуться, и сразу все закачалось.

— Погоди ты, не так резко. Чуть плавней, и быстро приспособишься…

Я немного подождал, пока все не восстановилось, и снова, только гораздо мягче, попробовал подвигать своим телом. Удержал. Наверное, со стороны я выглядел очень потешно. Как человек, который знает, как надо ходить, но ни разу сам не ходивший. Все мои движения были подчинены одному, — удержаться в этом восприятии, и совершенно неважно то, как я при этом выгляжу.

— Теперь ты понял, что происходит с теми, кто поймал это состояние? Вот почему они двигаются очень и очень плавно, и до странного медленно. — Зазвучал в уме голос Ивана.

— Чтобы только его не потерять! — С радостью в душе ответил я ангелу.

— Но это сначала. Потом, с опытом, движения постепенно ускоряются. Когда полностью адаптировались, новая глубина этого состояния, и снова только медленно. Лишь бы удержаться. И опять новая глубина. И снова учатся двигаться в ней. И так может дойти до того, что посторонний глаз не будет успевать фиксировать эти движения. Так же и с общими ощущениями. В некоторых внутренних стилях так ставят задачу: «начать свою контратаку после атаки противника, а закончить ее до его атаки»…

www.new-human.ru

— 44 –

— Слушай, Иван, так в этом зале никто об этом даже не знает. А как же те, кто ката делает и их инструкторы? Зачем они его так делают? Ведь время же жалко. Эффект убогий.

— Говорить можешь? — голосом поинтересовался ангел.

— Да.

— Тогда пойдем, а то нас уже ждут.

Я шел к татами, а на моем лице было выражение бесконечного счастья. Наверное, со стороны оно читалось так, будто я иду на свидание к любимой девушке, а не к здоровому бугаю, который сейчас будет меня плющить и выкручивать.

— Вообще-то, Миша, ты можешь улыбаться не так ярко. Тебя тут пока еще просто не понимают.

— Не могу.

— Пока надо. Ты уж потерпи. Для них ты на драку идешь, а не в картишки перекинуться. Должен уметь. А хотя… так даже, наверное, интересней.

***

— А все-таки, давай-ка, не откладывая в долгий ящик, посмотрим, как Рерих это же самое пытался отобразить на бумаге. Только минутку, — Иван, поднялся и вышел в прихожую. Оттуда донеслось шуршание — он начал искать что-то в карманах своей куртки. — Сейчас, подожди… Где-то они были, — расслышал я голос Ивана. — Вот, есть! Кое-что я тебе покажу, а некоторые вещи ты сам попробуй увидеть, — сказал ангел, уже заходя обратно в комнату. В руке у него был небольшого формата сборник открыток — репродукций картин Рериха.

— Во здорово! А откуда они у тебя? Ты их что, с собой носишь?

— Нет, конечно. Только по случаю. И вообще, чего ты любопытный такой? Потом объясню.

— Да ладно, Иван. Я уже привык.

— Ну и хорошо… Та-акс, что это у нас? — Он достал наугад из середины одну открытку. — О! То, что нужно — «Богатыри просыпаются». Взгляни да расскажи, что видишь. — Я взял протянутую открытку и стал ее рассматривать.

— На ней, — продолжал Иван, — изображен эволюционный переход человека из «пятой» в «шестую» и затем в «седьмую» программу. То есть, как бы смысл жизни в этом отрезке эволюции…

«Где тут «пятая»? Какая «шестая»? Какой «смысл жизни»?» — думал я, смотря на открытку, как баран на новые ворота. И сколько я ни старался напустить на себя умный вид, но в своем понимании увиденного я не продвинулся ни на йоту.

— Ну-с… так как, батенька? Что видно? — оторвал меня от раздумий ангел.

— Тут так сразу и не скажешь. Здесь подумать надо.

— Пренепременнейше голубчик, пренепременнейше… Думайте, думайте!.. Думать — это хорошо. Это всегда архиважно… Ну-с? — снова через время поинтересовался ангел.

«Кого-то он мне напомнил… специально, что ли отвлекает? А чего тут, собственно, смотреть?» — И уже голосом продолжил. — Вот несколько человек, этих, как его, во! — воинов, еще спят, а вот эти уже проснулись, и вперед смотрят.

— Правильно! Мо-ло-дца! — восторженно, прямо по слогам, произнес ангел.

— Иван, ты издеваешься надо мной, что ли? — спросил я обиженно. — Если знаешь, скажи. А так, мучить-то зачем?

— Да ладно, Миша, не дуйся. Ты действительно сказал почти все верно. Ну, может, не почти все, а только часть. И пусть даже очень небольшую часть, но верно ведь. Только тут сразу несколько оговорок внести надо. Твоя ошибка заключается в том, что ты не знаешь, ЧТО надо искать. Не пытайся смотреть на Рериха как, скажем, на Репина.

— Не понял.

— Ты, как бы это сказать, не там ищешь. Ты заинтересованно смотришь на манеру рисования, на цветовые нюансы, на наличие в картине необходимых пропорций и присутствие переднего и заднего планов… еще можно так сказать, цепляет ли картина в душе какие-то струнки или нет. Но, ЧТО хотел сказать художник в этой картине?

— Ну…

— У Репина редкая по классу техника рисования. И картины очень светлые, чистые.

— Ну…

— Ну не торопись, Миша, — чуть отвлекся на меня ангел. — А Рерих, в некоторые картины, закладывал особый смысл. Он ведь не просто пейзажи пытался отобразить. Вот смотри: видишь, пять воинов еще спят — это ты, кстати, верно подметил…