Мари из Порт-ан-Бессена - Сименон Жорж - Страница 5

Его квартира была старой и словно деревенской, без удобств и даже без настоящей ванной, в то время как располагавшееся на первом этаже кафе являлось одним из самых современных в Шербуре, а на втором этаже около бильярдов сверкали мозаичные столики. Именно Шателар все это и устроил, как только четыре года назад унаследовал от своего дядюшки кафе, которое тогда было весьма старым и ничем не отличалось от других кафе на набережной. Рядом он устроил еще и кинотеатр, который называли Бонбоньеркой. Он подобрал туда фиолетово-красный бархат, мягкое освещение, зеркала в рамках под кованое железо, но ему никогда и в голову не приходило поменять хоть что-то в своем жилье.

Таков уж он был. Он мог потратить две тысячи франков на костюм и дать ему погибнуть под дождем или бросал пиджак, скрученный в комок, в свою машину.

Он покупал портсигар из золота и серебра, но курил дешевые сигареты.

Он был простонароден. И то, что он взял к себе Одиль, девушку из зала, служанку, говорило, вероятно, о том, что она была еще более простонародна, чем он. Впрочем, он взял ее с вызовом, чтобы показать своей последней, слишком требовательной любовнице, от которой хотел избавиться, что ни во что не ставит женщин.

— С «Жанной» все улаживается? — наслаждаясь своей ленью, спросила Одиль.

Она могла бы говорить все время! За те шесть месяцев, что они жили вместе, она должна была бы понять, что он редко утруждал себя ответами. Ей ничего не оставалось, как следовать за ним, когда он ее куда-то вел, молча сидеть в углу, когда он играл или болтал с друзьями. Лишь бы он хоть иногда похлопал ее по плечу, как бы признавая, что Одиль славная подружка. Тем не менее именно он спросил ее, завязывая шнурки:

— Сколько ей лет?

— Мари? Постой-ка… Между нами был еще малыш, который умер… Он был года на два с половиной младше меня… Так, а между ним и Мари… Ей сейчас семнадцать с половиной… Она тебе что-нибудь поручала для меня?

— Нет.

— А почему она не хочет переезжать в Шербур?

— Я-то откуда знаю?

И он, закончив одеваться, посмотрел с удовлетворением в зеркало и, не поцеловав Одиль, бросил:

— До вечера!

Он знал, что она не станет портить себе кровь из-за такой малости и что даже в полдень ее можно снова увидеть спящей. Спустившись вниз, он прихватил часть денег из кассового ящика, задал несколько вопросов управляющему и спустился с ним в погреб, чтобы взглянуть на бочки с только что прибывшим пивом, уделил некоторое время каменному полу, требовавшему ремонта, а потом, уже на набережной, занялся плохо повешенной киноафишей.

Шел мелкий, пронизывающий дождь. Серая мостовая покрылась тонким слоем черной грязи и отпечатками колес и башмаков. На морском вокзале виднелись две наклонные трубы немецкого пакетбота, который ожидал поезда с пассажирами, собирающимися за океан.

Шателар вошел в гараж, сел в машину, по пути один раз остановился, потому что забыл подписать страховой полис, а потом, под стук «дворников» на лобовом стекле, на полчаса «отдался безмятежному покою за рулем.

Это начинало походить на некий обряд. Часам к одиннадцати — половине двенадцатого он приезжал в Портан-Бессен, который теперь запросто, на местный манер, называл Порт. Он знал часы приливов, знал, увидит ли суда погруженными в густой ил или уже на плаву среди муаровых пятен мазута.

Он узнавал свою «Жанну», стоящую точно напротив мастерской судового механика Жакина: на палубе всегда толпились люди.

Но он не останавливался. Из машины он выходил лишь у дверей «Морского кафе», куда влетал, как заметил хозяин, подобно порыву ветра, не закрывая за собой дверь.

— Привет!

Он не говорил «здравствуйте», только «привет», и никогда не снимал шляпу, даже вечером в кинотеатре, когда ему приходилось разговаривать с дамами. Он снисходил лишь до того, чтобы сдвинуть шляпу чуть назад.

— Мари нет?

— Она убирает в комнатах…

Он знал это, но не мог удержаться от вопроса. В этот час в кафе еще никого не было, ресторанный зал, находящийся рядом, совсем пустовал, и хозяин, как обычно, прилежно составлял меню, отправляясь иногда на кухню, чтобы что-нибудь уточнить.

Все уже привыкли к манерам Шателара, который тоже входил на кухню, наливал себе кофе, брал рому со стойки.

После этого, думая, вероятно, что хозяин, бывший на самом-то деле большим хитрецом, ничего не замечает, он разглядывал свои ладони и, как будто размышляя, бормотал что-то вроде:

— Пожалуй, пойду-ка я умоюсь…

Дело в том, что умывальник был наверху, в конце коридора, куда открывались двери трех комнат. Утром комнаты были открыты, и в них хозяйничала Мари, которая, сняв сабо, ходила в шерстяных чулках и подметала полы, застилала постели, наполняла кувшины водой.

— Как дела? — бросал он ей. — Не закончили еще?

Получалось, что Мари держала себя с ним так же, как он с Одиль, то есть она чаще всего не давала себе труда отвечать. Она смотрела на него, и ее вид, казалось, говорил:

«Этому-то что еще здесь надо?»

Или же, если он надолго застревал в дверях, она решительно спрашивала:

— Чего вы хотите?

— Ничего… Просто смотрю на вас… Никак не могу понять, почему вы не хотите переехать в Шербур, где, меньше работая, вы заработаете больше.

На ней было черное платье, белый фартук, маленький белый воротничок вокруг шеи. Волосы привычно растрепаны, как у Одиль, — это у них семейное!

— Это все?

— Послушайте, малышка…

— Я вам не малышка… Осторожно!.. Мне нужно вытрясти половик…

Она поступала так нарочно, и этого было достаточно, чтобы привести Шателара в плохое настроение. Он направлялся в туалет. Когда он оттуда выходил, она не упускала случая заметить ему без особой вежливости:

— Может, вы попробуете хоть сегодня закрыть за собой дверь?

И тогда он, проходя, иногда показывал ей язык, потому что в свои 35 лет он так и не привык ощущать себя взрослым.

Он становился им только на борту «Жанны», где начинал всех гонять плотников, работавших на палубе и в трюме, механиков, перебиравших мотор и устанавливавших новый кабестан.

Он любил командовать людьми. И еще любил, сбросив свою куртку и не жалея шелковой рубашки, хватать что попадется под руку-кусок железа, дерева, какой-нибудь инструмент, чтобы показать окружающим свое умение все делать.

— Когда я ходил на «Иисус-Марии»… — ворчал Шателар.

Поскольку он приезжал только в одиннадцать — половине двенадцатого, его всегда удивляло, что другие прекращают работу в полдень, и он осыпал их бранью. Позднее это превратилось в ежедневную перебранку С Доршеном, которого он называл Учителем.

Между тем именно Шателар привез его из Шербура, чтобы тот командовал «Жанной», и Доршен делал все Возможное для ускорения работ.

То, что он выглядел скорее как нормандский учитель, а не капитан, не было его недостатком. Конечно, не его вина и в том, что он, носил очки, а рабочая одежда придавала ему скромный и вполне приличный вид.

Он был тучен, розов, с большими выпученными глазами и добродушной улыбкой, был вежлив с каждым, и казалось, что он чуть ли не извиняется, обращаясь к кому бы то ни было или входя в кафе.

— Извините, мсье Шателар, вы вчера говорили, что…

— Да меня не касается, что я говорил вчера! Я сегодня вижу, что кабестан еще не установлен и что…

Чуть позднее они вместе шли в «Морское кафе», где всегда в этот час рыбаки пили свой аперитив. Шателар знал, что они обозлены на него за то, что он купил «Жанну» и не нанял Вио. Они обозлились бы на него в любом случае только за то, что он сам из Шербура, а главное, за то, что привез капитана оттуда.

Он делал вид, что не замечает этого, и забавлялся тем, что, затесавшись между ними, задавал какие-то вопросы, рассуждал о погоде и рыбной ловле, о стоимости рыбы да и вообще обо всем, что ему приходило в голову.

В своей одежде из грубого негнущегося полотна они походили на скульптурную группу, одни в голубом, другие в красноватом, с плохо выбритыми щеками, в сабо или сапогах, напоминающих подножие статуи.