Откровения (ЛП) - Боуден Оливер - Страница 8

Эцио снова огляделся, пошатываясь, когда нос лодки натыкался на волну.

— Ты не моряк, так?

— Мне больше по нраву гондолы.

— Гондолы? Тьфу!

— Если хочешь меня убить…

— Ты меня обвиняешь? Ты — единственная причина, по которой я скрывался в клоаке венецианского порта, после того как сбежал. Я не мог поверить своей удаче, когда тебя увидел. Я почти уже оставил эту идею — искал способ самому убраться оттуда.

Эцио усмехнулся.

— Нет, я не обвиняю тебя.

— Ты бросил меня в резервуар с водой и оставил тонуть!

— Ты умеешь хорошо плавать. Любому дураку это ясно.

При этих словах громила улыбнулся.

— О! Мне стоило догадаться, что просьбы о сострадании на тебя не подействуют, прежде чем я притворился, что не могу плавать.

— Ты спас мне жизнь и тем самым искупил свою вину. Но зачем ты забрал меня с собой?

Здоровяк развел руками.

— Ты был ранен. Если бы я оставил тебя, они бы тебя схватили, и ты не прожил бы и ночи. А это было бы пустой тратой моих усилий. Тем более на этой посудине ты тоже можешь быть полезен, хоть ты и сухопутная крыса.

— Я сам могу о себе позаботиться.

Взгляд громилы стал серьезным.

— Я знаю это, efendi. Может, я просто решил, что не откажусь от твоей компании… Эцио Аудиторе.

— Ты знаешь мое имя.

— Ты известен. Покоритель пиратов. Но после убийства караульных и попытки побега это бы тебя не спасло.

Эцио обдумал его слова, потом сказал:

— Как тебя зовут?

Здоровяк выпрямился. Лохмотья галерного раба, которые всё ещё были на нем, ничуть не уменьшали его чувство собственного достоинства.

— Я Аль-Скараб[16], гроза Белого моря.

— О, — криво усмехнулся Эцио. — Прошу меня извинить.

— У меня нет корабля, — с сожалением добавил Аль-Скараб. — Но это временно. Когда мы доберемся домой, корабль и команда появятся у меня в течение недели.

— Куда домой?

— Разве я тебе не сказал? Ближайший порт, находящийся у руках мамелюков, совсем рядом — это Акра.

ГЛАВА 8

Время пришло.

Уходить было трудно, но миссия была важнее, и она звала Эцио вперед. Время, проведенное в Акре, ушло на отдых и восстановление сил. Эцио заставлял себя быть терпеливым, пока рана не заживет, говоря, что поиски окончатся ничем, если он сам не будет полностью здоров. Знакомство с Аль-Скарабом, которое могло бы закончиться плачевно, если бы всё сложилось иначе, заставило Эцио убедиться, что если на свете есть ангелы-хранители, то один из них присматривает и за ним.

Здоровяк-пират, которого он одолел в битве на «Анаане», не просто спас ему жизнь. Он привел Эцио к своей семье в Акре и представил его, как своего спасителя и брата по оружию. Аль-Скараб не упомянул о своем поражении во время битве на «Анаане» и, пригрозив, попросил Эцио сделать то же самое. Но их бегство с Ларнаки обросло невероятными подробностями.

— Их было пятьдесят… — начал свой рассказ Аль-Скараб, количество вероломных венецианцев, которые напали на них, увеличивалось с каждым разом. К десятому повтору истории их стало больше в десять раз. Широко раскрыв рты и глаза, эту историю заворожено слушали двоюродные братья Аль-Скараба, и ни один из них даже не заикался о несоответствиях. «По крайней мере», — сухо подумал Эцио, — «он не выдумал морского чудовища».

Единственное, что не было выдумкой — опасности, о которых Эцио предупредила семья Аль-Скараба, и которые ждали его на дальнейшем пути. Они пытались убедить его взять с собой вооруженных людей, но Эцио решительно отказался. Он должен был следовать своим путем и не хотел никого подвергать опасности, с которой, как он знал, непременно столкнется.

Вскоре после прибытия в Акру, Эцио воспользовался подвернувшейся возможностью написать сестре обещанное письмо. Он осторожно подбирал слова, понимая, что это может быть его последнее письмо к ней, и что он может больше никогда её не увидеть.

Аль-Скараб, занимаясь собственными приготовлениями, позаботился о том, чтобы у Эцио были лучшие доктора, лучше портные и лучшие женщины, каких только можно было найти в Акре. Клинки ассассина были заточены и остры, экипировка вычищена и починена, а если было необходимо, то заменена.

Когда подошел день отъезда, Аль-Скараб подарил Эцио двух великолепных лошадей.

— Подарок моего дяди — он разводит их. Но при моем образе жизни они мне не нужны.

Это были два небольших крепких арабских скакуна, сбруя которых была сделана из мягкой кожи. Так же Эцио подарили прекрасное качественное седло. Ассассин в очередной раз отказался от сопровождения, но подарки принял с радостью. Они понадобятся ему в путешествии по землям, которые давным-давно принадлежали иерусалимскому королевству крестоносцев.

Настал час расставания. Последний отрезок долгого пути; и достигнет ли Эцио конца — не знал даже он сам. Но путь лежал перед ним, и его следовало пройти. Старики и должны быть исследователями. Поживем — увидим.

— Ступай с Богом, Эцио.

— Barakallah feek[17], друг мой, — ответил Эцио, пожимая пирату руку.

— Увидимся.

— Да.

Глубоко в сердце они не верили собственным словам, но эти слова утешали. Остальное неважно. Они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что, несмотря на разные пути, они были, есть и останутся частью одного и того же братства.

Эцио вскочил в седло одной из лошадей и развернул её.

А потом, не оглядываясь, поехал из города, на север.

ГЛАВА 9

От Акры до Масиафа было двести миль по прямой. Ровная пустынная земля, лежащая между этими двумя точками, на деле оказалась не такой спокойной. Великое османское завоевание, начавшееся двести лет назад, достигло кульминации взятием Константинополя двадцатиоднолетним султаном Мехмедом II в 1453 году. Но щупальца Турции продолжали тянуться на запад, достигнув Болгарии и земель за её пределами, юга и востока Сирии и территорий, бывших некогда Святой Землей. Восточное побережье Белого моря с важнейшими морскими портами и водным путем на запад были драгоценностью в короне, а власть османов над ней была всё ещё слаба. У Эцио не было иллюзий о том, что он будет сражаться по пути на север. Большую часть пути он ехал вдоль побережья, держа сверкающее в лучах солнца море по левую руку, верхом пробирался мимо высоких скал и лохматых кустарников, растущих на склонах. Ассассин не останавливался, скрываясь в тени на четыре часа только тогда, когда солнце поднималось совсем высоко, и останавливаясь на ночлег на те же четыре часа глубокой ночью.