Лунный удар - Сименон Жорж - Страница 5

— Вам, конечно, известно, что менее чем в двухстах метрах от отеля ухлопали негра. Я только что от губернатора. Это скверное дело, очень скверное!

Дверь соседней комнаты оставалась полуоткрытой, и оттуда все время доносился стук машинки. Тимар отметил, что машинистка черная.

— Ваше здоровье!.. Вам сейчас трудно что-нибудь понять. Но в ближайшие дни вы мало-помалу начнете соображать, что к чему. Я вызвал вас, чтобы допросить, как других. Все будут говорить одно и то же, а именно — что ничего не знают. Угодно сигарету? Нет?

Надо будет вам на днях прийти к нам позавтракать, я представлю вас жене. Она из Кальвадоса, но тоже знала вашего дядю в Коньяке.

Напряженное состояние у Тимара прошло. Он начал ценить полумрак, сначала угнетавший его. Виски вернуло ему уверенность в себе.

— Этот Рено, о котором вы только что упомянули, — рискнул спросить Тимар, — кто он такой?

— Вам не рассказывали? Эжену Рено уже пятнадцать лет запрещен въезд во Францию. Торговал женщинами, главным образом белыми, да и другие грешки за ним водились. В Либревиле несколько таких.

— А жена?

— Жена — другое дело. У нее все по закону. Она уже в тот период жила с ним. Семейка орудовала преимущественно в квартале Терн. Осушите стопку.

Тимар осушал ее уже раза три, а то и четыре.

Комиссар не отставал и под конец стал очень болтлив. Если бы не телефонный звонок прокурора, спешно вызвавшего комиссара, беседа тянулась бы еще долго.

Когда Тимар вышел на улицу, солнечные лучи падали отвесно и давили с такой силой, что ему стало страшно. Затылок горел. Виски не переварилось в организме, и Жозеф подумал о гематурии Эжена Рено и других болезнях, о которых недавно слышал.

Но больше всего мысли его занимала Адель. Когда ему, Жозефу, было всего семь лет, она уже помогала Рено вербовать девушек для Южной Америки. Адель последовала за мужем в Габон в такое время, когда там не было ничего, кроме дощатых хижин на берегу. Супруги сели в пирогу и углубились в лес. Единственные белые на много, много дней пути, они стали рубить лес и сплавлять по реке.

В сознании Тимара все это порождало наивные образы, которые дополняли иллюстрации к романам Жэдля Верна деталями, присущими современной жизни.

Перед его мысленным взором вдоль берега моря тянулась полоса красной земли. Кокосовые пальмы обрисовывались верхней половиной на небе, а нижней — на сером свинце волн. Больших валов не было, разве что набежит на пляж гребень буруна, рассыплется и отступит. Полуголые негры в цветных набедренных повязках окружали пироги только что возвратившихся рыбаков.

Устье реки было недалеко, в каком-нибудь километре, в глубине бухты. Но в героические времена Адели и Эжена над зеленью не алели крыши факторий, не было контор, правительственного дворца.

Адель, надо думать, носила высокие сапоги, пояс с патронами и уж наверно не шелковое платье.

Шагая, он искал тени, но в тени казалось так же жарко, как на солнце. Воздух жег все предметы. Одежда нагрелась — не дотронуться. А в прежнее время здесь не было ни кирпичных стен, ни льда, чтобы остудить напитки.

Когда минуло восемь лет, Адель и Эжен, несмотря на запрет, возвратились во Францию и привезли с собой шестьсот тысяч франков. В несколько месяцев супруги истратили их, «спустили», как выразился комиссар.

На что? Какую жизнь они вели? В какой среде Тимар, едва достигший зрелого возраста, мог их встретить?

Они вернулись. Вновь занялись лесом. У мужа было два приступа гематурии, и Адель ухаживала за ним.

Прошло всего три года, и супруги купили /Сантраль».

Эту женщину Тимар однажды утром обнимал на влажной постели.

Он не посмел снять шлем, чтобы вытереть платком голову. Пылал полдень, и Тимар один как перст брел по раскаленной дороге.

Комиссар рассказывал ему и другие истории — не возмущаясь и только ворча, когда находил, что люди перебарщивают.

Например, историю владельца плантации, который — это было месяц назад — заподозрив, что повар пытался его отравить, повесил его за ноги над ушатом с водой.

Время от времени плантатор отпускал веревку, и тогда голова человека погружалась в воду. Кончилось тем, что белый на добрых четверть часа забыл про негра, и тот оказался мертв.

Началось расследование. Вмешалась Лига Наций. И вот теперь опять убит туземец!

— На этот раз их не выгородить, — заявил комиссар.

— Кого?

— Убийц.

— А в других случаях?

— Почти всегда дело удавалось замять.

За какой надобностью Адель в ночь празднества уходила из дома? И почему несколькими часами раньше била Тома по лицу?

Тимар об этом не говорил. И не собирался говорить.

Но другие?.. Не видели ли и они, как она входила обратно?

Вот почему он опять сбился с дороги, хотя должен был просто идти назад. Наконец Жозеф возвратился в отель, где в этот день стук вилок не сопровождался обычным гулом разговоров. Все посмотрели на него.

Он заметил, что Адель отсутствует, и сел за свой столик.

Бой теперь был новый, совсем молодой. Кто-то потянул Тимара за рукав; повернувшись, он увидел лесоруба, самого здоровенного из них, с внешностью мясника.

— Все! Готов!

— Что такое?

Лесоруб указал на потолок:

— Только что скончался. Кстати, что он вам сказал?

Все это совершилось слишком быстро, особенно в такой притупляюще знойный день. Тимар не успел привести в порядок свои мысли.

— Кто? — не понял он.

— Да комиссар! Он вызвал первым вас, понимая, что новичка легче прижать. Под вечер или завтра придет наш черед.

Никто не прервал еды, но все взгляды были устремлены на Тимара, а тот не знал, что сказать, терзаемый, с одной стороны, мыслью о человеке, который лежал наверху мертвым, очевидно охраняемый Аделью, а с другой — рассказами комиссара.

— Вам не кажется, что комиссар что-то знает?

— Непохоже. Я заявил, что ничего не видел.

— Ну и хорошо.

Его ответ, несомненно, был ему на пользу. Теперь на него смотрели более благожелательно. Эти люди полагали, что он кое-что знает. Стало быть, и они кое-что знали?

Тимар покраснел, доел порцию сосисок.

— Он очень страдал? — к собственному удивлению, спросил Жозеф.