Исповедальня - Сименон Жорж - Страница 1

Жорж Сименон

«Исповедальня»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

— Ты что возьмешь?

— А ты?

Недолгое колебание. В конце концов, зачем притворяться, почему не быть самим собой, со своими пристрастиями?

— Шоколадный коктейль.

Он не удивился, заметив в ее глазах лукавый огонек, который уже видел в момент их встречи; впрочем, та же насмешливая радость блестела и в его глазах.

Человек за стойкой, в рубашке с закатанными рукавами, ждал. Кто-то из посетителей назвал его Раулем. Молодой, лет тридцати. Все вокруг казалось молодым, легким. И все белое — стены бара, столы, стулья, высокие табуреты, на которые взобрались новоприбывшие. — Большой стакан молока с двумя шариками шоколадного мороженого.

Он указал пальцем на миксер возле полок с бутылками.

— Это вкусно? — спросила она.

— На любителя. Мне нравится.

— Тогда и мне то же самое.

Что здесь такого? Ничего особенного. Хотя, возможно, когда-нибудь станет главным. Кто знает? Ведь как в жизни: один день похож на другой, и вдруг, много лет спустя, порой уже в старости, понимаешь, что вся твоя жизнь зависела от одного-единственного мгновения, которому в свое время ты не придал никакого значения.

— Стакан не очень большой? — Рауль взял чуть ли не полулитровый стакан.

— В самый раз. Молоко холодное?

Молоко достали из холодильника. Музыкальный автомат гремел так, что дрожали стены маленького зала с немногочисленными посетителями — четыре-пять завсегдатаев, две девушки в облегающих брюках да несколько парней, чьи мотоциклы стояли на улице.

Андре Бар впервые оказался на этой улочке, названия которой даже не знал. Да и в названии ли дело? Главное-блеск их глаз, легкое лукавое выражение, словно они подсмеивались друг над другом или же подсознательно чувствовали, что переживают минуты за пределами реальности.

— Для мадмуазель тоже два шарика?

Оба как завороженные следили за приготовлением напитка. Жужжал миксер; шарики мороженого в молоке поднимались и опускались, таяли, теряли форму, смешивались с жидкостью, постепенно окрашивая ее в сиреневый цвет.

— На вид не очень-то аппетитно, — заметила она.

— Зато вкусно! Она рассмеялась.

— Почему ты смеешься?

— Ты сказал так проникновенно! Любой парень на твоем месте, чтобы поразить меня, заказал бы аперитив, а то и виски.

— Я не люблю спиртного.

— Даже вина?

— Ни вина, ни пива. Я и к десерту не притронусь, если в нем вишневая наливка или ликер. Он возвышался над ней на целую голову. При росте метр семьдесят восемь — а врач утверждал, что через четыре-пять лет в нем будет метр восемьдесят пять — он был широкоплеч и мускулист.

Мускулистость возобладала совсем недавно над детской полнотой, от которой он страдал много лет, оставаясь самым толстым в классе. Теперь он был самым сильным.

— Ты пьешь через соломинку?

— Привычка.

— Ты уже был здесь?

— Нет, впервые.

— Тебе нравится?

— Что? Коктейль?

— Нет. Электрогитара.

Пластинку с записью электрогитары слушала девушка, черные, почти прямые волосы которой падали ей на лицо. Очарованная, она пристально смотрела на автомат, прижимаясь к нему так, словно голова ее покоилась на груди мужчины.

— Когда как. Мне больше нравится простая гитара. А тебе?

— Тоже когда как.

Она потягивала через соломинку холодное молоко, и, несмотря на ее старания, бульканье все-таки слышалось. Между обоими как бы возникло сообщничество. До этого он видел ее всего два раза: первый, когда она с родителями приезжала к ним в Канн на ужин; второй, когда Буадье, отдавая долг вежливости, пригласили их к себе в Ниццу. Теперь похоже было, что две семьи не увидятся несколько месяцев, а то и лет.

И тогда Андре Бар схитрил. В четверг он сам приехал в Ниццу на мопеде. Он знал, что по четвергам у Франсины занятия, а свободный день-суббота. Он знал также, что учится она в школе Дантона, частном учебном заведении, где преподавали бухгалтерию, стенографию и языки, что школа занимает два этажа над итальянским рестораном в доме на улице Паради, возле Бельгийской набережной.

Франсина выходила в пять, и уже за четверть часа до окончания занятий он, придерживая рукой мопед, ждал на тротуаре, метрах в пятидесяти от здания.

Стоял май. Солнце было теплое, почти жаркое, и женщины надели светлые платья. Проезжая по Английскому бульвару, он видел стариков, дремавших под зонтами, и кое-где, в белых барашках волн, цветные купальники. — О чем ты думаешь?

— Ни о чем. А ты?

— И я ни о чем.

Почти так оно и было. Возможно, он думал, что она непохожа на других, не носит брюки в обтяжку и явно не из тех, кого возят сзади на мотоцикле.

Она умела играть. Они оба играли. Когда из школы Дантона начали выходить девушки — среди них были и двадцатилетние, — он тронулся с места, притворяясь, что оказался на этой улице случайно.

— Франсина! — воскликнул он, когда она поравнялась с ним.

А вдруг она уже видела его, когда он заводил мотор?

— Ты здесь учишься? Будто он не знал!

— Что ты делаешь в Ницце?

— Да приехал взглянуть на лицей, где через месяц буду сдавать экзамены на бакалавра.

Она сделала вид, что поверила, и они непринужденно смешались с толпой и пошли рядом — он, придерживая рукой мопед, она с книгами и тетрадями под мышкой.

— Я и не подозревала, что ты такой высокий.

Их лица уже светились той самой улыбкой, которую Андре Бар до сих пор с любопытством подмечал у иных парочек, так и не понимая ее значения.

Он не казался себе смешным. Она тоже не казалась смешной. Не мешай ему мопед, а ей книги, они наверняка пошли бы рука об руку.

Позади остался цветочный магазин, но еще какое-то время в воздухе пахло свежесрезанными гвоздиками. Чуть дальше, словно путь до бульвара Виктора Гюго, где она жила, был слишком коротким, он спросил:

— Спешишь?

— Не очень.

— Пить хочешь?

— С удовольствием выпила бы чего-нибудь.

Она не возражала, ни когда он направился через авеню Победы, уводя ее все дальше и дальше от дома, ни когда они побрели по незнакомым улочкам.

Они шли просто так. Шли, чтобы идти вместе. Андре Бар искал уголок поуютнее, где можно посидеть, и в конце концов нашел.

— У тебя тоже экзамены?

— Еще нескоро — в июле.

— А потом?

— Последний год в школе.

— Не трудно?

— Да нет. Не так, как в лицее. В лицее я быстро поняла: на бакалавра мне никогда не сдать! Я не очень способная. Не то что ты. А ты решил, что делать дальше?

Она уже задавала этот вопрос у него в мансарде, — он предпочитал ее своей комнате, — которая стала его убежищем. Пока в гостиной родители вспоминали старых знакомых, он показывал ей свои владения, где она с удивлением обнаружила рядом с книгами и пластинками вереницу электрических машинок.

— Хочешь попробовать? Выбирай.

Маленькая машинка легла на ее ладонь.

— Нажимаешь кнопку-скорость увеличивается, отпускаешь — уменьшается.

Главное, будь внимательна на виражах. Это не так просто, как кажется.

Иногда он наклонялся, чтобы не удариться головой о балки. Время они провели весело. Раз десять она опрокинула свою голубенькую машинку, а он взял на себя роль любезного покровителя.

— Ты быстро освоишься. Главное, избегай резко увеличивать скорость.

Ему было шестнадцать с половиной, ей — семнадцать.

— С кем ты обычно играешь?

— Ни с кем. Один. Иногда, правда очень редко, с отцом.

— У тебя нет друзей?

— Только приятели.

— Ты с ними часто встречаешься?

— В лицее.

— А после уроков?

— Почти никогда.

— Почему?

— Не знаю. Не хочу.

Уже в тот, первый вечер глаза их были полны иронии, словно они подсмеивались друг над другом.

— А ты?

— Иногда выбираюсь в кино с мамой.