Вид снизу (СИ) - "Sco" - Страница 16

Испуг за Густо и за свою несдержанность отрезвили, а возмущение Густо ввергло в такой стыд, что вся злость сошла на нет, и он только и думал, как бы загладить перед парнем свою вину. Дальше Густо снял камень с души, рассказав про телефон, и вот когда Дим уже было решил, что сейчас всё наладится, на тебе…

То, что сказал Густо, то, как он смотрел, не оставляло никаких сомнений – он презирает его. Дим обхватил голову руками. Раскаяние и ненависть к себе обрушились на него, как лавина. Мозг услужливо перебирал оправдания его поведению, но Дим не хотел больше жить в этом самообмане. Почему у него нет близких друзей? Он всё оправдывал своей ориентацией, но сейчас наконец настал момент признаться себе – он просто хреновый друг, хреновый человек. Самодовольная, вежливая гнида. Он всё принимал, как должное. Любовь мужчин, любовь сестры и племянников. Частенько скидывая звонки, когда был не в настроении разговаривать, не задумываясь о нуждах других людей. Он был ласковым и услужливым любовником, но только чтобы компенсировать своё равнодушие и полигамию. Пафосно говорил себе, что «влюбился» в Густо, но при этом ни разу не поговорил с ним по-человечески, будучи слишком занятым тем, что впихивал в него части своего тела...

Дим решил, что это должен быть разговор лицом к лицу. Никаких писем или звонков. Даже если Густо ему вмажет, даже если не станет слушать – он должен пройти через это, должен открыть Густо всё то, что прятал всю свою жизнь. Нет, он не надеялся, что мальчик простит его как любовника, но может быть, он простит его, как раскаявшегося человека.

Дим всегда считал, что люди не меняются. «Тигр никогда не меняет своих полосок»,- повторял он услышанную где-то фразу, объясняя свою непоколебимость в отношении провинившихся в прошлом людей. Но однажды сестра сказала ему, что, если человек раскаялся в содеянном, у него есть шанс на то, что в следующий раз он поступит по-другому. И сейчас он был уверен, что больше никогда не поступит так, как поступал раньше. Он изменился. Тигр сменил свои полоски.

Вечер тридцать первого декабря наступил уже ближе к шести. На улице было совсем темно, бледно-оранжевые фонари уже зажглись, освещая дороги. Люди спешили с покупками домой, возбуждённые, улыбающиеся, звякая бутылками в огромных пакетах. Дим вышел из машины и зашёл в подъезд. Он знал, что Густо дома. Его ребята присматривали за парнем всё это время. Выйдя из лифта, он остановился, пытаясь успокоить дыхание. Страшно. Стыдно. Так, должно быть, чувствовал себя тогда Густо, когда его притащили к Диму домой. Сделав глубокий вдох и выдох, он позвонил в дверь. Из-за двери слышалась музыка и звон посуды. Семья готовилась вовсю. Щёлкнул замок, и дверь открылась. В щель просунулась голова девчонки-подростка:

- Здрасте, вам кого?

- Здравствуйте, с наступающим, – просипел Дим, и откашлялся. – А я к Андрею. Можно его позвать?

Девчонка кивнула и пропала за дверью. Послышался звонкое: «Андре-ей, это к тебе-е». Дим почувствовал, как у него трясутся руки, а в животе похолодело. Он услышал, как зашаркали домашние тапки по линолеуму. Дверь открылась, и в проёме появился Густо. Парень застыл, как изваяние, ошалело глядя Диму в лицо. Мужчина ещё раз кашлянул и тихо проговорил:

- С наступающим, Густо. Можно с тобой поговорить? Я на пару минут всего.

Наконец, парень ожил и быстро вышел на площадку, прикрыв за собой дверь. Он уставил на Дима гневный взгляд.

- Ты что здесь делаешь? Ты смерти моей хочешь? А если родаки выйдут?

Дим закивал, соглашаясь, что сглупил, но всё же продолжил:

- Всего минуту, прошу. И потом я уйду, и клянусь, ты меня больше не увидишь.

Густо сдвинул брови, разглядывая гостя, будто выискивая подвох.

- Что ты хочешь?

Дим кивнул, благодаря за разрешение. Его жёлтые глаза сейчас казались тёмно-медовыми, потускневшими. Щёки впали, лицо заострилось. Даже волосы стали блёклые, потеряв свой блондинистый блеск. Дим тихо и быстро заговорил, в голосе сквозила какая-то щемящая тоска и безнадёжность.

- Да. Я хотел сказать тебе, что всё осознал. Я омерзителен сам себе. То, что я сделал – этому нет оправдания. И не только с тобой. Как я жил, и как себя вёл, как относился к людям. Поверь, мне ужасно теперь. Ты забудешь про меня, а мне ещё с собой жить. Ни на секунду я не могу забыть, какой тварью был. Я не буду сейчас говорить, что я исправился, это уже тебя не интересует. Я просто хочу покаяться. Я раскаиваюсь, Андрей.

Густо вздрогнул, услышав своё имя. Он смотрел на Дима не отрываясь, казалось даже, не моргая. Он выглядел порядком потрясённым. Тёмные глаза были как два бездонных колодца. Дим кивнул, как бы говоря, что у него всё.

- Спасибо, что выслушал, – он хотел сказать «береги себя» или «удачи», но почувствовал, что сейчас сорвётся и дёрнулся к лестнице.

      Он поспешно спускался по ступенькам, не оборачиваясь. Сердце стучало, как в преддверие инфаркта. Щёки горели, немного вело, как пьяного. Дим вылетел из подъезда, со второго раза попал в кнопку зажигания двигателя и рванул с места. Он вдруг почувствовал, как по щекам потекли слёзы. Нервы, это всё нервы. Надо взять себя в руки. Сейчас, когда он увидел своего мальчика, он понял как всё серьёзно. Люди говорят «глубоко засел в сердце». В это долбаное, бесчувственное сердце. Он до сих пор чувствовал запах Густо, такой тонкий аромат то ли его тела, то ли шампуня, чёрт его знает. Но этот запах вызывал в Диме такой фонтан воспоминаний, эмоций и, теперь, тупой боли. От того, что он никогда больше не поцелует эти красиво вырезанные, капризные губы, никогда не прижмёт к себе это тёплое, жилистое тело, не услышит этот хриплый смех. Эта была та самая необъяснимая фигня, называющаяся любовью. Все гадают, что это такое, задаются вопросами, как её распознать, но сомнения отпадают, когда ты вдруг чувствуешь её. Ты не можешь ошибиться. Сама любовь может изничтожить, иссушить, опустошить человека. Но ещё страшнее – любовь безответная. Это ад, муки той самой призрачной души, несравнимые с муками тела. От неё нет спасения...

      Итак, словно в притче, проклятие Густо было исполнено. Жизнь отыгралась на Диме, вонзив свой карающий меч в самое уязвимое.

Дим зашёл в пустую квартиру. Прошёл в спальню и упал на кровать, не раздеваясь. Он будет жить дальше. Будет ходить на работу, заботиться о родных, теперь уже по-настоящему, ценя их общество и любовь. Он будет преданным другом. Возможно, станет верным партнёром тому, кто захочет разделить с ним жизнь. Хотя болезненная пустота на сердце не давала надежды на подобные перспективы. С этими мыслями Дим провалился в глубокий, болезненный сон, и даже петарды, разрывающиеся за окном, не смогли разбудить его.

Зато смог настойчивый звонок мобильного. Телефон лежал рядом на покрывале, освещая голубоватым светом тёмную комнату. Дим принял звонок и с удивлением понял, что слышит в трубке тот же грохот от петард, что и за окном.

- Алё?

- Дмитрий Викторович, с Новым годом! Это Володя с охраны звОнит, – прокричал в трубку охранник с въезда на территорию их дома.

- Да, Володя, спасибо. И вас с Новым годом, – сонно откликнулся Дим, удивляясь такому неожиданному поздравляющему. Что у них, плановый обзвон жильцов, что ли?

- Тут к вам друг пришёл, – счастливо сообщил охранник и было слышно, как он переспрашивает мимо трубки. – Как? - и опять в трубку, - Господин Гостев. Ой, нет… Как? Густов!

Дим вскочил с кровати, глядя в окно, будто высматривая своего гостя на улице перед шлагбаумом. Он отчётливо услышал знакомый хриплый голос, повторяющий свою дурацкую кличку охраннику.

- Пропустите! – отчаянно закричал Дим, мечась по комнате. – В смысле, пожалуйста. Пропустите его, пожалуйста.

- Ага, – согласился Володя. – Пропускаю. С праздничком!

Дима забегал по квартире, включая свет, раскидывая вещи по местам, закидывая бесхозную одежду в шкаф. Он подбежал к зеркалу, ужасаясь своему виду. Мятое со сна лицо, взъерошенные волосы, горящие глаза. Будто убежал от стаи волков. Плюнув на вид, Дим, кинулся на кухню, включая чайник и начиная метать на стол всё, что было в холодильнике. Руки тряслись, как у первокурсника перед экзаменом. Резкий звонок заставил вскрикнуть, и Дим понял, что нервы совсем отказывают. Подойдя к двери, Дим открыл её, затаив дыхание.