Исчезновение Одиль - Сименон Жорж - Страница 8

— С ней такого никогда не случалось.

Послушайте. Как бы там ни было, это не мой вопрос.

Вы найдете бюро розыска пропавших родственников в Четвертом округе по адресу улица дез Юрсен, одиннадцать. Это в том же здании, что и дирекция гигиены и общественной безопасности. Спросите четвертый кабинет.

Нужно было только пересечь Сену. Бюро находилось возле набережной Цветов, но он еще не решался подключить к этому делу полицию. Он предпочитал прежде испробовать все, что было в его силах, затем позвонить отцу.

Боб провел час за чтением газеты на одной из террас бульвара Сен-Жермен, поскольку было еще очень тепло. Затем немного прошелся и в конце концов, за неимением лучшего, заглянул в кинотеатр.

Когда он чуть раньше семи явился в семейный пансион, знакомая ему женщина спросила:

— Как вас зовут?

— Боб. Боб Пуэнте.

— Подождите меня здесь, — сказала она и, придерживая подол юбки руками, стала подниматься по лестнице. Вернувшись, женщина объявила:

— Она сейчас спустится. Проходите сюда.

Они пересекли столовую, где на круглом столе стояли шесть-семь приборов, и вошли в гостиную, в которой стоял прямо-таки деревенский запах, во всяком случае, там пахло рагу.

Его не встретили с распростертыми объятиями. Когда туда, в свою очередь, вошла Эмильенна, то она взглянула на него с любопытством и с холодком.

— Кажется, ты хотел меня видеть?

— Да. Ты была подругой Одиль.

— Тебе прекрасно известно, что у Одиль не было подруг.

— Ты не встречалась с ней недавно?

— С нашей последней встречи на улице де Бур прошло больше года.

— Она не пыталась встретиться с тобой здесь, в Париже?

— Если бы она меня спрашивала, мне бы передали. Должна ли я это понимать как то, что она пропала?

— Да.

— У тебя не найдется сигареты?

Он протянул ей спичку и закурил сам, усевшись в одно из кресел, обтянутых зеленым репсом.

Она села напротив.

— Когда это случилось?

— Два дня назад.

— А ты уверен, что она в Париже?

— А где же еще?

— Рано или поздно она вернется. Ей в очередной раз захотелось вызвать к себе интерес. Она никогда не соглашалась быть такой, как все.

— Знаю. От этого мне не легче. Она отчаялась. Думает только о том, как бы исчезнуть.

— Послушай, Боб. Попытайся взглянуть на вещи хладнокровно. Если она настолько отчаялась, что готова покончить с собой, то ей нет никакого резона приезжать для этого в Париж. В Лозанне у нее было столько же возможностей, сколько и здесь.

— Она не хочет, чтобы ее обнаружили, чтобы обнаружили ее тело.

— И как она собирается это устроить? Закопает себя сама? Если она бросится в Сену, то рано или поздно тело всплывет.

— Может, оно будет неузнаваемым.

— Кроме того, зачем бы она стала навещать меня? Чтобы объявить о своем решении и таким образом лишь еще более упростить опознание своего тела? Есть еще один момент. Видишь, я говорю с тобой откровенно. Эта история вокруг того, чтобы ее не нашли, — в этом снова вся Одиль. Она знает, что ее опознают, устроят ей похороны, на которые придут все ее знакомые.

Он вздохнул:

— Может, ты и права.

— Видишь ли, ей всегда доставляло удовольствие усложнять себе жизнь.

Когда ей только-только исполнилось пятнадцать, она принялась нашептывать то одной, то другой из нас, что она уже не девственница.

«А ты еще — да? — спрашивала она.

И если ей отвечали, что да, то она смотрела на нас с удивлением и вместе с тем с жалостью, как если бы мы были какими-нибудь увечными.

«Это был не парень из коллежа, а взрослый мужчина.

Мне бы не хотелось спать с одноклассником».

Она прожужжала нам все уши о своей потерянной девственности, так продолжалось больше месяца. Все об этом знали, мальчики из класса тоже, они с любопытством поглядывали на нее.

Примерно в это же время она перешла на «ты» с двумя самыми молодыми преподавателями. Не знаю, было ли что-нибудь между ними. Не думаю.

Она повадилась ходить в маленький ресторанчик возле де Бетюзи, где они обычно обедали, и выпивала там стакан фруктового сока, а порой еще съедала и сандвич, и случалось, их видели сидящими за одним столиком, причем она, несмотря на школьный устав, не стеснялась курить в их присутствии.

— Я все это знаю, Эмильенна.

— Тогда зачем ты меня расспрашиваешь?

— Потому что я пытаюсь отыскать ее. Конечно, у нее есть свои недостатки.

Но это не основание для того, чтобы позволить ей совершить непоправимое.

— Именно это я и пытаюсь тебе вдолбить. Это игра.

Она всегда играет ту или иную роль. Когда она узнала, что я собираюсь брать уроки декоративного искусства в Веве, она захотела заняться тем же, хотя ни разу в жизни не брала в руки кисть. Спустя два месяца она бросила это занятие. Ведь нужно было ездить ранним поездом и работать серьезно, без перекуров.

Все, что говорила Эмильенна, было правдой. Она, конечно же, говорила о его сестре, но делала это с холодком, и портрет, вырисовывавшийся из ее рассказа, по сути, не был похожим. Между этими двумя женщинами не существовало никакой симпатии.

— Что ж! Спасибо, что ты приняла меня.

— Что ты собираешься делать?

— Буду продолжать.

— Она знает в Париже не так уж много людей. Сколько раз она сюда приезжала?

— Одна — раза четыре или пять. Всегда на несколько дней. Когда мы были помладше, родители дважды брали нас в поездку и показывали нам город.

— Ты хороший парень. Боб. Желаю тебе удачи.

После того как он с ней расстался, его уже не покидало чувство тревоги.

Он не строил никаких иллюзий насчет характера своей сестры, но вот ее только что, за какие-то минуты, облили грязью. Ее образ, каким ему его подавали, был истинным в своих главных чертах, но в то же время он был ложным, поскольку ему не хватало какой-то трепетности, которая всегда ощущалась в Одиль, некоторой жажды жизни, абсолюта.

Ему было трудно выразить словами то, что он о ней думал. Может, она была немногим лучше такой девицы, как Эмильенна, которую большинство ее подруг и родители ставили ей в пример?

Что-то, какая-то внутренняя сила толкала ее, заставляя идти до конца, не заботясь о том, что о ней думают другие. Пожалуй, лучше всех ее понял гитарист.

Он медленно пошел в сторону улицы де Сен, на всякий случай заглянул в «Отель де Рапен», где возилась на кухне толстая хозяйка.

— Мой друг вернулся?

— Десять минут назад. Вам повезло. Они снимали на набережной со стороны Корбея, и он свалился в Сену. Сейчас он переодевается, если только у него есть сменный костюм.

— Какой это этаж?

— Тридцать первый номер, на четвертом.

Должно быть, это было наверху, где находились самые дешевые номера, поскольку ковер на лестнице был только на первых трех этажах. Он постучался в дверь.

— Кто там?

— Боб.

— Боб Пуэнте?

— Да.

— Минутку. Я натягиваю трусы.

Он отворил чуть позже. На полу валялась скрученная в ком одежда, вокруг нее образовалась лужица.

Стоя посреди отнюдь не большой комнаты, Люсьен Данж натягивал на себя джинсы и желтую футболку.

— Меня столкнул в воду этот идиот звукорежиссер, когда, не предупредив, сделал несколько шагов назад. Не мог же я оставаться там, когда я так вымок.

Пришлось взять такси, поскольку у нас не было свободной машины. Бюджет у фильма маленький, и почти все съемки проходят на натуре.

— Ты доволен?

— За исключением моего вынужденного купания, да. Я теперь второй ассистент. Это прогресс. Еще месяц назад я был всего лишь стажером.

— Рассчитываешь стать режиссером?

— Еще как рассчитываю!

Это был небольшой человечек, смешно сложенный, при ходьбе он ставил ступни боком. Лицо у него было как резиновое, и он беспрерывно гримасничал.

— Ты поужинаешь со мной?

— При условии, что каждый платит за себя.

— Идет. Чему я обязан удовольствием видеть тебя?

— Очень скоро я тебе об этом скажу.