Исчезновение Одиль - Сименон Жорж - Страница 26

— Я знаю, где это, мсье Пуэнте.

Все изменилось — обстановка и люди. Она уже не чувствовала себя здесь как дома. Она была как туристка в незнакомом городе.

Она прожила здесь больше восемнадцати лет. Ее отец и мать провели здесь всю свою жизнь.

Как только они миновали решетку сада, к ней подбежала мать.

— Бедная моя малышка, — сказала она, целуя ее.

Мать шмыгала носом. Плакала. Смотрела на нее, как на вернувшуюся с того света.

— Ты много страдала?

— Я совсем не страдала.

— Входи скорее. У нас холоднее, чем в Париже. Ты похудела, да?

— Нет. По-моему, я, скорее, прибавила в весе.

Они вошли втроем в дом.

— Твой брат на лекции. Он скоро будет.

Она не знала, что им сказать. Она как бы очутилась среди чужих людей.

Гостиная показалась ей еще более мрачной, чем номер в отеле «Элиар» напротив Лионского вокзала. А ведь ее дед проработал здесь более сорока лет и здесь же играла в бридж со своими приятельницами ее мать.

Еще раньше она дала себе слово, что пробудет здесь два дня. Теперь же она думала о том, как бы ей сократить свое пребывание здесь.

— У тебя есть джин? — спросила она отца.

Он удивился и кивнул.

— Не нальешь мне стаканчик? Меня немного укачало в поезде.

Это была неправда, но ей нужно было что-нибудь выпить, прежде чем она встретится лицом к лицу с домом.

Тут появилась Матильда и, в свою очередь, поцеловала ее.

— Да ты в прекрасной форме!

Она тоже шмыгала носом и вытирала глаза кончиком передника.

— Надеюсь, теперь ты уже больше не уедешь от нас. Нигде не бывает так хорошо, как дома.

Все трое смотрели на нее, и она предпочла сразу взять быка за рога.

— Я уезжаю через два дня.

— И куда же? — недоверчиво спросила мать.

— В Париж, конечно.

— И ты приняла это решение одна, даже не переговорив с нами?

— Я имею право принимать решения, от которых зависит мое будущее.

— И что ты там будешь делать?

В голосе стали появляться агрессивные нотки.

— Работать.

— Где? У тебя нет никакой профессии.

— Секретаршей у врача.

— Ты уже нашла место?

Она солгала:

— Да. И забронировала небольшой номер в гостинице.

Отец налил ей и себе.

— Твое здоровье.

Она знала, что он ее поддержит.

— В общем, ты оставляешь нас, чтобы жить одной в Париже.

— Я не смогла бы здесь больше жить. Я пыталась. Вы знаете, что из этого вышло.

— А ты не думаешь, что через несколько недель тебе это надоест?

— Если надоест, я вернусь.

— Ну что ж! Я — была к этому готова. Как твоя рука?

— Моя рука в полном порядке. Рана быстро затянется, и у меня даже не будет больше повязки.

— Ты не проголодалась?

— Нет. Я поела в вагоне-ресторане.

Было почти семь часов вечера. Горели лампы. Их приходилось зажигать рано, так как дом был темным.

— Может, все же перекусишь с нами?

— Если тебе так хочется.

Раздался треск мопеда Боба. Он поставил его в гараж и вернулся к дому.

Он поцеловал сестру, воскликнув:

— Ну что, не слишком растерялась, оказавшись вновь в нашем добром старом доме?

Он подмигнул ей.

— Нет, не слишком.

Он взглянул на родителей и, заметив натянутое лицо матери, понял, что произошло.

— Когда ты снова уезжаешь?

— Через два дня.

— Почему ты решил, что она не собирается здесь оставаться? — спросила мать.

— Просто я знаю Одиль, и я виделся с ней в Париже.

— Тебе известно, кем она хочет стать?

— Нет.

— Секретаршей у врача.

— Неплохая мысль.

— По-твоему, она права?

— Она в таком возрасте, когда люди сами решают. И потом, это касается только ее.

Пришла Матильда и сказала, что ужин подан. Прежде чем покинуть гостиную, Одиль наскоро проглотила свой джин.

— Это ты в Париже пристрастилась к выпивке?

— Нет. Здесь. В доме все пьют, кроме Боба, с ним это случается редко.

— Но не всем восемнадцать лет.

Ужин превратился для нее в пытку. У нее было такое ощущение, будто ей не хватает воздуха. Все, кроме брата, по очереди смотрели на нее, как будто она вдруг превратилась в какую-то диковинку.

Самой резкой и самой недоверчивой выказала себя мать.

— С кем ты едешь в Париж?

— Ни с кем.

— Но есть же кто-то, кто тебя там ждет.

Она чуть было не покраснела, вспомнив про Альбера. Боб украдкой бросил на нее взгляд.

— Никто меня там не ждет.

— Думаешь, тебе весело будет жить одной?

— Я только что проделала такой опыт, и мне ни секунды не было скучно.

— А здесь тебе скучно?

— Я этого не говорила.

— Но ты так думаешь.

— Мне нравится жить независимо.

Едва ли она разбирала, что ест, и тут подумала о своем отличном парижском аппетите.

Когда ужин закончился, она стала прощаться.

— Я поднимусь к себе. Мне нужно сложить вещи.

Боб принес ей чемодан; войдя в комнату, сел на край кровати.

— Ну, ты даешь, берешь быка за рога.

— Так было нужно. Завтра было бы хуже.

— Может, ты и права.

— Мне жаль папу, я причинила ему боль. Он показался мне постаревшим, менее уверенным в себе.

— Ты забываешь, что он уже «уговорил» свои две бутылки.

— Знаю, но я его не видела таким. Мне не впервой уезжать на несколько дней. Но на этот раз мне кажется, что все изменилось.

— Даже я?

— Дурак!

— Знаешь, весьма вероятно, что я когда-нибудь стану таким же, как они. Не в этом доме — его время уже прошло. Я заживу хорошо налаженной жизнью, в центре которой будет моя работа.

— И твоя жена.

— Если я женюсь. Пока у меня нет к этому никакого желания. Как поживает твой молодой врач?

— Он еще не врач.

— Ну хорошо. Твой молодой студент.

— Приходил каждый день и менял мне повязку.

— Влюбилась?

— Не знаю.

— А он?

— Робеет все больше и больше.

— Потому что не решается объясниться в любви.

— Я тоже было так подумала, но сейчас уже не столь уверена в этом.

— Ты сохранила за собой номер?

— Да.

— Эта история с секретаршей правда?

— Нет. Но надеюсь, так оно и будет. Когда вернусь, помещу объявление в газетах.

Она открывала шкафы, бросала в угол комнаты одежду, которую не собиралась больше носить.

— Зачем я хранила все это старье!

— Ты не сможешь ходить в джинсах, работая секретаршей.

— Надену платье.

Он удивленно наблюдал за ней, когда она ходила взад-вперед. Изменился не дом. И не родители. Изменилась она.

— Ты встретишься с доктором Вине?

— Зачем? Я не больна.

Она впервые произнесла эти слова. Прежде она всегда тревожилась за свое здоровье и жаловалась на самые немыслимые недомогания.

— Он расстроится, если узнает, что ты приезжала и не повидалась с ним.

— Завтра будет видно. Может, я ему и позвоню.

— В воскресенье?

— Он уже навещал меня в воскресенье, и я его тоже.

Он взглянул на кучу одежды и белья, от которых она освобождалась.

— Так тебе нечего будет носить.

— Если бы было можно, я бы все побросала, все, что напоминает мне о прошлом, и носила бы только новые вещи.

Она рассмеялась.

— Видишь, я еще и экстравагантна.

— Мне будет тебя недоставать.

— Мне тоже будет тебя недоставать. Ты мой единственный друг. Надеюсь, ты время от времени станешь ко мне наезжать.

У Альбера Пуэнте по воскресеньям был тот же распорядок дня, что и на неделе. После прогулки он, прихватив с собой две бутылки, поднимался в мансарду и устраивался за рабочим столом Около девяти утра он услышал легкие шаги на лестнице Ему и в голову не пришло, что это уже встала его дочь, а между тем это была именно она — Я тебе помешала?

— Нет. Садись. Ты позавтракала?

— Только что.

— Мать встала?

— Во всяком случае, она еще не спускалась.

— Не надо на нее обижаться. Для меня твое решение тоже явилось ударом. Мы привыкли жить вчетвером, дважды в день встречаться за обеденным столом.