Инспектор Кадавр - Сименон Жорж - Страница 22

Они пошли по направлению к гостиницам. Там еще горел свет. За окном одной из них виднелись темные фигуры посетителей.

– А что именно?

– Месье Гру-Котель всегда был дружен с Но?

– Подождите… Нет, не всегда… Я был еще мальчишкой, понимаете… Этот дом издавна принадлежал его семье, но он почему-то пустовал тогда, и мы часто играли возле него… Это я помню хорошо, ведь мы не раз спускались в подвал через люк, он не был заперт… А сам месье Гру-Котель жил у родственников, где-то в Бретани. Кажется, там у них замок… Вернулся он уже женатым… Вам надо бы поговорить с кем-нибудь постарше меня… Мне-то тогда было лет шесть или семь… Помню только, у его жены была маленькая желтая машина, очень красивая, и она сама ее водила. И часто ездила одна…

– Супруги встречались с семьей Но?

– Нет… Точно нет… Я хорошо помню, что месье Гру-Котель вечно торчал у старого доктора… Тот был вдовцом… Так они и остались у меня в памяти: сидят у окна и играют в шахматы… Если не ошибаюсь, это, кажется, из-за жены месье Гру-Котель перестал встречаться с Но… Что-то там произошло между ними… А раньше они дружили, ведь они учились в одном классе… А потом что-то разладилось. На улице они, правда, раскланивались… Даже разговаривали иногда, я сам видел, но и только…

– Значит, лишь после отъезда мадам Гру-Котель…

– Да… Года три назад… Мадемуазель Но тогда было лет шестнадцать или семнадцать… Она вернулась из Ниора, где долгое время находилась в пансионе. Домой она приезжала раз в месяц… Это я тоже хорошо помню, потому что здесь у нас все знали: если мадемуазель Но приехала-кроме каникул, конечно,значит, можно не сомневаться: сегодня третье воскресенье месяца… Так вот, тогда они и подружились… Месье Гру-Котель стал чуть ли не дневать и ночевать у Но…

– Отдыхать они тоже ездят вместе?

– Да, в Сабль д'Олонн… У месье Но там вилла. Вы уже домой? А разве вы не хотите узнать, ушел ли тот?..

Юноша повернулся в сторону дома Гру-Котеля, где сквозь ставни все еще просачивался слабый свет. Наверно, в представлении Луи следствие должно было вестись совсем иначе. Он был слегка разочарован поведением Мегрэ, но не решался показать это.

– Что он сказал, когда увидел вас?

– Кто? Кадавр? Ничего… Нет, он ничего не сказал… Впрочем, все это не имеет никакого значения.

По правде сказать, мысли Мегрэ витали где-то далеко. Он машинально отвечал своему юному собеседнику, не вникая в смысл его вопросов. С Мегрэ случалось, что он впадал в такое состояние. Сколько раз его товарищи по работе подтрунивали над ним из-за этого, судачили за его спиной! В такие минуты Мегрэ казался надменным, важным, непроницаемым… Можно было подумать, что он ничего не видит и не слышит вокруг, всех презирает. Человек, не знающий Мегрэ, мог решить, что он самодовольный дурак или просто недотепа. Как-то один знакомый Мегрэ, вообразивший себя психологом, спросил его:

– Вы подводите итог своим мыслям?

И Мегрэ насмешливо ответил ему:

– Я вообще никогда не думаю.

И это было почти правдой. Вот и сейчас, холодной, промозглой ночью, он стоял на улице и ни о чем не думал. В его голове не было не единой мысли. Может, и верно, он похож на губку? Это сравнение придумал бригадир Люкас, с которым Мегрэ часто работал. Люкас знал своего начальника лучше, чем кто-либо другой. «Когда патрон расследует какое-нибудь дело, – сказал он однажды, – наступает момент, и он вдруг как бы разбухает, словно губка. Можно подумать, что он заправляется особым составом». Чем же он заправляется? В данную минуту, например, туманом и ночью. Город, который окружал его, уже не был для него чужим. И он не был в нем чужим, случайно заброшенным сюда судьбой человеком. Теперь он чувствовал себя здесь всевидящим богом. Он уже так хорошо знал этот городок, будто всегда жил в нем, более того, будто он сам его создал. Он знал, что происходит сейчас в каждом из этих притаившихся в ночи домишек, он ясно представлял себе, как женщины и мужчины ворочаются в своих пропотевших постелях, какие им снятся сны; по свету ночника он догадывался, что вон за тем окном полусонная мать сует ребенку соску с теплым молоком, а там, в угловом доме, мучается больная; он мог заранее сказать, когда лунатичка-бакалейщица вдруг вскочит с постели. Он незримо присутствовал в кафе, сидел за гладким коричневым столиком вместе с завсегдатаями этого заведения, а они шлепали по столу грязными картами и подсчитывали желтые и красные жетоны. Он был и в комнате Женевьевы, рядом с нею. Он разделял ее страдания оскорбленной любовницы. Ведь она действительно страдала. Сегодня она пережила, наверно, самый тяжелый день в своей жизни и, кто знает, не подкарауливает ли она сейчас Мегрэ, чтобы снова проскользнуть в его комнату, когда все уснут? И мадам Но не спит. Она уже легла, но не спит и в темноте своей спальни прислушивается к шорохам в доме, беспокоясь, почему до сих пор не вернулся Мегрэ, представляя себе, как в ожидании его томится в гостиной муж. После разговора с шурином в его душе вновь затеплилась надежда, но долгое отсутствие комиссара его тревожит. Мегрэ чувствовал тепло хлева, слышал, как бьет копытом лошадь в стойле, видел старую кухарку в ночной кофте… А что же происходит у Гру-Котеля?..

Ага, вот распахнулась дверь. Альбан прощается со своим гостем, которого он уже ненавидит. О чем они еще говорили после звонка к Этьену Но там, в этой пыльной, затхлой гостиной? Вот дверь захлопнулась. Кавр идет быстрым шагом, держа под мышкой свой портфель. Он доволен, и в то же время что-то гложет его. В общем-то можно сказать, что он выиграл. Он одержал верх над Мегрэ. Завтра комиссара отзовут в Париж, хотя жаль, конечно, что это не его, Кавра, заслуга. А вот угроза комиссара по поводу исчезнувшей кепки… Помощник Кавра, потягивая рюмку за рюмкой, ждет его за столиком в «Золотом льве».

– Вы уже идете домой? – услышал Мегрэ голос Луи.

– Да, милый мой… А что мне еще остается?

– Но вы не бросите?..

– Что ты сказал?..

О, как хорошо знал их всех Мегрэ! Сколько таких Яук встречал он за свою жизнь – столь же горячих, наивных и в то же время отважных юношей, которых не страшат никакие препятствия, и они любой ценой хотят добиться правды!.. «Это у тебя пройдет, мальчик,думал он. – Через несколько лет ты будешь низко кланяться такому вот месье Но или месье Гру-Котелю, так как поймешь, что, раз ты сын Фийу, ничего другого тебе не остается…» Ну, а мадам Ретайо? Она уже, конечно, надежно запрятала деньги, лежавшие в супнице, и сейчас сидит од-на-одинешенька в своем доме. Уж она-то, она все это давно взяла в толк. А ведь эта женщина, наверно, была хорошей женой и хорошей матерью, не хуже других. Возможно, раньше и ей были не чужды простые человеческие чувства, но потом она поняла, что от этих чувств проку нет, и смирилась.

Смирилась с тем, что обороняться надо при помощи иного оружия. Смирилась с тем, что из всех несчастий следует извлекать деньги. Смерть мужа принесла этой женщине дом и пенсию, которая позволила ей вырастить сына и дать ему образование. А смерть Альбера…

– Держу пари, – пробормотал Мегрэ вполголоса, – что она мечтает о том, чтобы купить домик, но теперь уже не в Сент-Обене, а в Ниоре… Новый, чистенький домик.. Мечтает об обеспеченной старости, которую проведет, глядя на портреты мужа и сына.

Старый Дезире, должно быть, отсыпается на грязной подстилке после дневных возлияний. Почтальон Иосафат, довольный собой, прикидывает, какую награду получит он за свое молчание и изворотливость. Что же касается Гру-Котеля с его «Порочными наслаждениями» …

– Как вы быстро идете, месье!

– Ты хочешь проводить меня?

– А вы против?

– Но твоя мать будет волноваться…

– Она обо мне не заботится…

Он сказал это с некоторой гордостью, однако в его словах сквозила и обида. Так! Вот уже и станция позади. Они вышли на топкую дорогу, идущую вдоль канала. Там, в конце дороги, где виднелось светлое пятно – казалось, это луна, закрытая облаками, – стоял большой, теплый и спокойный дом, один из тех домов, на которые с завистью поглядывает путник, думая: «Вот где хорошо живется!»