Грязь на снегу - Сименон Жорж - Страница 47

Он должен был провести брачную ночь без сна, и его не потревожили.

Как хорошо, что, поднявшись, он не чувствует больше усталости, что к нему вернулись невозмутимость и самообладание. Он ждет, когда за ним придут, отыскивает взглядом окно в вышине, но теперь ему будет безразлично, если его уведут, прежде чем оно откроется.

Мицци по-прежнему в нем.

Он следует за штатским, идя впереди солдата. Его заставляют ждать, но это его не обременяет. Сегодня — последний раз. Нужно, чтобы это был последний раз. Лицо его наверняка приобрело новое выражение: недаром пожилой господин, подняв голову, на мгновение остолбевает, а потом с тревожным любопытством всматривается в подследственного.

— Садитесь.

— Нет.

Допрос не будет сидячим — так решил Франк.

— Прежде всего прошу разрешить мне сделать важное заявление.

Говорить он будет не торопясь. Это придаст весомости его словам.

— Я украл часы в своей родной деревне и убил барышню Вильмош, сестру часовщика. Еще раньше, на углу тупика у дубильной фабрики, я убил одного вашего унтер-офицера, чтобы завладеть его пистолетом: мне хотелось иметь оружие. Я совершил и гораздо более постыдные злодеяния: я виновен в самом гнусном преступлении, какое возможно на земле, но оно вас не касается. Я не фанатик, не подстрекатель, не патриот. Я — гадина. С той самой минуты, когда вы начали меня допрашивать, я старался выиграть время, потому что мне это было совершенно необходимо. Теперь с этим покончено.

Франк не переводит дыхания. Со стороны может показаться, что он пытается подражать ледяному тону пожилого господина, но иногда голос его походит, скорее, на голос Хольста.

— Я представления не имею о том, что вы хотите узнать. Заявляю это совершенно категорически. Но если бы я что-то знал, все равно не сказал бы вам. Отныне можете допрашивать меня как угодно долго: я не отвечу ни на один вопрос. В вашей власти подвергнуть меня пыткам. Я их не боюсь. В вашей власти посулить мне жизнь. Я не желаю жить. Я желаю умереть как можно скорее и таким способом, какой вы соблаговолите выбрать. Не сердитесь, что я так говорю с вами. Лично против вас я ничего не имею, но такое уж у вас ремесло. А я решил молчать, и это последнее, что вы от меня слышите.

Его били. Несколько раз водили вниз и били. Когда его в последний раз ввели в кабинет, то первым делом раздели донага. Усачи в штатском делали свою работу методично и беззлобно. Несомненно выполняя приказ, со всего маху били ногой по половым органам, и Франк краснел, потому что в этот миг вспоминал о Кромере и Мицци.

Ест он теперь только суп. Остальное у него отобрали.

Долго так не протянется. Если замешкаются тюремщики, он уйдет и без их помощи.

Франк еще надеется, что его отведут в подвал. Все тот же старый заскок — он, видите ли, желает, чтобы с ним обращались иначе, чем с другими!

А над спортивным залом он видит окно, которое могло быть его окном, и женщину, которой могла быть Мицци.

Развязка наступает на рассвете, когда опять идет снег.

Исполнители, кажется, спешат: небо еще совсем темное и низкое. Сперва они пожаловали в соседний класс. Франк даже не предполагал, что прихватят и его. Но, оставив трех смертников ждать на галерее, они толчком распахнули дверь в его камеру.

Он готов. Брать пальто бесполезно: порядок ему известен. Он торопится. Зачем заставлять трех остальных напрасно мерзнуть? В полумгле он пытается разглядеть их лица: в нем впервые проснулся интерес к обитателям соседнего класса.

Их гуськом проводят по галерее.

Ну вот! Он, как все, поднял воротник пиджака. Забыл взглянуть на окно, забыл подумать. Правда, на это еще будет время — потом.