Грязь на снегу - Сименон Жорж - Страница 13

Кажется, будто старуха говорит сама с собой или твердит молитву, шевеля костлявыми руками в рукавах старого платья, которое висит теперь на ней мешком.

А вдруг она лишь пытается выиграть время? Старуха испытующе поглядывает на Стана, пытаясь определить, не окажется ли тот жалостливей, чем Франк.

— Да зачем они тебе? Подумать только, ведь мой бедный брат любил тебе их показывать, заводил бой, подносил их, одни за другими, к твоему уху, а у меня всегда были для тебя конфеты… Вон, кстати, и коробка на камине, только пустая… Конфет теперь не достать… Ничего не достать… Лучше уж помереть…

Она плачет. На свой манер, но плачет, хотя, возможно, даже сейчас ловчит.

— Часы!

— Он их столько раз перепрятывал из-за всех этих событий… И вот год, как его нет, а ты про это даже не знал!.. Теперь никто ничего не знает… Будь он жив, я уверена…

В чем она уверена? Все это чушь. Пора кончать. Адлер, вероятно, нервничает и, того гляди, уедет без них.

— Где часы?

Она еще ухитряется поправить полено в очаге и, повернувшись к Франку спиной — нарочно, он это чувствует, — разъяренно шипит:

— Под плитой.

— Под какой?

— Сам знаешь. Под третьей. Той, что с трещиной.

Пока Франк искал, чем приподнять плиту в коридоре, Стан стерег старуху на кухне. Она угостила его кофе. франк смутно слышал, как она бубнит:

— Он приходил к нам почти каждый день. И я всегда держала для него пирожные в той вон коробке.

Тут она понизила голос и, словно говоря с соседом, а не с грабителем, лицо у которого закрыто платком, прибавила:

— Боже мой, сударь, неужто он сделался вором? Да еще носит оружие! А пистолет у него вправду заряжен?

Франк разыскал часы, разложенные по футлярам и завернутые в несколько слоев мешковины. Он резко бросает:

— Стан!

Осталось только уехать. С делом покончено. Но старая дура все бубнит:

— Как вы думаете, выпьет он чашку кофе?

— Стан!

Она цепляется за них, тащится следом по коридору.

— Господи, видели бы люди!.. А я-то…

Им остается выйти и сесть в машину, ожидающую в двухстах метрах оттуда. Даже если старуха в силах закричать достаточно громко, чтобы всполошить соседей, ничто не переменится: машины в деревне без горючего, телефон по ночам не работает.

Франк приоткрыл дверь, осмотрел залитую луной безлюдную площадь. Он роняет:

— Давай…

Стан понимает, что это значит. Старуха видела Франка в лицо. Она его знает. В одних случаях рассчитывать на покровительство оккупантов можно. В других, Бог весть почему, они бросают вас на произвол судьбы, и полиция мгновенно пользуется этим. Нет, сколько с этими чужеземцами ни водись, в их поведении всегда есть что-то загадочное.

Словом, уверенности никогда нет.

Стан, держа в руке мешок с часами, выносит его на улицу. Слышно, как поскрипывает на морозце снег.

Потом дверь за парнем закрывается. Раздается приглушенный выстрел. Дверь снова распахивается, и Стан видит желтоватый прямоугольник света, который суживается и наконец исчезает совсем.

Он слышит торопливые шаги за спиной, и рука Франка принимает от него мешок.

И только у самой машины, благо они пока еще вдвоем, Стан вздыхает:

— Старая дева!

На слова его отвечает лишь молчание. Франк садится, протягивает, не оборачиваясь, в кузов пачку сигарет, закуривает сам и сухо командует:

— В город!

Его мутит, но он предвидит, что это ненадолго. Накатило на него в машине. До этого он держал нервы в узде.

А тут вдруг они сдали. Так, малость. Парни ничего не заметят. Просто внутри нечто вроде конвульсии, спазма.

Франку приходится сделать над собой усилие, чтобы унять дрожь в пальцах; ему кажется, что из груди к горлу подкатывает пузырь воздуха.

Он опускает стекло. Ледяной ветер обдувает лицо, становится легче. Франк жадно дышит.

Когда показались городские огни, он уже был спокоен. Все-таки он не прикоснулся к бутылке, сунутой ему в карман Кромером.

Все подходит к концу. Франк ощущает это почти физически. То же самое он испытал после унтер-офицера, только не так остро.

Он доволен. Он должен был через это пройти и прошел. Евнух не в счет: слишком мелко. Там весь вопрос свелся, так сказать, к технике.

Любопытно! Теперь ему кажется, что он совершил поступок, необходимость которого предчувствовал давным-давно.

— Где вас высадить?

Догадывается ли Адлер, что произошло? Выстрела он слышать не мог. Вопросов не задавал. Только отпихнул мешок, мешавший ему вести машину и стоящий теперь между ними на полу.

Франк чуть было не ответил:

— У моего дома.

Но тут снова берет верх его обычная недоверчивость:

— Около Тимо. И не очень близко от бара.

Поразмыслив еще, он решает не сразу идти даже к Тимо. Не стоит отдавать в руки Кромера все часы чохом. В заднем флигеле, где живут девицы, его добыча будет в большей сохранности.

У въезда в город он запустил руку в мешок, ощупал футляры, нашел среди них один, который успел узнать, и спрятал в карман.

Он снова в порядке. С радостью повидает Кромера, пропустит стаканчик.

Машина притормаживает и тут же уходит, но уже без него. Он минует аллейку, пробирается в комнатку одной из девиц, работающих у Тимо, — их дело побуждать клиентов пить как можно больше. Ее нет, но Франк, конечно, увидится с ней в баре. Он сует мешок под кровать, предварительно спрятав в него пистолет, который не успел почистить.

Почти торжественная минута… Знакомые огни, лица, запах вина и водки. А вот и Тимо, встречающий его приветственным жестом из-за стойки…

Он медленно входит, маленький, особенно коренастый в своем пальто. Лицо успокоенное, в глазах поблескивает огонек. Кромер не один. Он никогда не бывает один. франк знает обоих его собутыльников, но сейчас не испытывает желания вступать с ними в разговор.

Он наклоняется над Кромером.

— Выйдем?

Они проходят за стойку, оттуда в уборную. Франк подает Кромеру футляр. Хотя в машине было темно, он не ошибся. Это большой голубой футляр, где лежат часы в фарфоровом корпусе с резными фигурками пастуха и пастушки.

— Всего одни?

— У меня их с полсотни, но сперва поговори с ним.

Предупреди: речь идет не о пустячке.

Не наследил ли он? На обратном пути Адлер старался не поворачиваться к нему и ни разу не коснулся плечом его плеча.

Кромер тоже держится по-иному, без прежней непринужденности. Вопросов задавать не решается, глаза прячет и лишь украдкой посматривает на Франка.

Раньше, когда у них случались дела, главным был он и давал это чувствовать.

Теперь он не спорит. Ему не терпится вернуться в зал.

— Попробую завтра увидеться с ним, — послушно соглашается он.

И, садясь за столик, предлагает:

— Может, выпьешь?

Кстати, Франк забыл вернуть ему бутылку, которой не воспользовался. И он протягивает ее, в упор глядя на Кромера.

Понимает ли Кромер?

Придя домой, он залезает в постель к Минне и с таким неистовством накидывается на нее, что девушка пугается.

Она тоже понимает. Все они понимают.