Золотой круг - Коркищенко Алексей Абрамович - Страница 13

Канивец умолк, задумчиво покачал головой. Может быть, ему припомнилась прошлогодняя история, похожая на нынешнюю? Тогда так же давили на него: «Вали, Федор, все уже свалили, а ты тянешь!» А пшеница была еще зелененькая, и он дал ей дозреть на корню, не позволил зерну выщуплеть, лежа на валках. Натиски выдержал, подождал дней семь-восемь да и получил на семь-восемь центнеров зерна больше чем было бы, послушай он толкачей-советчиков. Он ведь свои поля знает лучше, чем кто другой. Знает вдоль-поперек и по диагонали, досконально. Пшеничка-то у него взяла удобрение, набирала силу… Не мог он валить ее раньше времени!

Да, Канивец — человек мужественный, кроме всего, и честный — все выдержал он, не пошел против своей совести. Да и кто, собственно говоря, может быть советчиком и подсказчиком ему на его же полях?! Ведь самое важное для него, самое главное — взять побольше зерна и не обидеть землю, а не отрапортовать раньше других об уборке урожая!

Да, встречаются у нас мастера рапортовать. И есть еще немало любителей поучать хозяина поля, как надо сеять и жать, любителей подменять его, придерживать за полы… Вот Федор Канивец, на что уж авторитетный мастер хлебного дела, а и ему приходится отбиваться.

На жатве испытываются характеры людей, выверяется жизнестойкость коллектива, его способность к преодолению препятствий всякого рода, мешающих работе, ну и конечно же испытываются достоинства командиров — и тех, кто находится на передовой линии с бойцами жатвы, и тех, кто командует из контор по рациям. В общем, на жатве как на жатве!

Памятно выступление Канивца по этому поводу на семинаре специалистов сельского хозяйства.

— Не дай бог, если занервничает и запаникует руководитель во время жатвы! — говорил он чуть насмешливо и немного сердясь, вспоминая, видимо, что-то из своей практики. — Тогда начинает он дергать своих подчиненных туда-сюда — сам не зная куда. Оно ж как бывает на жатве? Того нет, этого недостает, то ломается, это не клеится. И вот старший руководитель кричит на младшего, а младший свое зло сгоняет на рядовых исполнителях. И что получается в итоге? Крику в степи много, а толку черт ма! Кричать на жатве не надо. Толково и спокойно робыть надо. Крик, он не от ума, а от слабости, от растерянности. Людей понимать надо, особенно молодых. А молодого нетрудно затуркать. Молодой — человек самолюбивый, гордый, обидчивый, он же остро чувствует несправедливость. Нельзя подчиненного, тем более молодого, принижать и оскорблять. Крикунов надо гнать с руководящих должностей. С хлопцами, я вам скажу, надо разговаривать, как родной батько, а не чужой дядько. У меня в бригаде вон сколько молодых, и к каждому парню свой подход ищешь, потому что у каждого свой характер, а это надо понимать! И самое главное, доверяйте молодым, давайте им новую технику, поддерживайте у них веру в свои силы, чтоб быстрее они приобрели самостоятельность.

Для Канивца это не просто слова. Он по-отцовски опекает ребят, попадающих в бригаду после десятилетки и службы в армии, дает возможность проявлять свои способности. Например, пришедшего из армии Владимира Сахно сразу же послал в Таганрог, на трехмесячные курсы для освоения новой техники, и после курсов посадил его на К-701. И Владимир в первый же сезон нормы на пахоте перевыполнил в несколько раз. Анатолию Шапранову доверил новенький «Колос». Братьям Олейникам — «Ниву». Все они до этого проходили комбайнерскую выучку у опытных наставников.

Каждый жатвенный сезон, например, у Николая Павловича Литвиненко новые ученики. Талантливый механизатор, воспитанник Канивца, внедривший в сельскохозяйственную практику немало рационализаторских предложений, более пяти лет ведет курс по полевым машинам в займо-обрывской школе. В колхозе «Заветы Ильича» на комбайнах и тракторах работают многие его ученики.

Жатва — дело ответственное, психическая нагрузка у молодых комбайнеров значительная, завышенная, они волновались, естественно, готовясь к ней, и Федор Яковлевич, понимая это, всегда рядом с ними со своими советами и практической помощью успокаивает их:

— Хлопцы, спокойно. Не суетитесь. Самое главное — как следует подготовить комбайн и держать его в хорошем рабочем состоянии постоянно. Смазывать, где надо, подшипники подтянуть, если ослабнут. Ну, шестерни по ниточке выправить… Сами знаете, что делать надо. Главное, без горячки, без паники.

Туман с утра снялся с моря и пошел клубиться над уложенной в валки пшеницей, а солнце, желтое, с лимонным отливом, блескуче проглядывало сквозь него. Анатолий Шапранов стоял на мостике своего «Колоса», с тревогой смотрел в сторону моря: не даст поработать сырой ветер!

В другой загонке находились «Нива» братьев Олейников и «Колос» Николая Павловича Литвиненко с учениками. Все торчали на мостиках своих комбайнов, будто суслики на кургане: выглядывали хорошую погоду.

Но вот расклубился, растаял морской туман, солнце засветило ясно, и ласточки поднялись от земли повыше — значит, мошка взмыла ввысь. Появилась надежда — жарким будет день. Еще бы ветра восточного, продувного, тогда бы пошла работа! Но ветра не было.

Только к полудню пустили комбайны. Пошли автомашины с зерном на ток. Федор Яковлевич щупал зерно, пересыпал с ладони на ладонь, морщился, как от зубной боли. Не удалась озимая пшеница на чибиях. Низкое место, много влаги натекло, закисла озимка. А тут еще туманы придавили. Зерно вышло серое, легкое. Комбайн бьет, бьет, бункер полный, а весу нету. Сколько раз он говорил главному агроному: нельзя сеять озимую пшеницу на чибиях! Нельзя! Тут рай для яровых, для пропашных! А он свое гнет… Мы, говорит, возьмем на чибиях столько озимой — зерном зальемся.

Расстроенный Канивец ехал на бедарке вдоль четвертого поля, по которому на первой скорости продвигались комбайны, подбирая валки. Над ними висели пыльные, душные облака.

Новенький «Колос» остановился напротив него. Анатолий Шапранов вылез из кабины. Его лицо было залеплено пылью.

— Федор Яковлевич, отказала электросистема! Задохнуться можно… Вызывайте главного электрика!

Канивец махнул рукой:

— Выводи комбайн из загонки! Найдем неисправность, наладим, потом…

— Нет! Не буду останавливать комбайн!

Шапранов хлопнул дверцей кабины. Комбайн пошел дальше.

Покачал головой Канивец: теперь его не остановишь — парень горячий в деле… Давно присматривался Канивец к Анатолию Шапранову. Еще тогда, когда тот учился в школе и работал у него в бригаде штурвальным. Из армии Анатолий писал: «Вернусь к вам, Федор Яковлевич, в вашу бригаду. Держите для меня место, никому не отдавайте». Держал ему место, ждал. Безотказно работал Анатолий и на старых тракторах, был сменщиком опытного комбайнера, потом водил видавшую виды «Ниву» и вот сел на еще пахнущий краской «Колос». Дорвался парень до самостоятельного дела, хотел поработать так, чтоб аж степь задымилась, а оно на тебе — отказала электросистема: вентиляторы в герметической кабине остановились, и в ней стало, как в тропической Африке, ни вздохнуть, ни продохнуть. Голова гудит, будто чугунная, едкий пот разъедает тело, в глазах жгучая резь, кровь носом пошла, но не останавливать же из-за этих «мелочей» комбайн?! Вон опять на горизонте горами встают грозовые тучи — надо молотить пшеничку, пока можно, пока молотится. Ведь если даже чуть-чуть побрызгает дождь, не скоро опять загонишь комбайн в поле: земля и так сырая, пропитанная влагой на большую глубину.

Три дня работал Анатолий Шапранов в «африканских» условиях, три дня вызывал Федор Яковлевич по рации нерасторопного главного электрика колхоза и не мог дозваться. В гнев приходил обычно сдержанный бригадир.

Полной драматизма была жатва и для братьев Олейников. Их «Нива» ходила медленно, едва пережевывая валок на первой скорости, стонала от натуги. И вот опять! Опять захлебнулась — полетел шкив. Сашка сбегает вниз, смотрит в зев наклонной камеры, плюет с досады, и не слюной, а размоченной пылью: «Опять забила!..» Да так забила, что теперь не провернуть ломом в обратную сторону транспортер жатвенной части! Где-то под толстым валком не просохли колосья, не перемялись и вот теперь мочалой сбились в наклонной камере…