Гнев Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 21

– У меня нет никаких оснований для…

– Безусловно… Только вот относительно машины…

– Уверяю вас, это просто выскочило у меня из головы… За последние месяцы машина потребовала ремонта уже в третий или четвертый раз, а тут еще я решил сменить…

– И три дня вы пользовались такси?..

– Да… Иногда я беру такси, даже если моя машина стоит у подъезда… Чтобы не искать места, где ее припарковать…

– Понимаю… У вас сегодня защита?

– Нет… Я уже говорил вам, что защищаю довольно редко… Я скорее юрисконсульт…

– Значит, вы весь день будете дома?

– Если только у меня не назначена какая-нибудь встреча в городе… Минутку…

Он снова открыл дверь в соседний кабинет.

– Люсетт!.. Пожалуйста, взгляните, сегодня во второй половине дня я должен идти куда-нибудь?..

Мегрэ показалось, что девушка плакала. Ни глаза, ни нос у нее не были покрасневшими, но взгляд был тусклый, и в нем сквозило беспокойство.

– По-моему, нет… Все ваши встречи назначены здесь…

Однако она справилась по своей красной записной книжке.

– Да, здесь.

– Вы получили ответ… – заключил адвокат.

– Благодарю вас…

– Вы думаете, я вам потребуюсь?

– Пока не знаю точно, но ведь никогда не предугадаешь… До свидания, мадемуазель…

Не поднимая на него глаз, она кивнула в ответ. Жан-Шарль Гайар провел комиссара в коридор. Дверь приемной была приоткрыта, и, проходя мимо, можно было увидеть ноги ожидавшего там мужчины.

– Еще раз благодарю за телефон…

– Пустяки…

– Извините меня…

Когда, пройдя метров пятьдесят по тротуару, Мегрэ обернулся, Гайар все еще стоял на пороге и смотрел ему вслед.

Глава 7

Это случалось с ним много раз, случалось часто, но никогда еще не было столь отчетливо, столь характерно. Чем менее ты уверен в себе, чем меньше фактов у тебя в руках, тем с большей настойчивостью идешь по намеченному пути.

Говоришь себе, что ты волен в случае надобности повернуть все на сто восемьдесят градусов и искать в ином направлении.

Посылаешь инспекторов направо и налево. Тебе кажется, что ты топчешься на месте, но потом обнаруживаешь какую-нибудь крохотную новую зацепку и начинаешь осторожно продвигаться вперед.

И в тот момент, когда ты ждешь этого меньше всего, нить вдруг выскальзывает из твоих рук. Ты уже больше не управляешь расследованием. Факты повелевают тобой, и тебе приходится делать шаги, которых ты не предвидел, к которым не готов.

И тогда проходит один или много томительных часов. Ты допрашиваешь самого себя. Ты задаешь себе вопрос, не пошел ли ты сразу, с самого начала, по неверному пути и не окажешься ли перед пустотой или, еще хуже, перед фактом, что реальность весьма отличается от того, что ты себе вообразил.

В конце концов какова была его единственная отправная точка? Всего лишь убеждение, подкрепленное – что правда, то правда – опытом: люди из преступной среды, всякий сброд, как их теперь называют, не душат. Они действуют револьвером, иногда ножом, но в анналах Уголовной полиции нет даже намека хотя бы на единое преступление в этой среде, когда в вину вменялось бы удушение.

И еще одно: они бросают свою жертву на месте преступления, и тем более в архивах не зарегистрирован ни один случай, когда убийца хранил бы у себя труп в течение нескольких дней, а потом подбросил его на улицу.

Итак, комиссар был буквально загипнотизирован последним вечером в жизни Буле, его телефонными звонками, его ожиданием у двери «Лотоса» рядом с одетым в ливрею Микеем, всем, вплоть до той самой минуты, когда Буле непринужденной походкой пошел вниз по улице Пигаль.

Все построение Мегрэ держалось на этом и еще на истории с полумиллионом франков, взятым из банка двадцать второго мая.

Это построение предполагало, что не произошло никакой любовной драмы в «маленькой Италии» на улице Виктор-Массе, что три женщины живут там в мире и согласии, именно так, как это кажется с первого взгляда, что у Эмиля Буле не было любовницы и, наконец, что Антонио – честный человек.

Окажись одна из этих гипотез, вернее, не гипотез даже, а фактов, в которых он был убежден, неверной, и все его построение рухнет.

Не потому ли у него был такой недовольный вид и он продолжал заниматься этим делом с некоторым отвращением?

День был жаркий. Солнце палило через окно, хотя комиссар опустил штору. Он и Люка сняли пиджаки, закрыли дверь и занялись работой, которая, возможно, заставила бы судебного следователя только пожать плечами.

Правда, следователь, которому поручили вести дело, не тревожил их, твердо уверенный, что в подоплеке здесь – какое-то пустяковое сведение счетов, да и пресса не уделяла больше этому внимания.

Эта фраза уже становилась ритурнелью, он никак не мог освободиться от нее, словно от навязчивой песенки, которую слишком часто передают по радио или телевидению.

Однако сегодня утром, после похорон, он снова отправился к метру Жан-Шарлю Гайару, но вел себя там насколько мог благоразумно. Выйдя из церкви, он как бы случайно проводил адвоката до улицы Ла Брюйер, задал ему несколько вопросов, старался не проявлять настойчивости.

Это было такое же уверенное, такое же обоснованное утверждение, как и то, из которого он исходил:

Только ведь известного адвоката не вызовешь на набережную Орфевр и не подвергнешь его многочасовому допросу, не рискуя обрушить на себя гнев всей Коллегии адвокатов, если не всего юридического аппарата.

Есть профессии, где особенно чувствуется кастовость. Он, Мегрэ, заметил это, когда говорил по телефону со своим другом Шаваноном и особенно во время визита к несказанному метру Рамюэлю.

Итак, именно клиентами Жан-Шарля Гайара занимались двое мужчин в позолоченном солнцем кабинете Мегрэ. Люка вернулся из суда со списком, составить который ему помог один из секретарей канцелярии.

В голове Люка тоже начала зарождаться одна мысль. Пока еще смутная. Ему никак не удавалось уловить ее суть.

– Секретарь суда сказал мне одну любопытную вещь…

– Какую?

– Сначала, когда я назвал имя Жан-Шарля Гайара, он как-то странно усмехнулся… Потом я попросил у него список дел, которые вел этот адвокат за последние два года, и взгляд его стал еще более язвительным… «Вы найдете их не много…» – сказал он мне. «У него мало клиентов?» – спросил я. «Напротив! – ответил он. – Насколько я слышал, у Гайара огромная практика».

«И, говорят, он зарабатывает больше, чем некоторые метры из Коллегии адвокатов, которые защищают в суде каждую неделю…» Меня это заинтриговало, я пытался заставить его разговориться, но секретарь все остальное время листал свои досье и молчал. Иногда бормотал, читая фамилию и дату на листке: «Оправдательный приговор…» Немного позднее: «Опять оправдательный приговор…» И вид у него был ехидный, что раздражало меня. «Наконец-то! Осуждение… Условное, надо думать…» И так до конца. Список рос. Оправдательные приговоры следовали один за другим, чередуясь с обвинительными условными или определяющими незначительное наказание… Наконец я пошел на провокацию: «Он, должно быть, очень влиятельный адвокат…» – сказал я. Тогда секретарь взглянул на меня так, словно в душе смеялся надо мной, и только потом удостоил ответом: «Он, как никто, умеет выбирать себе дела…»

Именно эта фраза заинтриговала Люка, и за нее ухватился Мегрэ.

Наверняка не только для обвиняемого, но и для его защитника куда приятнее выиграть процесс, чем проиграть его. С каждым процессом популярность адвоката возрастает, увеличивается его клиентура.

Выбрать дело…

А пока двое мужчин придирчиво вчитывались в список, который принес Люка. Они принялись за первую подборку. На листе бумаги инспектор записал дела, проходившие как гражданские. Поскольку и Мегрэ и Люка были не очень-то сведущи в этой области, они решили пока ими не заниматься.