Драма на Бульваре Бомарше - Сименон Жорж - Страница 2

— А ваша сестра?

— Моя сестра была очень ревнивой.

— Она его любила?

— Не знаю.

— Что она сказала, застав вас?

— Ничего не сказала… Она мне написала… С тех пор мы никогда не обращались друг к другу, ни словом не обменялись.

— И когда это было?

— Второго июня… Мы в третий раз были вместе…

— На бульваре Бомарше?

— Да… В моей комнате… Фердинан думал, что Луиза вышла из дома, а она была на кухне с прислугой…

— Вы не думали о том, чтобы жить отдельно?

— Я хотела… Это сестра потребовала, чтобы я осталась…

— Почему?

— Чтобы легче было за нами следить… Она опасалась, что, если я не буду жить в их квартире, ее мужу будет совсем просто со мной тайком встречаться…

— А в квартире?

— Она никогда не оставляла нас наедине… Всегда ходила в мягких домашних туфлях, так что появлялась бесшумно…

— Как вы могли жить месяцами, не говоря друг другу ни слова?

— Мы обменивались записками… Например, сестра писала: «Приготовь к завтрашнему утру свое грязное белье…», или же: «Не пользуйся ванной. Она течет…»

— А Вуавен?

— Он очень страдал. С самого начала он не стал спать в спальне жены и устроился на диване в гостиной… Он поклялся мне, что между ними ничего больше нет…

Мегрэ посчитал на пальцах:

— Июнь… июль… август… сентябрь… октябрь… Пять месяцев!.. Неужто пять месяцев вы так и жили?

Кивком головы она подтвердила его слова, словно бы это было вполне естественным.

— Фердинан Вуавен никогда не говорил вам о том, чтобы освободиться от жены?

— Никогда! Клянусь вам…

— И никогда не предлагал вам уехать вместе с ним?

— Вы его не знаете, — вздохнула она, покачав головой. — Он порядочный человек, понимаете? Такой он и в делах… Подписав контракт, он выполняет его в точности, чего бы это ни стоило… Спросите у всех, с кем он работает…

— Тем не менее ваша сестра в течение нескольких месяцев как бы предчувствовала свой конец… Она написала три письма одной своей подруге по пансиону, и в каждом из них речь идет об отравлении…

— Знаю! Сестра словно совсем обезумела… Из-за того, что нас выслеживала… Чуть ли не каждую ночь она открывала дверь в мою комнату, и в темноте я ощущала, как ее рука касается моего лица. Она желала убедиться, что я в своей постели и что я там одна…

— Один вопрос. Со второго июня вы больше не виделись с Вуавеном наедине?

— Виделась три или четыре раза, не дома… Но сестра об этом узнавала… Каждый раз она нас ждала у дверей отеля… Она повсюду ходила за мной по пятам… Один раз она вышла на улицу в домашних туфлях, потому что ей не хватило времени надеть другие.

Мегрэ побывал в квартире, такой же безликой, как сам Вуавен… Он представлял себе жизнь этих троих персонажей. И нужно было без конца кружиться вокруг все тех же вопросов, как без конца кружатся на манеже, не находя выхода, лошади.

— Знаете ли вы, что в аптечке в ванной комнате лежала упаковка соды?

Весь вопрос и был в этом. После смерти Луизы Вуавен всю квартиру перерыли. Очень скоро нашли стакан, в котором было лекарство. Анализ показал, что это дигиталис, разведенный в небольшом количестве воды.

Рядом со стаканом нашли пакет с этикеткой «Питьевая сода». А в пакете был дигиталис, в количестве, достаточном, чтобы прикончить сотню людей.

— Что вы делали в последнее воскресенье во второй половине дня?

— То же, что и каждое воскресенье. Это был самый тяжелый день. Фердинан был в гостиной, просматривал счета. Я читала у себя в комнате. Сестра должна была быть у себя…

— Что вы ели на завтрак?

— Это я прекрасно помню… Зайца, его прислал один из клиентов Фердинана.

Она по-прежнему произносила «Фердинан» с жаром, словно то был самый красивый и самый необыкновенный из людей.

— Вас очень потрясла смерть сестры?

— Нет!

Она не таилась. Даже подняла голову, чтобы показать лицо.

— Сестра заставляла его страдать слишком сильно…

— А он?..

— Разве это его вина?.. Я знаю, что он ее никогда не любил… Он прожил с нею восемь лет, но никогда не был счастлив… Сестра всегда была грустной, плохо себя чувствовала… В первый же год, как они поженились, ей пришлось перенести операцию, и она напрочь перестала быть женщиной, как какая-нибудь другая…

Мегрэ еще раз вышел на минуту, и от дверей посмотрел на человека, глубоко утонувшего в диване. Один раз он ему уже задавал вопросы, но длилось это недолго, и он колебался, стоит ли затевать один из тех бесконечных допросов, что изнуряют обе стороны.

— Он не захотел поесть? — тихо спросил Мегрэ у одного из инспекторов.

— Нет… Утверждает, что не голоден…

— Ну ладно!

И Мегрэ, пытаясь приободриться, вернулся в кабинет, где неподвижно сидела Николь.

— Да, кстати… Раз уж мы говорим о болезнях… У кого в доме побаливал живот?

У Фердинана! — без колебаний откликнулась она. — Редко, но иногда его схватывало, особенно когда у него бывало сердцебиение…

— Так у него случалось сердцебиение?

— Можно сказать, что его беспокоило сердце, по-моему, года два назад, но сейчас он от этого почти выздоровел…

— Не знаете ли вы, не болел ли у вашего зятя живот последние недели?

— Да, болел, — подтвердила она, как всегда, уверенно.

— Какого числа?

— В тот день, когда мы все заболели…

— Не помните ли вы, что вы ели?

— Этого я уже не помню…

— Доктора приглашали?

— Нет! Фердинан не захотел… Ночью у нас у всех болела голова, нас рвало, и Фердинан подумал, что была утечка газа.

— Так было только один раз?

— Да… Во всяком случае, так сильно.

— Вы хотите сказать, что бывали и другие недомогания?

— Я вас понимаю, комиссар… Но вы не заставите меня потерять хладнокровие. Я выдержу до конца, несмотря ни на что, потому что знаю, что Фердинан невиновен. Если бы кто и должен был отравить мою сестру, так это был не он, а я. Вы видите, что я не боюсь сказать об этом.

— Но вы этого не сделали? — сказал он с некоторой иронией в голосе.

— Нет… Мне даже не приходило в голову такое… Я бы ее убила иначе, не знаю как… последнее время мы все болели, это верно… Только вот я хотела бы вас там видеть… Вы себе представляете, как мы жили?.. За обедом или ужином кто-нибудь из нас всегда не ел… Знаете, сколько у нас переменилось прислуги за пять месяцев? Восемь. Они говорили, что не хотят оставаться в сумасшедшем доме…

Она заплакала от перенапряжения. Это случилось уже не в первый раз с начала допроса, но она быстро вновь обретала свое хладнокровие, смотрела Мегрэ в глаза, словно идя навстречу его вопросам.

— Я даже не знала, открываются ли еще окна…

И случалось, что я больше не смела дойти и до угла нашей улицы, отлично зная, что сестра идет по пятам.

— Значит, по вашему мнению, ваша сестра покончила с собой?

Она не ответила сразу, позволив убедиться, что вопрос ее волнует.

— Иначе говоря, вы утверждаете, что ваша сестра дошла до того, что раздобыла значительное количество дигиталиса и что вместо того, чтобы попытаться отравить вас, она покончила с собой?

— Не знаю… — призналась она.

И чувствовалось, что она больше в это не верила, что это не соответствовало характеру сестры.

— Так как же?

— Тут какая-то тайна… В любом случае, Фердинан не убивал!

— А вы?

Но он обманывался, если ожидал, что выбил почву у нее из-под ног. Она подняла голову и с легкой иронией лишний раз выдержала его взгляд.

— Думаю, мы поступим лучше, если позовем вашего зятя, — проворчал Мегрэ. — Или, скорее… Подождите… Будьте любезны пройти в приемную, пока я его здесь приму…

— Что вы хотите ему сказать?

Она поднялась с кресла: теперь она сердилась и зубами рвала платочек на мелкие кусочки.

— Войдите! — крикнул Мегрэ, приоткрывая дверь. — А мадемуазель подождет…

И он заставил ее выйти, прежде чем вошел Вуавен, потом указал тому на кресло, с которого только что поднялась девушка.

— Стакан пива?