До самой сути - Сименон Жорж - Страница 6

Взгляд ее означал: «Догадываюсь: ты взбесился потому, что я встала, и решил — из-за твоего приятеля. Ну и что? Разве я не имею права на любопытство?»

Вслух же она сказала:

— Эрик — самый симпатичный парень на свете. И хозяйничать умеет, как никто.

На мгновение Пи-Эм опешил: какой еще Эрик? Забыл, что накануне сам придумал брату это имя.

— Мы тут немножко поболтали, пока готовили завтрак.

Все это она делает нарочно. Чувствует: что-то не так и Пи-Эм не в своей тарелке. Полуголой она осталась тоже нарочно.

Другие женщины в долине напяливают на себя не больше тряпок, чем Нора, но у нее это получается особенно вызывающе. Круглый год, кроме тех случаев, когда она выезжает верхом, весь ее туалет состоит из коротеньких шортов, смахивающих скорее на купальные трусики, и чего-то вроде лифчика, откуда то и дело выскакивает то одна, то другая грудь. Ноги в сандалетах, обязательно без чулок; красные, напедикюренные ногти.

Правда, сложение у нее как у мальчика: бедер почти нет, грудь не больше, чем у пятнадцатилетней девочки.

— Эрик говорит, друзья вряд ли заедут за ним.

При имени Эрик Пи-Эм всякий раз хмурится. Боится запутаться. Ему же неизвестно, что успел наговорить брат.

— Почему ты никогда о нем не рассказывал?

— А почему я должен тебе рассказывать обо всех своих знакомых по колледжу и университету?

— Не очень любезно по отношению к нему!

— Он знает: у меня скверный характер.

Самое удивительное, что Доналд слушает с таким видом, как будто все это совершенно его не касается. Лил находит его печальным? Нет, он не печален — он отвратительно равнодушен. Ни один мускул в лице не дрогнет.

Сидит и спокойно ест яйца с беконом, словно у себя дома, рядом с Милдред и детьми. Смотрит куда-то в пространство, за окно, где снова зарядил дождь.

В конце концов, кто из них больше рискует? Это-то и приводит Пи-Эм в бешенство. Доналда, конечно, могут поймать. Ну и что? Он все-таки бежал из тюрьмы, верно?

Хотя по логике должен был бы сидеть еще долгие годы.

И виноват в этом он сам, а не Пи-Эм.

Этого Нора знать не может.

По-настоящему рискует он, Пи-Эм. Он никого не убивал. А ведь они родились от одних и тех же родителей в одном и том же деревянном эпплтонском доме. Шансы преуспеть были у них тоже одинаковые.

Разве Доналд при всей своей отрешенности — ох уж этот его пресловутый печальный вид! — осмелился бы сказать, что Пи-Эм не прав?

Лучшее доказательство того, что начинали они с одинаковыми козырями, — их младшая сестра Эмили.

Точно Пи-Эм не помнит — мало жил с ней вместе и плохо ее знает. Она тоже пробилась, создала себе в Лос-Анджелесе солидное положение — занимает видный пост в одной косметической фирме, может быть, даже стала ее совладелицей.

Ради этого Эмили пришлось крепко поработать, и она, несомненно, во многом себе отказывала, как долгие годы отказывал Пи-Эм: если без всякой помощи из дому он закончил юридический факультет, то лишь потому, что вкалывал буквально дни и ночи.

А теперь Доналд поочередно наносит им визит и даже ухом не ведет.

«Милдред с детьми ждет по ту сторону границы; надеюсь, ты меня перебросишь?»

Эмили отдала ему всю свою наличность. Выходит, сочла, что это в порядке вещей?

Интересно, что бы она сказала, если бы, например, Пи-Эм, подхватив чуму или холеру, ввалился к ней, плюхнулся на ее постель и объявил: «Надеюсь, ты выходишь меня? А если заразишься сама, тем хуже».

А ведь положение совершенно то же самое. Даже почище: Доналд опаснее чумы.

И все-таки, не успел он появиться и провести здесь несколько часов, как две женщины уже интересуются им, готовы помочь ему, взять его под защиту.

Лил Ноленд! Как это она сказала?

«В вашем приятеле есть что-то очень печальное».

А Нора, которая так гордится своей невозмутимостью и здравомыслием, вскакивает с постели в половине десятого утра и бежит готовить завтрак вместе с неизвестным ей человеком!

И в довершение подозревает собственного мужа в том, что он грязно ревнует ее к своему приятелю.

Зазвонил телефон. Нора поднялась, вышла в гостиную, но голос ее был слышен и в кухне:

— Да… Алло!.. Да, Лил… Нет, пока ничего не сказал… Едим яйца с беконом… Разумеется! Прекрасная мысль!.. Что? Алло! Не понимаю… Нет, не рассказывал…

Он сегодня с утра дуется… Да… Правда?.. Мне так не показалось… Нет… Конечно, в полной норме…

Пи-Эм покраснел и невольно метнул яростный взгляд на брата, спокойно продолжавшего есть. Ему все ясно. Очевидно, секрет, доверенный им маленькой м-с Ноленд, привел ее в такое возбуждение, что она тут же бросилась звонить Hope.

— Сейчас поговорю с ним… Мы, во всяком случае, приедем… А потом вы все — к нам… Ну еще бы!.. Нет, не одета — никак с духом не соберусь… До скорого!

Вернувшись, она объявила, словно Пи-Эм и без того не догадался:

— Это Лил.

И, посмотрев на мужчин, иронически скривила уголки рта: эту мину она всегда делает, когда кажется сама себе особенно проницательной.

— Раньше чем через неделю не перебраться, — выпалила она.

— Не может быть!

— Точно! Рауль на своей лошади был последним, кому это удалось.

Доналд резко вскинул голову.

— Кто-нибудь переправился через реку?

Неслыханно. Он уставился на брата, словно требуя от него отчета. Это не ускользнуло от Норы. Как и то, что Пи-Эм, несмотря на все усилия, растерялся и лицо у него стало почти виноватым.

— Да, но верхом! К тому же Рауль — единственный, кто был способен перебраться сегодня утром. Он здесь родился, знает Санта-Крус как свои пять пальцев, но и то колебался добрых четверть часа. Я был при этом. Если бы он не решился, скот Пембертонов остался бы совсем без присмотра.

— А почему нельзя перебраться отсюда туда?

— Прежде всего потому, что вода по-прежнему поднимается.

Кто, в конце концов, виноват — он или Доналд? Роли переменились.

— Ты уверен?

— Безусловно. Кроме того, переправляться в противоположном направлении труднее: тот берег крутой, почти отвесный, и лошади, оказавшейся по брюхо в воде, не вскарабкаться на него.

— Вы спешите с нами расстаться? — вставила Нора.

И в ее устремленных на мужа зрачках вспыхнул иронический огонек. Пи-Эм все понял.

Она вообразила, что он ревнует! То же, вероятно, подумала и Лил Ноленд, когда он выложил ей придуманную им историю.

Какие же они обе дуры! Боже милостивый, он ревнует!

К кому? К родному брату? К Доналду, этому вечному неудачнику, который кончил тем, что женился на Милдред, а теперь бежал из тюрьмы в Джольете[4] и с минуты на минуту может быть пойман?

Он ревнует! Это все, до чего они додумались. И только потому, что у Доналда «печальный вид».

— Эрик, хотите стакан пива?

Пи-Эм свирепо глянул на жену.

— Я же сказал тебе ночью…

— Ах да, извините. Алкоголь вам, кажется, запрещен?

Они все еще торчали в кухне, где Эшбриджи ели только по воскресеньям, когда прислуга выходная. Нора поднялась, налила себе пива, потом пустила горячую воду в посудомойку.

Теперь вскочил и Доналд.

— Дайте-ка я.

— Не надо. Мы привыкли.

— Я тоже.

Доналд себя таки выдаст. У него не могло быть служанки. И до известных событий он, разумеется, помогал Милдред по хозяйству.

Нора достаточно тонкая штучка, чтобы догадаться об этом, а уж если она ухватилась за ниточку, трудно предсказать, как далеко она по ней пойдет.

— Вы женаты?

Она заметила, что у Доналда нет обручального кольца. Может быть, пришлось продать?

— Да. Трое детей.

— Далеко отсюда живете?

Что побудило Пи-Эм ответить за брата? Боязнь, как бы тот не ляпнул лишнего?

— В Огайо.

Эшбриджи принялись мыть посуду. Время от времени Нора насмешливо косилась на мужа.

— Странно! — продолжала она. — Иногда у меня такое чувство, словно я знаю вас давным-давно. Вы не обижаетесь? Я все спрашиваю себя: не встречались ли мы где-нибудь? Вы не жили в Лос-Анджелесе?