Непрощенные - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 33

Сержант, разглядев огонь в глазах радистки, на короткое время умолк. После чего снова помотал головой.

– Все равно, не буду служить вашей конторе! Пойду к линии фронта, а там будь что будет.

– Вы не правы, товарищ лейтенант! – выкрикнула Люба.

– Да ну? – хмыкнул Волков.

– Вы вот десять танков подбили…

– Четырнадцать.

– Да пусть двадцать! Немцев убили с полсотни…

– Больше.

– Пусть сто! Но те бумаги, что в немецком штабе захвачены, тысячи жизней спасут! Десятки тысяч! Планы врага раскрыты! Наши подготовятся и как дадут немцам!

– Может, дадут… А может, и нет… – вздохнул Волков. – Бардак кругом. Война – всегда бардак, но сейчас он и вовсе феери… фере… Большой бардак, Любовь Петровна! Особенно в вашей гэбне. Шпионов и врагов народа перед войной искали, тысячи грохнули, сотни тысяч в Сибирь отправили, а настоящий враг на виду стоял и не прятался даже. Сосредоточил армию и врезал. И что? Оказалось, что и шпионы у немцев есть, и диверсанты с предателями – тебе ли не знать? Кого же тогда ловили да по тюрьмам пихали? Армия бежит от самой границы, за неделю к Березине домчали! Сколько парней погибло! – Сержант хватил кулаком по столу. – А сколько еще погибнет! Землю свою километрами бросаем, а обратно пядями отгрызать будем! Большой кровью. Мудрое руководство, млять! Надежда прогрессивного мира…

– Как вы можете! – Люба раскраснелась. – Так нельзя! Если перестанем доверять партии, то как победить? Это… Это хуже предательства! – Она сжала кулаки.

– Ишь какая! – Волков смотрел на нее с любопытством. – А ну иди сюда!

Люба хмыкнула, дернула плечами, но подошла.

– Не бойся – не укушу… Садись!

Девушка присела на край лавки.

– Выпьешь? – Он придвинул стакан.

Люба замотала головой.

– Правильно! – пьяно качнув головой, одобрил он. – Нечего со всяким…

– Вы не всякий! – возразила Люба. – Вы замечательный командир, можно сказать, герой. Бойцы вас любят! А вы… Какой пример вы им даете? Распустились! Вдруг немцы? Бойцов нет, командир пьяный…

– Немцы? – хмыкнул Волков. – Их ближайшая часть в двадцати километрах, да и та не строевая. Трофейщики, барахло собирают.

– Почем вы знаете?

– Дорогая моя радистка! – Волков повел плечами. – С начала войны я, в отличие от некоторых, вполглаза сплю и не лягу, пока окрестности не обследую. В первый же вечер, когда Ефим хозяйку ублажал, а ты за стенкой это слушала (Люба покраснела), сходил в село неподалеку. Встретил там кое-кого, переговорил. Ребята хорошие попались, воевать рвутся. К нам просились, но я сказал, пусть сначала заслужат. Разузнают, где немцы стоят, какие планы у гадов. Они стараются. На рассвете, пока Любовь Петровна еще почивать изволили (Люба смутилась), прибегал паренек. Доложил обстановку. Думаешь, я из разгильдяйства отпустил Ефима по грибы, а бойцов – на сенокос? – Волков ухмыльнулся. – Не парься, Петровна! Механик здесь, случись что – народ мигом соберет.

– Но зачем вы пьете? – не отстала Люба.

Волков сфокусировал взгляд, задумался:

– На душе погано! – Он вздохнул. – Дочку вспомнил. Пока воевал, некогда было, а здесь накатило.

– Давно видели?

– Даже забыл когда! – Волков покачал головой, будто укоряя себя. – Она теперь школьница, а я ее вот такой, – он показал руками, – помню. Придешь домой, а она сидит, рисует… Увидела, бежит к тебе. Тянет рисунок, а в глазенках так светится: «Похвали меня, папа, приласкай!» Ты ее на руки подхватишь, прижмешь к себе, она носиком сюда ткнется, – Волков указал себе под подбородок, – и дышит. Тихонько так, тихонько. А от волосиков ее ромашкой пахнет… – Он скрипнул зубами. – Вот так, Любовь Петровна! Был у меня дом, была семья, а теперь – никого! И жена мне теперь не жена, и дочка не дочка… – Он потянулся к стакану.

– Не надо! – Люба перехватила стакан и спрятала за спину.

– Гляди ты! – удивился Волков. – Командует. У тебя муж есть?

– Нет!

– А был?

Люба покрутила головой.

– Понятно…

– Что вам понятно? – обиделась Люба. – Мужа у меня по другой причине нету. Некрасивая я!

– Ну… – Волков окинул ее критическим взглядом. – Ты, конечно, не Анжелина Джоли…

– Кто такая Джоли? – перебила Люба.

– Актриса американская. Стерва.

– Почему? – удивилась Люба.

– На мою бывшую похожа, или та – на нее. Без разницы. На обеих клейма ставить негде. Как по мне, так все у тебя в самый раз!

– Это в вас водка говорит! – съязвила Люба. – Пьяным все женщины красивые!

– Считаешь? – Он задумался и вдруг резко встал. – Идем!

Мгновение поколебавшись, Люба устремилась следом. По пути она подобрала петлицы и сунула в карман. У колодца Волков стащил гимнастерку, бросил ее на сруб, затем, поболтав цепью, поднял воротом полное ведро.

– Лей! На голову! Не так! – закричал, когда Люба плеснула с размаху. – Медленно!

Люба подчинилась. Он кряхтел, фыркал и растирал воду по стриженой голове. Когда ведро опустело, Волков распрямился и смахнул воду с лица.

– Теперь трезвый?

– Не совсем! – сказала Люба и засмеялась. Он и вправду выглядел смешно: мокрый, в потемневшей от воды майке.

Он нахмурился и, прежде чем Люба успела сообразить, шагнул и подхватил ее на руки. Вскинул над головой. Люба взвизгнула.

– Ну? Трезвый?

– Да! – завопила Люба.

Он подбросил ее (Люба ойкнула), поймал и аккуратно поставил на землю.

– Вы!.. – Люба не находила слов. – Вы что вытворяете! А если бойцы увидят? Что подумают?

– Что у нас любовь! – предположил он.

– Еще чего! – фыркнула Люба.

– Ну вот! – развел он руками. – Опять не угодил! Пить нельзя, на руках носить – тоже… Железная девушка!

– Ничего не железная! – насупилась Люба. – Обыкновенная.

– Я сказал бы даже, что мягкая. На ощупь.

– Вы!.. – Люба смутилась. – Вы…

Он стоял, улыбаясь. Люба не выдержала и хихикнула.

– Когда сеанс? – спросил Волков, посерьезнев.

– Скоро! – Она бросила взгляд на часы.

– Если сообщение, немедленно ко мне!

Он потянулся к гимнастерке, но Люба опередила.

– Пришью! – сказала, показав петлицы.

Он кивнул и зашагал к дому. Люба смотрела вслед. «Грубиян! – подумала сердито. – Бугай неотесанный!» Она вспомнила прикосновение его сильных и в то же время бережных рук и ощутила, что краснеет. До сих пор ни один мужчина не держал ее на руках. Оказывается, это приятно. «Уймись! – одернула она себя. – Сама понимаешь, что это не всерьез. Его жена на актрису была похожая, ему такие нравятся. А ты кто? Сказал, что у тебя все на месте, но это из вежливости. Ты ему не нужна…» Разум, однако, не угомонился и стал подсовывать мечты одну слаще другой. Любе пришлось собраться, чтоб справиться. Она вздохнула и пошла в дом – включать рацию.

…Час спустя девушка стояла у стола с разложенной картой, а Волков с Паляницей, склонившись, водили по ней пальцами.

– Здесь! – сказал Волков, ткнув в кружок. – Лучшее место!

– Почему? – спросил Паляница.

– Достаточно большой город неподалеку от линии фронта, много дорог. Наверняка стоит штаб, возможно, даже не дивизии, а чего посолидней – корпуса или армии.

– Там же охраны!.. – присвистнул Паляница. – Батальон!

– Если не больше! – подтвердил Волков. – Стопро, что и танки есть. Пушки – само собой.

– Нас сожгут!

– Не попрем дуриком – не сожгут. Приказа брать город не было.

– Подобьют на подходе!

– Обломаются. С юга у города леса. Здесь они подлянки не ждут, поскольку южнее продвинулись уже за Днепр, если верить радиограмме. Так что сюрприз! – Волков ухмыльнулся. – Проучим гадов! Повадились ездить, как у себя дома. Выступаем немедленно! Сорок километров по немецким тылам, надо успеть.

– Я с вами! – сказала Люба.

– Брысь! – одернул Волков. – Тебя не хватало!

– Товарищ лейтенант госбезопасности! – Люба покраснела от гнева. – Как вы смеете?..

– Зачем идем, знаешь? – оборвал ее Волков.

– Так точно!

– Если радиста убьют, весь поход, все старания насмарку. Кто сообщение в Могилев передаст? Твоя жизнь сейчас дороже, чем моя, его, – ткнул он пальцем в Паляницу, – любого из бойцов и даже всех нас сразу. Понятно?