Непрощенные - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 21

Олег сумрачно глянул на пленного.

– Надеюсь, со мной поступят гуманно? – встревожился немец, ежась под его взглядом.

– Скажи, пусть не бздит! – буркнул Олег. – Не фашисты, чай! Да и чин у него не солдатский. В штаб сдадим. Присмотри за ним, я в авто пошарю.

В поваленном автомобиле обнаружился коричневый портфель. Олег вытащил его и раскрыл. Документы, карты… Немец не соврал: действительно из оперативного отдела. Одна карта изрисована, причем недавно: от Слонима красная стрела устремилась в направлении Барановичей. У основания стрелы цифра 18 и буквы «Pz». 18-я танковая… Начальству будет любопытно увидеть. В портфеле нашлись и чистые карты. Поколебавшись, Олег приватизировал несколько листов: сложил и спрятал за голенище. Добытая вчера карта устарела: обрывалась за Кобрином. Немцы наступают слишком быстро…

Закончить шмон он не успел. В стороне послышался рев моторов, на шоссе вылетел танк, следом – другие. Передний «БТ» развернулся и подъехал ближе. Из люка выбрался подтянутый командир со «шпалами» в петлицах. Кононов…

– Что здесь происходит?

Илья рванул к полковнику неуклюжим строевым и, вскинув ладонь к шлему, стал докладывать. Кононов слушал, хмурясь.

«Сейчас врежет за Гудериана! – подумал Олег. – Илью надо спасать!»

– Товарищ полковник! – подскочил он ближе. – Разрешите обратиться?

– Чего тебе? – сморщился Кононов.

– Захвачены штабные документы. Вот! – Олег протянул портфель. – А это оружие пленного! – Он достал пистолет.

Кононов выхватил карту из портфеля и впился в нее взглядом. На пистолет не обратил внимания. Его забрал подошедший капитан. «Можно было не отдавать! – с сожалением подумал Олег. – Хороший был «вальтер»!

– Пленного и документы – в штаб армии! – приказал Кононов, складывая карту. – Командиров батальонов – ко мне! Младший лейтенант Паляница – свободны! И скажите спасибо, что вчера отличились!..

«Пронесло!» – обрадовался Олег. Он тронул за локоть застывшего Илью – уходим. С глаз начальства долой, заднице легче…

Глава 6

Олег

Раздолбали нас через три дня. После неудачи с Гудерианом мы схлестнулись с корпусом Лемельзена. Немцев остановили, но ненадолго. Утром к фашистам прибыло подкрепление, мы отошли к Слуцку. На подступах к городу остатки 22-й дивизии догнали танки Моделя. Мы приняли бой; тут и случился окончательный писец. Перед боем с Лемельзеном у нас было двадцать пять танков, к Слуцку отступили с десятком – мелкая помеха для немцев. Это Модель так думал. Русские говорят: «Мелкая блоха злее кусает». На войне командиры умнеют быстро – лобовых атак больше не было. Мы стреляли из засад, били немцев в борта и корму, где можно использовали артиллерию и пехоту. Модель споткнулся; уже не в первый раз я видел, как горят его танки. Был в том празднике и наш вклад. Двумя последними снарядами я поджег «тройку» с крестом на башне, поймав в ответ бронебойный в корму. Т-26 вспыхнул, но экипаж не пострадал. Спасла конструкция танка: моторное отделение в нем надежно отделено от боевого. Выскочили, тряся гудящими головами, и рванули в кусты.

В сожженной «тройке», видимо, пребывал какой-то начальник, поскольку подлетевший немецкий бронетранспортер вцепился в нас как клещ. Мы скатывались в балки, ныряли в кусты, отползали «хмызняками в бульбу», по выражению Коли-мехвода, – словом, драпали изо всех сил. Фашист не отставал, наседая на пятки и паля из пулемета. «Хмызняки», они же заросли лещины, уберегли. Забрались, правда, в такую гущу, что еле потом выдрались. Бронетранспортер попытался сунуться следом, но быстро понял, что он не танк. Немец сдал назад и прочесал кусты из пулемета. Засыпав нас сбитыми пулями ветками, развернулся и укатил. Я с радостью влепил бы ему в корму гранату (достал, гад, до печенки!), но гранат у нас не было. Оставалось подтереть сопли и ждать, пока фашист скроется.

Из кустов выбрались ободранные и злые. Бой откатывался к востоку, немцы теснили наших, переться туда смысла не было. Как и неделю назад, мы остались ни с чем: без танка, воинской части и четкого представления, что делать дальше. Разница заключалась в том, что за это время мы разбогатели. Коля разжился вещмешком и не забыл вытащить его из танка, у меня имелся МР-40, по-простонародному «шмайсер», а также «парабеллум» и немецкий штык в ножнах. Штыки висели на поясах Ильи и Николая, у лейтенанта вдобавок – кобура с «наганом». Я проверил автомат, отдал «парабеллум» Коле (тот аж подпрыгнул от радости), после чего скомандовал: «За мной!»

За кустарником отыскалась грунтовка, приведшая нас в село – большое и непривычно тихое. Жителей на улицах не наблюдалось, как и немцев. Удивляться последнему не стоило. Как мы успели убедиться, фашисты наступали вдоль главных дорог, игнорируя проселки.

Пустынной улицей мы прошли в центр и остановились перед правлением колхоза. Колхоз, как следовало из вывески, назывался «18-й партсъезд». На дверях правления висел замок, и надежда на помощь продовольствием сразу увяла. Где добыть еду, никто не знал. Ломиться в дома не хотелось: не фашисты, чай. Почесали в затылке, осмотрелись и увидели напротив правления здание с вывеской «Сельпо». На дверях сельпо висел замок, но на оккупированной территории советские законы не действуют. Я двинулся к магазину, на ходу доставая из ножен штык. Попытка отковырнуть замок провалилась: всаженный под запор клинок хрустнул и обломился у рукояти. Ну и ладно. Снял с плеча МР-40. Шуметь нам не стоило, но голод глушил осторожность.

– Товарищи!

Ух! Три ствола дернулись навстречу окрику.

Через площадь бежал человек. На нем был пиджак поверх рубахи-косоворотки и шаровары, заправленные в сапоги. Лицо у незнакомца было круглое; когда он подбежал ближе, стало видно, что широкая мордашка у бегуна изрядно вспотела.

– Товарищи! – прохрипел толстяк, пытаясь отдышаться. – Вы что же делаете? Это государственная собственность!

– А ты кто сам, дядя? – Я еле сдержался, чтобы не вспылить.

– Заведующий сельмагом!

– Тогда открывай, заведующий!

Толстяк замялся. Илья молча ткнул в вывеску с обозначенными часами работы:

– Открывай! Раз должен работать, почему закрыто?

– Товара нет! Разобрали…

Зачем же тогда бежал? К вооруженным людям? Я положил руку на автомат. Заведующий испуганно моргнул, достал ключи и завозился с замком.

Магазин встретил нас пустыми полками. Присмотревшись, я различил на одной из них несколько пачек папирос и пузырек одеколона. Ткнул пальцем.

– Почему не разобрали?

– Это же «Казбек»! Дорогие! У нас махорку…

– Давай!

Завмаг выложил товар на прилавок. Папиросы и впрямь выглядели непрезентабельно: пожелтевший на солнце картон, сами пачки помятые. Не страшно, нам не на выставку. Взял пузырек и отвернул пробку. Одеколон пах приятно. Глянул на этикетку: духи «Красная Москва». Гляди ты! Уже были! Пригодится! Сменяем на что-нибудь.

– А продукты?

– Никаких! – Завмаг театрально развел руками. – Крупу, соль, керосин и спички в первый день войны разобрали.

– Товарищ сержант! – Коля взял меня за рукав и склонился к уху. – Там подсобка! – он кивнул на дверь сбоку.

Лицо мехвода было насупленным. Дельная мысль! Мы направились к двери.

– Товарищи!..

Вопль, исторгнутый из глубины души, летел вслед. С чего так нервничаем? За дверью было темно, я нашарил выключатель. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Разобрали, говоришь? Что тут у нас? Мыло в ящике? Берем! Упаковки спичек? Дайте две! Керосин в бидоне? Без нужды! В ларе соль, крупная, серая… Не помешает. Мешочек холщовый как раз валяется…

Вышли из подсобки, как Деды Морозы, обвешанные подарками. На завмага было больно смотреть. Выглядел толстяк как вдовец, только что похоронивший любимую жену. Жлобяра не догадывался: будет и второй акт марлезонского балета. Свалили товар на прилавок.

– Считай!

Завмаг застучал костяшками счетов. Мешочек с солью бросил на весы.