Непрощенные - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 15

– Товарищ сержант! – В башне показалось лицо мехвода. – Танк заправлен, мотор в порядке. Смотрите! – Он нырнул обратно, послышался клекот электрического стартера. Мотор нехотя рыкнул и загудел.

– Глуши!

Выбрался наружу и обошел машину. Коля не отставал. Лицо у него было умоляющим. Не надо, а? Я б и сам не отказался, но как вытащить? Волшебным словом? Т-26 пробовал выбраться сам – за кормой куча грязи, выброшенная гусеницами, но не сумел. За ночь танк сел еще глубже. Нужен тягач, только где взять? Мне его Гитлер пришлет?

– Сержант! – Лейтенант призывно махал рукой.

Лицо его выглядело встревоженным – кого-то заметил. Немцы? Я побежал изо всех сил. Однако лейтенант смотрел не на гравейку. Вот оно что… Экипаж не покинул танк. Ему велели остаться и вытащить машину. Ребята поступили грамотно: пошли в лес и спилили молодую сосну – подложить под гусеницы. Они несли ее к танку, когда на шоссе выскочили немецкие мотоциклы. Танкисты не ждали их – «Мы же этих нарушителей прямо на границе!» – и не оставили в башне стрелка. Всех троих срезали из пулемета. Они рухнули, бревно придавило тела. Немцы не стали добивать – покатили дальше. Один из танкистов, раненый, сумел выбраться и пытался ползти. Недалеко… Обильная роса, выпавшая ночью, блестела на мертвых лицах, будто слезы.

– Товарищ сержант… – подошедший механик умолк.

– Взяли! – рукой указал на бревно.

Мехвод нагнулся. Вдвоем отбросили ствол в сторону. Коля принес от танка лопату, я выхватил и стал копать. Пропитанная влагой земля смачно чавкала под штыком. Занятие напрасное – всех убитых не похоронишь, но руки просили работы. Лучше копать, чем думать…

Пришел в себя минут через пять. Механик топтался рядом.

– Продолжай! – протянул ему лопату. – Вырой нормально.

Сам пошел к мотоциклу. Достал сигареты, закурил. Лейтенант смотрел на нас с тревогой.

– Подменишь Николая, как устанет? Надо спешить.

Илья пожал плечами. Я докурил, бросил окурок и вернулся к убитым. У младшего лейтенанта на поясе висел «наган», снял его вместе с кобурой – Илюхе пригодится. Командиру с винтовкой бегать негоже, да и в башне с ней… У других танкистов оружия не было. Лейтенант сменил уставшего Николая, я занял место у пулемета в коляске. Гравейка по-прежнему была пустынной. Потянул из пачки новую сигарету. К смерти трудно привыкнуть. На Кавказе видел, здесь насмотрелся, но внутри все равно скребет. Совсем ведь пацаны, наверное, и понять-то не успели…

Со стороны шоссе донесся гул. Кто-то ехал, причем этот «кто-то» имел мощный мотор и гусеницы: в гул вплетался лязг траков. Танки? Если так, вряд ли это немцы, уж больно мощно гудит. «КВ» или Т-34. Дав знак ребятам залечь, я завел мотоцикл и покатил к гравейке. Спрятал BMW за кустами и снял с турели «МГ». Против танка – рогатка, но если вышлют разведку… Береженого бог бережет.

Над взгорком показалась кабина, а за ней и широкий радиатор тягача. Деловито лязгая траками, он тащил на прицепе орудие на гусеничном ходу. В открытом кузове тягача сидели люди. Я пригляделся – защитная форма. Наши! Тягач сполз вниз, следом показался второй. А где же прикрытие? Стоит выскочить немцам на мотоциклах – и капут! Они тут совсем охренели!

Я выбежал на шоссе и замахал руками. Тягач подполз ближе и остановился. Из кабины выскочил командир со «шпалой» в черной петлице. Капитан.

– Кто такой?

Хоть бы пистолетик достал! Да и другие глазеют. А если засада?

– Сержант Волков, 22-я танковая! – вытянулся я. – Помогите вытащить! – Я указал на поле.

– Некогда, – отмахнулся он. – Без того опаздываем.

– Вы едете без прикрытия, а будет танк. Вдруг немцы…

– Нет здесь немцев! – Он повернулся.

– Товарищ капитан!

Окрик заставил его обернуться.

– Там лежат убитые танкисты. – Я указал рукой. – Они тоже думали, что здесь тыл. Со вчерашнего дня лежат. Вечером мы видели две колонны немцев, шедших к Кобрину. Бронетранспортеры, грузовики с пехотой… Выскочат на вас – ахнуть не успеете! Пока эту дуру развернешь… – Я кивнул на пушку.

Он задумался, но не спешил.

– Отдадим мотоцикл! – присовокупил я. – Трофейный, BMW, и пулемет в придачу. Вам нужнее.

– Ладно! – Он повернулся к тягачу. – Сидоренко, отцепляй и возьми буксирный трос! Расчетам рассредоточиться и занять оборону!

– Хватит одного? – спросил я. – Т-26, одиннадцать тонн…

– Это «Ворошиловец»! – хмыкнул он. – Дизель, 375 лошадиных сил. Наша «дура», как ты выразился, весит в полтора раза больше.

«Ворошиловец» не подвел: танк выдернул как морковку. Коля помог гусеницами, пригодилось и бревно. Пока мы возились, артиллеристы забросали убитых землей. Могилка была мелковатой, да и холмик – неуклюжим, но все ж не в чистом поле.

– Выдвигаемся к Жабинке! – сказал капитан, когда танк выбрался на шоссе. – Вы – впереди!

– Лучше мотоцикл с разведкой! – посоветовал я.

– Сам бы не догадался! – хмыкнул он. – Откуда такой умный, сержант? Топай в танк и лейтенанту своему скажи, чтобы чуть впереди нас катился. Мотоцикл передай вон тому сержанту.

Поехали.

В башне натянул на голову шлем. Мы сняли их с убитых. Коля хмурился, но я приказал. Приложиться головой к броне при торможении или попадании снаряда – удовольствие малое. К тому же в танке переговорное устройство без шлемофонов не работает. Мертвым без нужды, нам пригодится. Нас ждало сражение. «Дуры», что тащились за нами, для второстепенных задач не выделяют.

Хотелось есть. Утром Ильяс отказался от завтрака, теперь жалел. Есть рядом с человеком, которого собираешься убить, неправильно. С врагом хлеб не преломляют… Да и ночью сплоховал. Начал думать, правильно ли это – резать спящего. Потом за штык взялся, а руки будто держит кто… Пока набирался решимости, проснулся мехвод, затею пришлось отложить, а потом и оставить. Еще сон этот бестолковый. Горы, небо синее, отец весь седой на пороге дома, мать в огороде бабушке помогает. Понимаешь, что все это ушло, нет их, а проснуться не можешь – будто мешает что-то. И почему-то не хочется просыпаться. Он заходит в дом, а там простокваша холодная на столе, свежий бабушкин хлеб… Отец протягивает нож, чтоб мяса отрезать, и вдруг вместо ножа – штык с окровавленным лезвием. С остро заточенного кончика кровь капает. «Твоя кровь, сыночек!» – говорит отец. Внезапно стена валится, рассыпаясь на кирпичи, и в дом въезжает танк. В люке торчит рыжий, стреляет из автомата, орет: «Они прорвались!» Кто?! Куда? А вокруг уже никого – ни родителей, ни гор, ни бабушкиного дома. Только поле, поросшее пшеницей, и он посреди. Почва под ногами зыбкая, его тянет в трясину. Изо всех сил пробует вытащить сапоги, но не получается. Земля с чавканьем засасывает к себе, а за спиной гул, траки лязгают, моторы гудят. И лупят в спину – из орудий лупят. Чувствуешь, как снаряд летит, ход набирает. Сейчас врежется в тело, разнесет его в атомы…

Проснулся Ильяс в поту и, похоже, кричал даже… Вещим оказался сон. Расстрелянные танкисты, шлем с покойника, мокрый от росы… Ильясу не хотелось его надевать, но сержант глянул зло; возражения застряли в горле.

Ильяс встал и откинул люк. Сержант возник рядом. «Станет воспитывать – врежу!» – подумал Ильяс, наполняясь ненавистью. Рыжий, однако, ничего не сказал. Оглянулся на ползущие за танком тягачи, глянул вперед и засвистел. «Комбат – батяня, батяня – комбат…» – различил Ильяс. Выбрал песню, сапог! Лучше бы про негра…

К счастью, слушать пришлось недолго. Дорогу колонне преградил грузовик, вставший поперек гравийки, по сторонам его застыли люди с автоматами наперевес, в кузове виднелся пулеметчик. Петлицы военных были зеленого цвета, как и верх их фуражек. Пограничники?

– Заградотряд! – прокомментировал рыжий. – Быстро работают! Доложись, лейтенант! Представься, предъяви удостоверение личности. Не тушуйся: у нас все путем!

Пришлось подчиниться.

– Двадцать вторая – там! – Командир заградотряда указал на проселок, убегавший влево от гравийки. – Гаубицы пойдут дальше. Поспешайте, младший лейтенант!