Дело Фершо - Сименон Жорж - Страница 5

Пальто Лины, приличное драповое пальто, заказанное ее родителями у лучшего портного у Валансьенне, последовало за ними.

«В нем слишком жарко в Париже. Да и к тому же оно отдает провинцией. Оно делает тебя слишком серьезной…» — говорил он ей.

— Послушай, Лина, нам непременно нужно уехать.

Надо воспользоваться этим случаем. Обожди меня. Сначала я сбегаю к Рене.

Это был друг по Валансьенну, живший у тетки на улице Коленкура и служивший в страховой компании на улице Пийе-Вилль.

В самом начале, когда Моде приехал один в Париж, чтобы занять какое-то положение, прежде чем жениться на Лине, он уже прибегал к его помощи. Он даже жил у него в те времена, когда был без сантима в кармане, вопреки неудовольствию тетки, и прятался под кроватью, когда та неожиданно вторгалась в комнату.

— Съешь хоть ракушку.

Он вернулся в два часа. Нервы его были натянуты до предела, лихорадочней, чем обычно, блестели глаза. Ему удалось наскрести всего сорок франков: Рене под унизительным предлогом выпросил их в виде аванса у кассира компании.

— Понимаешь, Лина, нужно любой ценой…

Она ожидала сцены и предвидела слова, которые будут сказаны. Яростно сжатые зубы, выставленные вперед кулаки и слезы ярости в глазах:

— Мне кажется, там я добьюсь успеха. Не веришь?

А я знаю! Уверен! Разве можно допустить, чтобы из-за глупейшей нехватки денег…

Он их всех таким образом провел, даже Рауля Бокажа, отца Лины, который всегда клялся, что выдаст дочь только за серьезного парня с прочным положением в обществе.

И все-таки отдал ее Моде! Двадцатилетнему мальчишке, незадолго до этого уехавшему в Париж и утверждавшему, что хорошо зарабатывает на жизнь!

Папаша Бокаж, слывший ловкачом, хотя всегда был немного подшофе, уступил, увидев клочок бумаги с фирменной маркой крупной газеты, где говорилось, что Мишель Моде служит репортером с окладом две тысячи франков в месяц плюс гонорар.

В тот день на улице Дам Мишель знал, чего добивался. А Лина об этом еще не подозревала. Пытаясь понять, она ждала.

— Через полгода-год я заработаю достаточно, чтобы выкупить все то, что мы продали, и даже в десять раз больше!

У Лины, пояснил он, есть еще белье, ее приданое от матери.

— Пойми, это белье не для тебя. Оно годится только для жалкой провинциалки. Когда я добьюсь успеха…

Она не стала сопротивляться, иначе сцена затянулась бы, и он стал бы колотить кулаками в стену, как поступал всякий раз, когда ярость захлестывала его, В четыре часа они отправились на улицу Блан-Манто.

Их ожидало разочарование. Муниципальный ломбард был закрыт. Но Мишеля нелегко было сбить с пути. Они обошли какие-то жалкие лавчонки, где старые евреи грязными пальцами ощупывали белье Лины, предмет за предметом, доставая из чемодана.

В шесть часов, разбогатев на триста двадцать франков и перекусив в пивной на Больших бульварах, Мишель попросил:

— Официант! Принесите расписание поездов.

Он хотел уехать тотчас. Ночным поездом можно было добраться до Кана в два часа восемь минут.

— Что ты собираешься делать в два часа ночи в незнакомом городе? Лучше поедем первым утренним поездом.

Как она не понимала, что ночной поезд был нужен для приключения, для приезда на незнакомый вокзал с его зловещим залом ожидания, с лежащими на лавках людьми, со следами мокрой тряпки на полу?!

— Я хочу явиться к господину Дьедонне как можно раньше.

— Раз ты говоришь, что место не занято, что нет других претендентов, зачем спешить?

— Разве можно быть уверенным?

Ему было страшно! Он буквально дрожал от страха!

Лучше было, ни о чем не думая, броситься вперед очертя голову.

Они прибежали на улицу Дам. Собрали вещи, от которых всего и осталось, что но рубашке, пара чулок, спиртовка, две тарелки и приборы.

— Знаешь, я чувствую, что решается наша судьба.

А когда он что-либо чувствовал, то уж не терпел никаких препятствий на своем пути.

— Нужно оплатить номер, — заметила Лина.

— Тогда у нас не останется денег на поездку.

Он заставил ее спуститься первой, чтобы убедиться, что там никого нет, и с чемоданом в руке обождал сигнала на лестнице. После чего ринулся вперед, выскочил на улицу и, не оглядываясь, добежал до бульвара Батиньоль, в то время как Лина медленно побрела мимо домов.

— Не волнуйся. Потом мы все возместим!

Такова была малоприятная сторона их приключения.

Ее следовало поскорее выбросить из памяти. Он больше никогда не станет о ней вспоминать. Однако, закрывая глаза, ему случалось…

Да нет же! Поезд мчался вперед. Они сидели, прижавшись друг к другу, как две кошки возле огня. Рука Мишеля поглаживала кожу жены в вырезе корсажа.

— Осторожнее, Мишель. Сюда могут войти…

— Все спят…

— Я боюсь.

Неужели она испортит ему удовольствие, отказавшись заняться любовью этой ночью в приятном одиночестве купе первого класса?

Потом она уснула, вздрагивая всякий раз, когда ей казалось, что в проходе раздаются шаги контролера. Он же встал, прижался к запотевшему оконному стеклу, прорезаемому длинными дождевыми потоками, пристально вглядываясь в то, что проносилось мимо, и впитывая все — огни деревень, маленькие станции, белые шлагбаумы на переездах. Все ему нравилось, он испытывал чувство наслаждения, поэтому, когда поезд остановился в Эвре на десять минут, не сумел победить искушения и, несмотря на опасность привлечь внимание контролера, бросился в буфет, чтобы выпить вина и купить яблоко для Лины.

— Где мы?

— В Эвре.

— Который час?

— Полночь.

Запах яблока, которое она ела, захлопнувшиеся с шумом двери купе…

Этот привкус поезда остался у него в горле, проникнув глубоко внутрь. Он не мог от него отделаться и потом, когда они брели через пустынную площадь, звонили в дверь гостиницы для приезжих, шли за ночным сторожем в стоптанных башмаках в номер без водопровода и с постелью под покрывалом.

— Не забудьте разбудить меня в восемь часов.

Он сам проснулся в семь. Еще не совсем рассвело.

Побрившись с холодной водой, Мишель оделся и пошел бродить по улицам, лоснящимся от дождя, дважды миновав один и тот же канал и наконец обратился к мусорщику, чтобы узнать, где центр города.

В восемь он уже был на узкой, с неровной мостовой и почти отсутствующими тротуарами улице Канонисс, по обе стороны которой высились старые особняки с каменными тумбами по бокам.

Дом номер 7, который ему показали, выходил на улицу огромными зелеными воротами с двумя глухими стенами по обе стороны. Чтобы увидеть то, что находилось за ними, следовало отойти подальше, и только тогда можно было заметить покрытую шифером крышу дома.

Удобно ли было являться в такую рань? Засунув руки в карманы плаща, в промокшей от дождя шляпе он стал прогуливаться по улице. Его немного мучил голод, и он зашел в кафе выпить кофе с рогаликом.

«Позвоню в девять», — решил он.

Но сделал это в половине девятого. Потянув на себя медную ручку, он услышал в тишине двора усиленный тонким шелестом дождя звон монастырского колокола, торжественные звуки которого не нашли никакого отклика.

Обождав немного, он отступил в надежде разглядеть за стеной окна и позвонил еще раз.

В доме напротив на первом этаже открылось окно с геранью, и женщина в бигуди спросила его:

— Что вам угодно?

— Это дом господина Дьедонне?

— Там никого нет.

— Вы не знаете, где я могу его найти? Срочное дело.

— Вчера он был здесь, но вечером они уехали. На машине. У вас есть шанс найти его в деревне.

Следовало ли ему признаться, что он не знает ничего о г-не Дьедонне и не ведает, где находится эта деревня.

Женщина стала закрывать окно, за которым в полумраке можно было различить девочку, ожидавшую, чтобы мать одела ее.

— Простите, мадам, вы не знаете его точного адреса?

— Нет. Где-то около Арроманша.

Может быть, Мишель не напрасно верил в чудеса?

Одно из таких чудес как раз произошло. Со стороны улицы Сен-Жан раздались чьи-то шаги. Даже не посмотрев туда, женщина сказал: