Дело Фершо - Сименон Жорж - Страница 25

Пожав плечами, она тоже решила продолжать играть свою роль:

— И так каждый вечер. Он влюблен. Ревнует. Я с ним даже ни разу не разговаривала. Но уверена, он на все способен.

Музыкант был в стареньком смокинге, волосы напомажены, лицо того мучнистого цвета, который присущ людям, не спящим по ночам и вынужденным подрабатывать еще и днем. Он был беден, озабочен. Вероятно, обременен больной женой, детьми. И смотрел в сторону «такси-герлс», потому что надо было куда-то смотреть.

Но так как юпитеры были направлены на оркестр, он вряд ли ее видел.

С каким высокомерным презрением поглядывал Мишель на это ничтожное существо!

— Не смотри на него.

— Я хочу ему показать, как мало он меня интересует.

Еще подумает, что я боюсь его.

Мишель много пил, испытывая потребность пить все больше, чтобы сохранить возбуждение, в котором находился. Еще на границе, у Фюрна, он выпил две рюмки можжевеловой водки.

Ему было дано важное поручение. Перед отъездом Фершо вручил ему две тысячи франков, а затем, с явным сожалением, добавил еще тысячу:

— На всякий случай.

Даже в дюнкеркском пристанище жадность не покидала его, и он лишь вздохнул, видя, как Мишель запихивает деньги в бумажник.

— Можете ехать вторым классом, но в дорогих отелях лучше не останавливайтесь — такие отели находятся под особым наблюдением.

И все равно Мишель снял номер в «Паласе», напротив Северного вокзала. Он знал, что это уже само по себе определит все дальнейшее, все грядущие осложнения.

В баре, настоящем американском баре со стойкой из красного дерева и кожаными креслами, сидя в которых международные финансисты покуривали роскошные сигары, он выпил виски с рассеянным видом человека, не пьющего ничего другого.

Позвонить он решил из Брюсселя — сначала мэтру Морелю, затем мэтру Обену в Париж и в заключение — Эмилю Фершо.

Ему посоветовали воспользоваться общественными телефонными кабинами, но, увидев, как лысый толстят потребовал из своего кресла, чтобы его соединили с Римом, Мишель передумал.

— Бармен, соедините меня с Каном, номер восемнадцать четырнадцать.

— Слушаюсь, мсье.

На столе лежала брошенная кем-то бельгийская газета. И пока он ждал второй порции виски, он, сам не зная зачем, стал пробегать объявления. Неожиданно глаза его остановились на следующем:

— Бармен! Отмените заказанный разговор… Сколько с меня?

— Сорок франков, мсье.

Значит, Эмиль Фершо сразу догадался, что его брат в Бельгии, раз поместил объявление в вечерней брюссельской «Суар». У Мишеля не было возможности обратиться за новыми указаниями, приходилось действовать по собственному усмотрению. Он и так был достаточно оживлен, а толкучка на площади Брукера еще более возвысила его в собственных глазах. Там была огромная витрина с дорожными вещами из мягкой свиной кожи: сразу возникало безумное желание оказаться в скором ночном поезде или на трансатлантическом теплоходе. Рядом на манекенах демонстрировалась готовая одежда, и он застыл при виде серого костюма из плотной ткани, так гармонировавшего с его, мечтами о путешествии.

Двумя домами дальше находился обозначенный в газете адрес: «Блестейн, агент по обмену валюты». Это был небольшой магазин с витриной, защищенной металлической сеткой: там лежали иностранные денежные купюры и золотые монеты. Он вошел.

— Мне надо видеть господина Блестейна.

— Господина Макса или господина Алекса?

— Не знаю. Того, который указан в этом объявлении.

Служащий не скрыл удивления. Его взгляд как бы говорил: «Уже!»

Он бросился в небольшой закуток с матовыми стеклами, а затем ввел туда и Мишеля.

— Господин Блестейн?

— Господин Макс Блестейн. Вы от господина Дьедонне?

Он был молод, худощав и, как показалось Мишелю, очень элегантен, с бриллиантовой булавкой в галстуке, с черными напомаженными волосами. Особенно привлекали внимание его ухоженные руки, которые тот явно демонстрировал, небрежно играя с сигаретой.

— Полагаю, у вас есть письмо от господина Дьедонне?

— Письма нет, но я его личный секретарь.

Это был прелюбопытный разговор, прерываемый телефонными звонками, — Блестейну без конца звонили, он небрежно отвечал:

— Конечно, мой дорогой… Нет, не с Одеттой… Именно… В девять… В вечернем костюме?..

Выказывая преувеличенную вежливость, он одновременно старался вытянуть из Мишеля как можно больше, явно сомневаясь, тот ли он, за кого себя выдает.

— Вы понимаете, насколько это деликатное дело. Мы ведь только посредники. Наш клиент, господин Эмиль, всецело положился на нас. Вам достаточно попросить у господина Дьедонне хоть какой-нибудь документ. Надеюсь, он в Брюсселе?

Мишель выдержал атаку. Нервы его были напряжены» но он устоял, и спустя четверть часа его куда-то повели. Миновав группы людей возле Биржи, они пришли на улицу Руайаль, в дом, набитый конторами. Макс Блестейн поднялся с ним на лифте, толкнул какую-то дверь, и они оказались у Алекса Блестейна, старшего из братьев, ничуть не менее элегантного, чем младший брат.

Извинившись, они о чем-то тихо пошептались.

— Брат говорит, что вы личный секретарь господина Дьедонне?

— Дьедонне Фершо.

Они переглянулись. Мишель весь дрожал от нетерпения.

— К сожалению, в таком деликатном деле, когда стольким рискуешь… Было бы проще, чтобы господин Дьедонне сам явился повидаться с нами в любой удобный ему час, либо назначил встречу, безразлично где, одному из нас, либо, наконец, вручил вам лично написанное письмо.

Мишель не уступил и весьма гордился этим. Он не произнес ни слова, которое дало бы возможность предположить, что Фершо не в Бельгии. В заключение он сказал:

— Почему бы вам не обратиться за указаниями к господину Эмилю?

Они так и сделали. Эмиль Фершо оказался в Париже, с ним в конце концов удалось связаться. Его разговор с Блестейном-старшим длился довольно долго. Младший, извинившись, удалился:

— Дела, сами понимаете…

— Подойдите, господин Моде. Господин Фершо хочет поговорить с вами лично.

— Алло! Это я с вами виделся в «Воробьиной стае»?..

Стало быть, я имею основания считать, что вы в курсе интересующего нас дела… Алло!.. Вы слушаете? Передайте брату, что мне стало известно из надежного источника, вы слышите? — надежного, что власти будут настаивать на высылке. Добавьте, что его поступки возымели обратное действие, поэтому пусть пеняет на себя.

Я советую ему уехать в Латинскую Америку. Скажите, что я уже перевел туда значительные суммы. Он знает, куда… Час назад я беседовал с мэтром Обеном… Он того же мнения. Сегодняшние вечерние газеты пишут в еще более резких тонах, чем вчерашние… Алло!.. Вы поняли?

Пожалуйста, повторите!..

Мишель повторил и добавил:

— Я тоже сбирался вам позвонить, так как у меня есть поручение к вам. Господин Дьедонне просил передать, что через три дня, что бы ни случилось, документы Меркатора будут опубликованы.

В личном особняке на авеню Гош послышались проклятья:

— Алло!.. Не вешайте трубку… Попросите брата, скажите ему: совершенно необходимо, чтобы он сам позвонил мне. В любое время дня и ночи. Документы никоим образом не должны быть опубликованы.

— Я думаю, господин Фершо не позвонит…

В телефонной трубке стало потрескивать.

— Алло!.. Нас прервали? Вы слушаете? Скажите ему…

На этот раз их действительно прервали. Мишель посмотрел на Блестейна-старшего с неожиданной развязностью:

— Вот так… Благодарю вас…

— Где я могу вас найти, если получу новые указания? Я полагаю, вы можете назвать почту до востребования?

— Я не уполномочен.

Долгое время Мишеля терзали сомнения по поводу Фершо. Разумеется, документы, которые проходили через его руки, и услужливость дельцов и адвокатов подтверждали всю значительность личности человека из Убанги. Но только теперь он так явственно ощутил это, видя, как им интересуются пресса, парламент, общественность. Даже замешанный теперь в этом деле сам Мишель. стал играть в нем свою роль.