Четыре дня бедного человека - Сименон Жорж - Страница 3

— Признайся, Марсель не клюнул?

Франсуа промолчал.

— И тогда ты, наивный болван, обратился к Рене!

К жене Марселя, дочери старого Эберлена и наследнице его миллионов.

— Ты поддерживаешь с ними отношения? — спросил Франсуа, чтобы переменить тему.

— Было дело, переписывался. Когда в джунглях Габона узнал про смерть Эберлена. Редкая был сволочь!

Пей!

— Благодарю.

— Разве ты уже пьян?

— Я никогда не бываю пьян.

— Я тоже так отвечал.

— Послушай, Рауль…

— Нет! Это ты будешь меня слушать! — Рауль схватил первый попавшийся черновик и, далеко отставив от глаз, как человек, страдающий дальнозоркостью, начал читать:

— «Милостивый государь и друг…»

— Рауль!

— «Вы, несомненно, будете удивлены, получив после стольких лет это письмо. Поверьте, я сохранил незабываемые воспоминания о том времени, когда учился вместе с Вами в коллеже Станислава…»

— Тише, — умоляющим голосом попросил Франсуа, указывая взглядом на дверь, за которой спал Боб.

— Сын считает тебя важной персоной?

— Прошу тебя!

— «Я долго колебался, прежде чем решился обратиться к Вам в момент, когда на меня обрушились жесточайшие испытания…» Обрушились жесточайшие испытания… Это тебе ничего не напоминает? Мамочкин стиль чистой воды. Постой-ка! Сколько ты попросил у него? Его фамилия Аллэ. Кто он такой?

— Заместитель директора страховой компании.

— «Вам известно, что я получил хорошее образование.

Я еще молод, полон сил. Мне неловко говорить еще об одном своем достоинстве, которое в наше время не ценится, и все-таки позволю себе заверить Вас, что я честен, щепетильно честен. Если бы я захотел поступать как другие…» Например, как Марсель?

— Марсель…

— Марсель — гадина! «Убежден, что в Париже можно подыскать место, на котором я смог бы…» Несчастный дурак! Старомодные трюки! Ох уж мне эти ля-ля-ля: признательность, уважение… Хотя погоди! У этого Аллэ дела явно идут неплохо. Я вижу, у тебя тут карандашом приписано: сто франков.

— Прошу тебя, Рауль! Сын…

— Что — сын? Разве он не Лекуэн, как мы с тобой Правда, с небольшой примесью Рюэлей. Такую фамилию, кажется, носила в девичестве его мать? Ну а через нашу дорогую мамочку — еще и Найль. Кстати, куда по девалась твоя теща? Я думал, она живет с тобой. — И Рауль огляделся по сторонам, словно надеясь обнаружить где-нибудь в углу тень беспомощной старухи.

— Она умерла.

— Тоже хорошо.

— Ты что, напился?

— Не больше, чем обычно. И не больше, чем наши деды Лекуэн или Найль. Так что все в порядке.

— К Марселю ты заходил?

— Нет.

— А пойдешь?

— Еще не знаю.

— Во Францию надолго?

— Может быть, насовсем.

— Мне казалось, ты женат.

— Даже дважды. Моя вторая жена с дочкой живут где-то здесь.

— Ты не знаешь ее адреса?

— Мне он ни к чему. Три месяца назад в джунглях у меня случилась злокачественная желтуха, и я уж думал, что отдам концы. После этого взял билет на пароход — и сюда.

— Говорили, ты разбогател.

— Враки. Во всяком случае, не рассчитывай, что я тебе отвечу на письмецо вроде этого.

— Ну перестань!

— Поверь, оно заслуживает чтения вслух. Вот послушай. Если я правильно понял, оно адресовано редактору газеты. Выбираю самое лучшее место: «У меня всегда была склонность к изящной словесности…» Еще бы! Первая награда за сочинение!.. «Но, несмотря на это, я готов согласиться на любую должность, какую Вы соблаговолите мне доверить, даже на чисто административную.

Ложная скромность перед таким человеком, как Вы, была бы неуместна, и поэтому я достаточно откровенно скажу Вам, что знаю, чего стою». Нет, это просто восхитительно, что ты называешь сумму! Столько-то в месяц.

Франсуа Лекуэн стоит столько-то в месяц! И что тебе ответил этот милостивый государь?

— Кризис…

— Проклятье!

— Уверяю тебя, Рауль, это совсем не то, что ты думаешь! Меня преследуют неудачи. Жена уже год как в больнице. Последние четыре года вообще еле таскала ноги. Приходя вечером домой, я занимался хозяйством.

А потом, малышка…

— У тебя есть дочка?

— Да, Одиль. Шесть лет. У нее слабые легкие, пришлось отправить в горы. Она в Савойе, живет в крестьянской семье.

— И ты уже давно не платил за ее содержание.

— Откуда ты знаешь? Ну и больница… Мы не считаемся неимущими, поэтому приходится платить.

— Туда ты тоже задолжал.

— Жермена получила в наследство домик.

— Чего же ты не продашь его?

— Денег, которые за него предлагают, не хватит даже рассчитаться по закладным. Но из-за этой хибары мы причислены к имущему классу.

— А как ты потерял место? Попивал?

— Мой последний хозяин закрыл дело. Короче, полное невезение.

— Врешь.

Франсуа робел перед братом и ничего не мог с этим поделать. Десять лет разницы когда-то много значили.

А не виделись братья, если не считать краткой встречи в Париже, лет пятнадцать.

— Дай-ка твою рюмку.

— Не хочу.

— Дай рюмку! Ненавижу пить в одиночку. Ты обедал?

— Мы с Бобом обычно обедаем перед тем, как я иду в больницу.

— Готовишь ты? А кто моет посуду, и вообще?

— Поначалу на два часа в день приходила привратница.

— Со мной она была не слишком любезна. Тоже задолжал?

В комнате становилось жарко, хотя оба окошка были открыты. Высунувшись, Франсуа глянул на большие часы, служившие вывеской для лавки напротив. Они показывали половину десятого. Под часами слова, которые лезли ему в глаза все годы, что он живет на улице Деламбра: «Пашон, наследник Гласнера». На миг у Франсуа возникло желание еще чуточку высунуться и рухнуть в пустоту, на тротуар, в круг света от фонаря, стоящего прямо под его окном. Но Франсуа знал, что не сделает этого. Подойдя к столу, он схватил наполовину выпитую бутылку.

— Наконец-то! — ухмыльнулся Рауль.

— Что — наконец-то?

— Ничего. Выпей, малыш. Помнишь день, когда наш дед Найль так нализался, что обмочился в кухне?

Неожиданно для себя Франсуа нервно хихикнул.

— А наша святая мамочка еще незадолго до его смерти твердила: «Это не правда. Просто к концу жизни он утратил рассудок». Помнишь, Франсуа? И еще она утверждала, что состояние дед потерял по причине доброты душевной, дескать, поставил переводную подпись на векселях нуждающегося друга. Уверен, старина, что дед в тот вечер, когда подписывал векселя, был пьян как сапожник. Впрочем, одно другому не мешает: его сестра кончила жизнь в сумасшедшем доме.

— Это точно?

— А что, мать говорила другое?

— Меня она уверяла, что тетя Эмма умерла от плеврита.

— Послушать ее, так у нашего деда Лекуэна не было сифилиса.

— Рауль!

— Смотри-ка! Ты произнес это прямо-таки с мамочкиной интонацией. А знаешь, ты похож на нее. И голову держишь как она, чуть набок, словно из робости, словно извиняешься за свое присутствие. У тебя вечно такой вид, словно ты входишь в церковь.

— Не смей говорить о маме!

— А о ком можно говорить?

Но Франсуа не смог ответить. Горло ему сжала спазма, глаза наполнились слезами, и он схватился за грудь, как при позыве рвоты.