Четыре дня бедного человека - Сименон Жорж - Страница 22

Играть Франсуа не стал, потому что не знал еще правил тотализатора. Не понимал, что означают цифры, непрерывно сменяющиеся на огромном табло, что выкрикивают люди, продающие желтые билетики. Рене он нашел у тысячефранковой кассы, она была в шляпке с широкими полями, легкой и прозрачной, как крылья стрекозы. Да, Рене была хороша собой. И знала это. На руках у нее сверкали браслеты с бриллиантами. Неподалеку в тени дерева стоял Марсель и беседовал с каким-то багроволицым толстяком.

— Добрый день, Франсуа!

Он поцеловал Рене руку. Тогда он еще не знал, что под открытым небом руки женщинам не целуют. Но, вероятно, дочь старого Эберлена тоже не знала этого, так как явно была польщена.

— Марсель только что мне сказал, что утром встретился с вами. У нас тут такая суматошная жизнь, что мы с ним и видимся-то редко. Вы уже попытали счастья?

— Я не игрок, — на всякий случай сказал Франсуа.

— А я страшно азартна. Значит, вы никогда не играли на скачках? Ни разу? В таком случае назовите мне цифру от единицы до одиннадцати.

— Семь.

— Не везет. За нее дают тридцать к одному. И все равно я поставлю. Говорят, это приносит счастье.

Лошадь под номером семь не выиграла, даже приличного места не заняла. Франсуа еще раз встретился с невесткой у кассы, но с ней был Марсель, и она вполголоса сказала:

— Франсуа, загляните к нам завтра в шесть на рюмочку. Мы будем дома. Завтра тот редкий случай, когда мы свободны.

Итак, она взяла дело в свои руки. Назавтра раздраженный Марсель напрасно пытался выдумывать препятствия, выдвигать возражения.

— Позволь уж мне самой договориться с твоим братом. Я начинаю верить, что у него гораздо больше идей, чем тебе представляется. Не обращайте внимания, Франсуа. У него сегодня плохое настроение. Соперники очень допекают его.

— Особенно Джанини.

— Да, особенно Джанини. Нет смысла скрывать это от вас: вы ведь его знаете.

Джанини в ту пору не имел ни малейшего представления о Франсуа Лекуэне, который всего-навсего несколько раз проходил мимо его магазина, но который вскоре привяжется к нему со злобным упорством уличной шавки.

С тех пор прошло целых три года, а партия все еще не окончена.

Движение на парижских улицах стало гораздо интенсивней. На многих перекрестках пришлось стоять. На Елисейских полях Франсуа с трудом припарковал машину. Тот тип все так же торчал в вестибюле, делая вид, будто изучает доску со списком фирм.

Днем Франсуа никогда не заходил ни в 609-ю, ни в 611-ю комнаты: там могли оказаться люди, с которыми у него нет желания встречаться. Мимо этих дверей он прошел крадучись, открыл свой кабинет, вошел, быстро захлопнул дверь и в испуге вздрогнул, обнаружив, что в комнате кто-то есть. Но это был всего лишь Рауль: сбросив пиджак, он расположился в кресле Франсуа и, как обычно, подливал себе в рюмку. Как ни боролся Франсуа, у брата то в шкафу, то в картотеке вечно оказывалась припрятанная бутылка, а поскольку Шартье тоже был не дурак выпить, Рауль все время изыскивал новые тайники.

Что это он смотрит таким тяжелым взглядом? Пьет в открытую. Не уступает места, хотя он здесь всего лишь служащий.

— На кладбище был?

— Это тебе Вивиана сказала?

— Я ее не видел. Правда, знаю, что она звонила и просила передать, чтобы ты ей звякнул.

Рауль вытащил бумажник из заднего кармана, где он обычно его носит, и бросил на стол пачку денег.

— Клиент раскололся, — лаконично сообщил он я, наконец поднявшись, направился к двери, ведущей в соседнюю комнату. — Там сидят с пяток приставал, которым невтерпеж повидаться с тобой. Я им сказал, что тебя утром не будет, но они все равно сидят как приклеенные.

Да, еще Буссу хотел поговорить с тобой. Он в типографии. Кажется, там что-то неладно.

Вечно какие-то накладки, неприятности, а Франсуа должен все улаживать. А его сотруднички только и умеют, что сидеть у него на шее и скулить: «Понимаете, что-то не получается… Понимаете, нужно денег на…»

Деньги, вечно деньги! И он всегда раздобывал их — для Рауля, для Буссу, для м-ль Берты и Шартье, для всех этих кретинов и старых неудачников, которые таскают ему информации или рисунки.

— Алло, мадмуазель Берта! Будьте добры, соедините меня с типографией.

— А потом мне можно зайти поговорить с вами?

— Деньги есть, успокойтесь. Можете приходить. Телефон у нас сегодня не отключат.

Глава 2

— Фердинан, это вы?

Весь понедельник и часть вторника Фердинан Буссу сидит в Центральной типографии неподалеку от Биржи и верстает газету.

— Вы не очень заняты, шеф? Хорошо, если бы вы приехали сюда. Я не могу отойти от талера.

— Неприятности?

— Не то чтобы неприятности. Просто сегодня утром перед моим приходом кое-что произошло. Вы обязательно должны заскочить ко мне.

— Выкроите полчасика пообедать со мной?

— Но не больше чем полчасика.

В дни верстки Буссу чаще всего пробавляется бутербродами, перекусывая в одной из застекленных комнаток, которые типография отвела для главных редакторов и ответственных секретарей.

Перед выездом Франсуа позвонил на Пресбургскую улицу: он обещал Вивиане заехать за ней и повезти пообедать.

— Увидимся вечером, но когда точно — не знаю. Меня требуют на площадь Биржи.

За спиной стоял Рауль с какой-то бумажкой.

— Что у тебя?

— Прочти.

Сообщение о сексуальных извращениях одного крупного промышленника с Севера, который каждую неделю дня на два — на три наведывается в Париж.

— Печатаем? — спросил Рауль.

— Только подпустим туману, уберем инициалы. Это никогда не вредит. Кстати, ты занят? Не пообедаешь со мной?

— Меня тут ждут еще пять человек. Дай-ка бумажку, я приведу ее в божеский вид. Передай ее Буссу, если поедешь в типографию. В столе у меня лежат еще две-три статейки, которыми можно заткнуть дырку.

— Я увижу тебя во второй половине дня?

— Не исключено. Но если меня не будет, ты знаешь, где меня искать.

Рауль не слишком злоупотребляет тем, что они братья. И даже ведет себя не без почтительности. А началось все как бы с шутки: на людях Рауль стал называть брата шефом. Постепенно это вошло в обыкновение.

И даже если Рауль произносит этот титул с иронией, уловить ее невозможно. По правде сказать, работа забавляет его. Ему всегда доставляло удовольствие чернить людей, выискивать все новые причины, оправдывающие его презрение к ним, теперь же он может заниматься этим с утра до вечера и вволю копаться в грязи. А может быть, ему до сих пор любопытно следить за эволюцией Франсуа и он решил, так сказать, досидеть до конца в первом ряду?

После появления первого номера «Хлыста» Рауль с сомнением поинтересовался у Франсуа: «Думаешь, это надолго?» «Хлыст» — еженедельник, и в прошлом месяце они отметили выход сотого номера.

Между ними установились неплохие отношения. По-настоящему поругались они всего однажды. Из них двоих естественней ведет себя, пожалуй, Рауль, хотя всякий раз, когда он смотрит на брата, во взгляде его читается вопрос.

Началось все это довольно неожиданно. После смерти Жермены Франсуа пробыл в Довиле только четыре дня и уехал, оставив Боба до конца сезона на попечении хозяйки гостиницы, но сказал, что будет наезжать каждую субботу. Вернувшись один на улицу Деламбра, Франсуа был несколько удивлен, что брат, проводивший их на вокзал, не появляется и на дает о себе знать. Он сходил в гостиницу «Рен», и там сказали, что Рауль съехал, не оставив адреса. Уж не отправился ли он назад, в колонии? Но вроде таких намерений он не высказывал, и уж совсем маловероятно, что ему внезапно пришла мысль обосноваться в провинции.

У Франсуа вошло в привычку заходить каждый вечер К Пополю за Вивианой. Они выпивали по рюмочке, а потом отправлялись в гостиницу и брали всегда один и тот же номер.

— Видишь, ты зря выдумывал всякие глупости.