Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Святая Русь. Книга 3 - Балашов Дмитрий Михайлович - Страница 24


24
Изменить размер шрифта:

Иван молча наклонил голову, еще посидел, полузакрывши глаза, решительно встал, тряхнул кудрями. Опять за кормами пошлет, подумалось, мало ему, псу!

Дело, однако, на сей раз было гораздо сложнее.

На днях Пимена вызывал сам великий князь, прослышавший про нестроения в митрополии.

— Што? — вопросил, глядя сердито тяжелыми, в отечных мешках, глазами. — Киприан опять ладит на Владимирский стол? Ксендзы одолели, поди?

Пимен начал бормотать о том, что все епископы как один… Со времен своего заточения в Чухломе Пимен страшился князя панически, и каждый раз, являясь к нему на очи, сожидал очередной опалы.

— Пущай Федор свое говорит! — прервал его Дмитрий, не дослушав. — А ты не езди! Не велю! Вот и весь мой сказ!

Князь не велел! Но князь был вельми болен, и безопаснее было (тем паче что фряги обещали помочь), безопаснее казалось съездить, одарить, подкупить и добиться от нового патриарха Антония подтверждения своих прав… А Киприан пущай сидит на литовских епархиях! Чей князь, того и вера в конце-то концов!

Вечером того дня, когда великий князь воспретил ему ехать в Царьград, Пимен сидел в келье митрополичьих хором со своим наперсником Гервасием, изливая тому скопившийся гнев, страх и раздражение на всех и вся в государстве Московском.

— Чем я им не люб? Бают, корыстолюбив? А кто не корыстолюбив! Мужик любой — и тот мыслит как-нито побогатеть. В голодный год хлеб дешево николи не продаст! Да любая баба без парчовой головки не живет! В церкву сойдут — одна перед другой величаются! Купец, гость торговый, всю жисть суетится, ездит, покою ему нет! В Орду, в Кафу, в Галич, к свеям, на север, за Камень, за мягкой рухлядью… Уж и хоромы с-под вырези, и сундуки от добра трещат, а все мало ему, все мало! А боярин? Ему подавай скарлатный зипун, саблю, из аравитской земли привезенную, коня-аргамака… Возок и тот на серебре! Вечером бахари слух услаждают, рабыни пятки чешут! Выедет — дак дюжину коней запряжет! Князек иной до того на роскошествы протратится, что и на помин души нечего оставить! Все думают о себе и паки о себе! Нищий, юрод — и те о себе думают! Все хороши!.. Алексием покойным глаза мне колют, мол, он думал о земле, о языке русском в первую, мол, голову… А о себе не думал?! Помирал ведь, а ни Киприана, ни Митяя не принял в наследники себе! Али чаял бессмертным быти? Гордость сатанинская! Сергий, игумен, почему не взялся? Сан-де отверг! Да не выдержать ему было бы муки сей! Опосле лесной-то тишины да воздухов благоухания!

Федор, смрадный пакостник, всех подговорил, а небось не придет, не скажет: недостоин есмь! Мол, отрекаюсь от ростовской епархии, изберите другого! Не-е-ет! Вырвал у меня кафедру ту! Выпросил! Я его ставил, я! Я его и уничтожу! Греков — куплю! Кто тамо новый-старый, ведомы мне они все! На приносе живут! Их всех за пенязи купить мочно! Гляди, за милостыней — дак к нам, на Русь! Даве митрополит Феогност Трапезоньской приходил… Мало получил серебра? И соболями дарили! А я намекну: не будет, мол, вам милостыни! А, Гервасий? Намекну? Восчувствуют? А? Что молчишь? Поди, и ты противу меня?

В келье от распиравшей Пимена злобы, от многого свечного горения, от наглухо заткнутых на зиму слюдяных окон становило трудно дышать. Лоб Пимена был в испарине. Гервасий молча, со страхом глядел на своего господина, опасаясь, что гнев владыки, как и случалось уже почасту, нерассудливо падет на него, Гервасия.

Но Пимен, посверкав, угасал. Набрякшее притиснутое лицо, налитое бурой кровью, становило темнее, потухали глаза. Помолчав, изронил с болью:

— Нет, надобно ехать! Князь не велит, дак и князь-то вельми недужен, а коли… Не дай Бог… Василий-от со свету меня сживет с Киприаном своим!

Тут вот он и надумал созвать Ивана Федорова, чтобы поручить тому отай готовить поминки и справу в далекий константинопольский поход. Иван сперва не понял даже, не оценил ни выпавшей ему чести, ни меры ответственности, не подумал о том, что решением Пимена будет недоволен великий князь. Впрочем, о воспрещении Дмитрия Пимену он еще и не ведал. И лишь спустя время его вдруг охватила бурная радость: узреть Царьград! Маша… Маша была бы рада за него! Короткой горечью просквозило, что не сможет уже рассказать ей, повестить о своей нежданной удаче. Вихрем, разбрызгивая грязь и снег, проскакал мимо Кремника, по шатким мосткам через Неглинную промчался, почти не умеряя бешеный скок. Государыня-мать, недовольно глядючи в сияющее лицо сына, несколько остудила его радость:

— В деревню съезди сперва, Лутоне расскажи! Да и не люб мне Пимен твой… Пакости не стало б дорогою! (И как в воду глядела мать!) Ну что ж… Служба есть служба, от дела бегать не след! — заключила она, вздыхая. Остановила светлый обрезанный взор на взрослом, но все еще таком юном сыне своем, подумала: «Весь в Никиту! » — сказала: — Езжай! За домом, за сыном — пригляжу, в силах пока!

И еще подумалось с горечью, что в суете дорог позабудется, станет ему далекой, небылой и покойная Маша, а ей, Наталье, каждый миг, лишь подумается о ней, острой болью полоснет по сердцу… Такой невестки ей уже теперь никогда не добыть, паче дочери родной была!

«Ништо, Машенька, дитятко твоего не позабуду, не брошу… Бог даст, и отец залюбит со временем, как подрастет малое дитя… » — потупилась Наталья, одинокая слезинка скатилась по сухой щеке. Мужикам

— пути да походы, жонкам — расставанья да проводы…

А на улице царила весна, и Иван Федоров, разом окунувшийся в суматошную предотъездную суету, понимал, чуял одно: впереди Царьград!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Князь, узнав о самовольном решении Пимена, рвал и метал. Догнать! Воротить! Запереть в Чухлому, в монастырь, в подземельную яму! Евдокия, поддерживая обширное чрево — скоро было родить, — как могла, утешала своего благоверного:

— Ну, и посадишь, кем заменишь-то? Киприаном? Али иного кого у греков просить?

Дмитрий, словно споткнувшийся на скаку, одышливо молчал, супил брови. В самом деле: кем заменить? Переполошенную, готовую кинуться в сугон стражу воротили с полупути. Федор Свибло, коему церковное безвластие очень и очень было по сердцу, тоже руку приложил к утишению великого князя. Пимену положили пока не препятствовать, а по возвращении взыскать и с него, и со старшого владычного обоза Ивана Федорова, виноватого уже в том, что отправился, не предупредив ни княжого боярина, ни полкового воеводу. При этом, как водится, вновь всплыл вопрос об Островом.

Земля под Коломной ценилась, урожаи там поспевали много ранее, чем к северу от Москвы. К великому счастью Ивана, сам он так и не узнал об этом решении. К его возвращению Дмитрий Иваныч был уже мертв и на Москве все переменилось.

До Коломны добирались раскисшими дорогами, поминутно вытаскивая из водомоин застревающие возы. Во вторник выехав из Москвы, достигли Коломны только в субботу.

С Пименом ехал епископ Михайло Смоленский, Спасский архимандрит Сергий, да старцы, да слуги, да протопоп и протодьякон и иные священники и дьяконы. Всего с обслугою и приставшими к каравану купцами набиралось до полутораста душ. Отправляясь, одержимый мрачными предчувствиями, Пимен дал повеление Спасскому архимандриту Сергию «и всякождо, еще кто хощет» делать попутные записи note 1.

Иван Федоров самого Пимена, укрытого во владычном возке, почти не видал. Как некогда его отец и дед, он сторожил повозных, следил за упряжью и подковами, проверял поклажу, добывал на постоях сено и дрова, причем каждый раз с известною нужою, ибо владыка, чая себя духовным пастырем Руси, не хотел платить ни за коневый корм, ни за дрова, ни за снедное, а весеннею порою всего этого в припутных селах было в обрез, и старосты порядком-таки поварчивали.

От Коломны плыли дощаниками, отпихивая шестами от бортов редкие запоздалые льдины. Приставали у Перевитска.

На рязанской стороне снегу не было совсем и дороги начинали просыхать. Уже на берегу состоялась торжественная встреча. Пимена приветствовал сам новый рязанский епископ Еремей Гречин. Дьякон Игнатий записывал позже, живописуя торжественность встречи: «И приближшимся нам ко граду Переславлю, и сретоша нас сынове великого князя Олга Ивановича Рязанского; и тем отшедшим, и нам мало от своего места прошедшим, и срете нас с великою любовию сам князь Великий Олег Иванович, и з детьми своими, и з бояры. И пришедшим нам ко граду Переславлю, и сретоша нас со кресты; пришед же митрополит в соборную церковь, и молебнаа совершив, и пирова у великого князя, и честь многу приат; и сице безпрестани чествоваше нас со своим епископом Еремеем Гречином».

вернуться

Note1

Записи эти, которые вел дьякон Игнатий, сохранились в составе летописного свода, так что мы имеем счастливую возможность восстановить этот «путь» со дня на день, кроме тех событий, которые архимандрит Сергий нарочито постарался миновать и которые реконструируются лишь косвенно, по архивам Константинопольской патриархии (как, например, пребывание Пимена в Кафе и пр.).