Ребекка (другой перевод) - дю Морье Дафна - Страница 20

— Это было гадко с моей стороны. Извини меня, Максим.

Он стоял, покачиваясь на каблуках, держа руки в карманах, и улыбался горькой улыбкой.

— Я думаю о том, — сказал он, — что я поступил очень эгоистично, женившись на тебе.

— Почему ты так думаешь?

— Между нами слишком большая разница в возрасте. Тебе следовало немного подождать и выйти замуж за своего ровесника. Человек, который прожил большую часть своей жизни, не может быть тебе товарищем.

— Это просто смешно, — возразил я. — Возраст не играет никакой роли в супружестве. И, конечно, мы подходим друг другу как товарищи.

— В самом деле?

Я подошла к нему и обняла.

— Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. Ты для меня отец, брат, сын — в одном лице.

— Во всем виноват я, — захватил тебя нахрапом и не дал тебе возможности обдумать свой поступок, — сказал Максим.

— А я не собиралась его обдумывать, так как у меня не было никакого выбора, как ты понимаешь, Максим. Если человек любит, то…

— Счастлива ли ты здесь? — спросил он, глядя в сторону. — Я иногда сомневаюсь в этом. Ты побледнела и похудела здесь.

— Конечно, счастлива. Я люблю Мандерли, его сады и леса, и не буду больше возражать против гостей. Я согласна каждый день ездить с визитами, если ты этого хочешь. Я никогда не раскаивалась в том, что вышла замуж за тебя.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Бедная овечка, — сказал он. — Ты не слишком весела со мной, боюсь, что со мной вообще не просто ладить.

— О нет, Максим, с тобой очень легко ладить. Я всегда боялась замужества: мне казалось, что муж непременно будет пьянствовать, ругаться, будет крайне неприятен и, может быть, еще будет издавать дурной запах. Все это к тебе никак не относится.

— О боже! Надеюсь, что нет, — и он улыбнулся.

Я обрадовалась этой улыбке, взяла его руку и поцеловала ее.

— Смешно, будто мы не товарищи. Мы очень хорошие товарищи и оба, безусловно, счастливы. Ты говоришь так, словно наш брак неудачен, тогда как на самом деле он очень удачен.

— Если ты это говоришь, то уже хорошо.

— Да, но ты согласен со мной, не правда ли? Мы оба счастливы, очень счастливы, а если для тебя это иначе, то я предпочту уехать от тебя, чем огорчать тебя. Почему ты не отвечаешь мне?

— Как я могу тебе ответить, когда я и сам этого не знаю. Если ты говоришь, что мы оба счастливы, давай на этом остановимся и будем считать, что это так.

Он взял мою голову в руки и снова поцеловал меня.

— Боюсь, что ты разочаровался во мне, — сказал я. — Я неловка, застенчива, лишена элегантности, и ты считаешь, что я никак не подхожу к Мандерли.

— Не болтай глупостей: я никогда этого не говорил. Ну, а твою застенчивость ты со временем преодолеешь. Я тебе говорил уже это.

— Мы вернулись к тому, с чего начали. А началось все с того, что я разбила статуэтку. Не будь этого, мы спокойно выпили бы кофе и пошли гулять в сад.

— Будь проклята эта статуэтка! Неужели ты думаешь, что меня заботит этот фарфор?

— Он был очень ценный?

— Возможно. Не помню.

— По-видимому, все вещи в будуаре представляют большую ценность. А почему именно там сосредоточены самые лучшие вещи?

— Не знаю. Возможно, потому что именно там они выглядят лучше всего.

— Эти вещи собраны там твоей матерью?

— Нет, все появилось, когда я женился.

— Откуда же все это появилось?

— Я думаю, что это были свадебные подарки, а Ребекка хорошо разбиралась в китайском фарфоре.

О чем он задумался? Наверное, о том, что свадебный подарок, преподнесенный мне, разрушил подарок, преподнесенный по тому же поводу Ребекке.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем особенном. Я обдумывал вопрос о том, когда и в каком составе будет проходить крикетное соревнование между графствами Миддлсекс и Сэррэй.

13

В конце июня Максим уехал на два дня в Лондон на какое-то совещание по делам графства.

Увидев отъезжающую машину, я почувствовала себя так, словно расставалась с Максимом навсегда и никогда его больше не увижу.

…Когда я вернусь с прогулки, Фритс встретит меня с бледным испуганным лицом и скажет, что по телефону сообщили о несчастном случае в дороге, и я должна собрать все свое мужество.

Я уже представляла себе похороны Максима и довела себя до такого состояния, что во время ленча не могла проглотить ни кусочка.

После ленча я сидела в тени каштана и делала вид, что читаю книгу, а на самом деле была во власти своего беспокойства.

Незаметно подошел Роберт и сказал, что только что звонили из Лондона.

— Звонили из клуба, мадам. Мистер де Винтер прибыл десять минут назад.

Я не сразу поняла смысл его слов.

— Спасибо, Роберт. Как они быстро доехали. Мистер де Винтер звал меня к телефону или просил что-нибудь передать?

— Нет, мадам. Только то, что они благополучно прибыли. Со мной говорил шофер.

Я испытала колоссальное облегчение и одновременно ощутила голод, так как ничего не ела. Потихоньку зашла в столовую, вынула из серванта несколько печений и яблоко и отправилась с этой провизией на прогулку в лес.

Звонок из Лондона и импровизированная трапеза привели меня в прекрасное настроение. Я одна и вольна делать все, что мне заблагорассудится. Я чувствовала себя школьницей, отпущенной на каникулы.

Подозвала Джаспера и мы с ним направились к Счастливой долине и маленькой бухте.

Азалии уже отцвели, и только колокольчики все еще украшали сад. Я легла на траву и наслаждалась полным покоем. Если бы Максим был рядом со мной, я бы все время наблюдала за его настроением, думала о том, не скучает ли он со мной. Он был моей единственной отрадой и смыслом всей моей жизни, и все-таки я отдыхала без него.

Джаспер лазил уже по скалам. Я окликнула его, но он и не собирался возвращаться ко мне. Вслед за ним я спустилась к бухточке. Был полный отлив, и море простиралось передо мной, спокойное и тихое. Светило яркое солнце, и все не казалось мне таким заброшенным, как тогда, когда я видела этот пейзаж в первый раз, сумрачным и дождливым днем. Маленький залив был очень мелкий, не более трех фунтов глубины. В стенку пристани было вделано железное кольцо, к которому, вероятно, раньше привязывали лодку. Здесь же была надпись на французском языке «Возвращаюсь». Наверное, это название лодки. Неплохое название, если бы она в действительности возвратилась назад. Это была небольшая лодка, как рассказывал мне Фрэнк Кроули, с маленькой каютой на палубе.

Я подошла к коттеджу и с удивлением увидела, что дверь, которую я плотно закрыла за собой в прошлый раз, была снова приоткрыта.

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнула я, в то время как Джаспер заливался истерическим лаем. Я взяла его на поводок. Заглянув в следующую комнату, я увидела притаившегося в углу Бена.

— В чем дело? — спросила я. — Что тебе здесь нужно?

— Я ничего не сделал.

— И все же, я думаю, что тебе следует уйти отсюда. Мистер де Винтер не хочет, чтобы кто-нибудь заходил сюда.

В руке у Бена я увидела удочку.

— Эта удочка твоя?

Ответ был нечленораздельным.

— Послушай, Бен, можешь взять себе эту удочку, если она тебе нужна, но больше этого не делай. Брать чужие вещи — нечестно.

— Вы ведь не станете помещать меня в приют? Не правда ли?

— Ну конечно, нет, — мягко ответила я.

— Я не сделал ничего дурного и никогда никому ничего не рассказывал, — и слезы потекли у него из глаз.

— Успокойся, Бен. Никто не собирается тебя обижать. Но тебе не следует больше ходить в коттедж.

Он шел за мной по пятам. Вдруг, нагнувшись, поднял со скалы креветку и преподнес ее мне.

— Спасибо. Прекрасная креветка.

— У вас глаза ангела, — вдруг сказал он, — и вы вовсе не похожи на ту, другую.

— О ком ты говоришь, Бен?

Он приложил палец к губам:

— Она была высокая, тонкая и черная, как змея. Я никогда ничего никому не говорил, так она мне велела. «Вы меня никогда не видели и не увидите», — сказала она. Вы не поместите меня в приют, не правда ли? Там обращаются с больными очень жестоко. Она уехала?