Вверх по линии - Сильверберг Роберт - Страница 28

– Сейчас в его уме, – сказал Метаксас, – зарождается замысел возведения нового собора. Он сделает его грандиознейшим храмом со времен храма Соломона в Иерусалиме. Идемте – мы достаточно насмотрелись разрушений, теперь давайте посмотрим на рождение подлинной красоты. Вниз по линии, все вниз! На пять лет десять месяцев вниз по линии – и нашему взору предстанет Айя-София!

27

– В свой следующий отпуск, – предложил мне Метаксас, – погости на моей вилле. Я живу там в 1105 году. Это хорошая эпоха в истории Византии.

Правит император Алексей Комнин и правит мудро. У меня для тебя припасена одна крепкая деваха и сколько угодно вина. Придешь?

Я был без ума от этого остролицего коротышки. Наш маршрут подходил к концу, впереди оставалось только покорение Константинополя турками, и тут он открыл передо мною, притом самым потрясающим образом, разницу между вдохновенным курьером и просто очень компетентным.

Только вся жизнь, посвященная одной этой задаче, может привести к таким результатам и обеспечить экскурсантам такого высокого качества демонстрацию событий и нравов прошлых эпох.

Метаксас не просто подводил нас к событиям первостепенной исторической важности. Он показывал нам такое количество событий меньшего масштаба, подбрасывая нас на час туда, на два часа сюда, и создавая у нас на глазах столь великолепную мозаику истории Византии, что она затмевала своим блеском знаменитые мозаики Айя-Софии. Там, где другие курьеры делали, ну скажем, от силы дюжину остановок, Метаксас организовывал не менее пятидесяти.

А особенно обожал он всяких придурковатых императоров. Мы слушали речь Михаила Второго Заики и видели фиглярство Михаила Третьего Пьяницы, посетили даже сцену крещения пятого из Константинов, которому выпало несчастье обгадиться в купели, и поэтому всю жизнь его называли Константином Пачкуном.

Метаксас был как дома в Византии в любом году ее тысячелетней истории. Он перемещался из одной эпохи в другую с завидным хладнокровием, непринужденно, уверенно.

Вилла, которую он содержал, была знаком его уверенности в себе, его наглой смелости. Еще никогда никакой другой курьер не отваживался на то, чтобы создать для себя другую индивидуальность вверху по линии, проводя все свое свободное время в качестве жителя прошлого. Метаксас управлялся со своей виллой, основываясь на нынешнем времени; когда ему приходилось покидать ее на две недели для совершения очередной экскурсии, он тщательно следил за тем, чтобы вернуться точно через две недели. Он никогда не допускал перекрытия временных интервалов своего нахождения в прошлом, никогда не позволял себе отправляться в то время, где он уже бывал; виллой этой положено было пользоваться только одному Метаксасу, и был этим Метаксасом только Метаксас нынешнего времени.

Он приобрел эту виллу десять лет тому назад, в двойное для него нынешнее время: 2049 год внизу по линии, 1095 год Византии. И с той поры он с величайшей точностью поддерживал свой временной отсчет; сейчас в обоих этих местах он стал на десять лет старше. Я пообещал навестить его в 1095 году. Это будет для меня великая честь, сказал я.

Он ухмыльнулся и произнес:

– Я познакомлю тебя также, когда ты там объявишься, со своей «прапра» много раз прабабкой. Она потрясающе в постели. Помнишь, что я тебе говорил насчет того, чтобы переспать с кем-нибудь из своих собственных предков?

Так вот, нет ничего более прекрасного!

О! Я был ошеломлен его признанием.

– И она знает, кем вы являетесь?

– Не пори вздор, – возмутился Метаксас. – Неужели я мог бы себе позволить нарушить первейшее правило Службы Времени? Неужели я стал бы даже намекать кому-нибудь вверху по линии, что я родом из далекого будущего? Я? Даже Фемистоклис Метаксас соблюдает это первейшее правило!

Подобно угрюмому Капистрано, Метаксас, не жалея сил, разыскивал собственных предков. Правда побуждения, которыми он руководствовался при этом, были совсем иного свойства. Капистрано замышлял особо утонченный способ самоубийства, а вот Метаксас был одержим транстемпоральным кровосмешением.

– Но ведь это очень рискованно, – заметил я.

– Просто принимай своевременно свои таблетки, и ты в полнейшей безопасности, да и она тоже.

– Я имею в виду патруль времени…

– Предусмотри все настолько тщательно, чтобы он не мог этого обнаружить, – сказал Метаксас. – Так что это не так уж рискованно.

– Но ведь случись, что она от вас забеременеет, тогда вы можете стать одним из своих собственных прародителей.

– Небольшая предосторожность, вот и все, – сказал Метаксас.

– Но ведь…

– Не может быть такого, чтобы кто-нибудь от меня забеременел по случайности, мальчик. Разумеется, – добавил он, – когда-нибудь, возможно, мне и захочется отколоть с нею такое умышленно.

Я почувствовал, как ветры времени готовы были разразиться ураганом.

– Да ведь то, что вы говорите, является полнейшей анархией! негодующе воскликнул я.

– Скорее нигилизмом, если выражаться более точно. Послушай, Джад, взгляни-ка на эту книжку. Здесь перечислены все мои прародительницы, их тут сотни, начиная с девятнадцатого столетия и вплоть до десятого. Ни у кого еще во всем в мире нет такой родословной, за исключением каких-нибудь бывших мерзких королей и королев. Но даже они вряд ли могут похвастать такой полнотой.

– А Капистрано? – спросил я.

– Он добрался в прошлом только до четырнадцатого столетия! И к тому же он ненормальный. Тебе известно, для чего ему понадобилось составление генеалогического древа?

– Да.

– Он очень больной человек, разве не так?

– Верно, – ответил я. – Только вот скажите мне, почему это вам так не терпится переспать со всеми своими прародительницами?

– Тебе в самом деле хочется это знать?

– В самом деле.

– Отец мой был неприветливым, вызывающим только ненависть, человеком, – признался Метаксас. – Он избивал своих детей каждое утро перед завтраком – так, чтобы поупражняться. Его отец был таким же нелюдимым и злобным. Он заставлял своих детей жить в самых скотских условиях. В моем роду длинный перечень авторитарно-диктаторского склада ума мужчин-тиранов. Я презираю их всех до единого. Это такая вот у меня форма бунта против отцовского имиджа. Я следую все дальше и дальше в прошлое, соблазняя жен, сестер и дочерей этих мужчин, которых я так ненавижу. Этим я уязвляю их самодовольную чопорность.

– В таком случае, если уж быть действительно последовательным, то начинать следовало бы с собственной матери?

– Я питаю отвращение к своим родителям, – сказал Метаксас.

– Понятно.

– А вот мои прабабки – это да! И все дальше, дальше и дальше! – Глаза его блестели. Для него это была божественная миссия. – Я уже перепахал двадцать-тридцать поколений, и намерен так поступить еще не менее, как с тридцатью! – Метаксас разразился столь характерным для него пронзительным, сатанинским смехом. – Кроме того, – сказал он, – я получаю от этого самое большее в своей жизни удовольствие. Другие обольщают женщин по случаю, когда такая возможность представится. Метаксас совращает систематически!

Это придает смысл и стройность всей моей жизни. Тебя это, кажется, немало заинтересовало?

– Ну…

– Это самое сильное наслаждение из всех, что можно испытать.

Взору моему представилась целая вереница обнаженных женщин, лежащих одна рядом с другой, простирающаяся куда-то в бесконечность. У каждой из них вытянутое лицо и острые скулы Фемистоклиса Метаксаса. А сам Метаксас терпеливо продвигается вверх по линии от одной из этих женщин к другой, на несколько минут задерживаясь возле каждой, чтобы удовлетворить странную свою прихоть, сначала с одной, затем с соседней, затем со следующей за нею и так далее. И в своем не знающем усталости рвении, он настолько далеко продвигается вверх по линии, что раздвигающие перед ним ноги женщин становятся все более и более волосатыми, все меньше и меньше становятся их подбородки – это уже женские особи питекантропа, человека прямоходящего, а прямоходящий Метаксас все дальше уходит к самому началу времен. Браво, Метаксас, браво!