Леди Сьюзан (сборник) - Остин Джейн - Страница 19

– В Ньюгейт[13], нежный юноша, – ответила я, – повидаться с Августом.

– О нет, нет! – воскликнула София. – Я не могу ехать в Ньюгейт; я не выдержу вида моего Августа в столь жестоком заключении – мои чувства и так потрясены одним только изложением его несчастий; узреть его окажется чересчур для моей чувствительности.

Поскольку я была совершенно с ней согласна, форейтору приказали немедля возвращаться в деревню. Возможно, тебя несколько удивляет, моя дорогая Марианна, что в подобных невзгодах, которые я тогда переживала, лишенная всякой поддержки и не обеспеченная никаким обиталищем, я ни единого раза не вспомнила о своих отце и матери или о родительском коттедже в долине Уска. Дабы объяснить эту мнимую забывчивость, должна сообщить тебе незначительное обстоятельство, о котором я доселе не упоминала. Обстоятельство, о котором я говорю, – это смерть обоих моих родителей через несколько недель после моего отъезда. После их кончины я стала законной наследницей их дома и состояния. Но увы! Дом никогда не являлся их собственностью, а состояние оказалось лишь ежегодной рентой, не передаваемой по наследству. Вот какова порочность мира! К твоей матери я бы вернулась с удовольствием, была бы счастлива представить ей мою очаровательную Софию и охотно провела бы остаток своей жизни в их дорогом для меня обществе в долине Уска, не вмешайся в исполнение такого чудесного плана одно препятствие, а именно брак и отъезд твоей матери в отдаленную часть Ирландии. Adieu.

Лаура.

– У меня есть родственник в Шотландии, – сказала мне София, когда мы выехали из Лондона, – который, не сомневаюсь, примет меня без колебаний.

– Мне приказать юноше править туда? – спросила я, но тут же, спохватившись, воскликнула: – Увы, боюсь, путешествие будет слишком долгим для бедных лошадок![14]

Однако, не желая действовать, исходя лишь из собственных недостаточных познаний о силе и выносливости лошадей, я проконсультировалась с форейтором, и он полностью поддержал мое мнение по данному вопросу. Таким образом, мы приняли решение сменить лошадей в следующем же городе и проделать оставшуюся часть путешествия на почтовых… Когда мы добрались до последней гостиницы на нашем пути, отстоящей лишь на несколько миль от дома родственника Софии, то, не желая столь неожиданно и необдуманно навязывать ему свое общество, мы написали ему чрезвычайно изысканную записку, где представили отчет о своем стесненном и печальном положении, а также о намерении провести несколько месяцев в его доме в Шотландии. Отправив письмо, мы тут же приготовились последовать за ним лично и уже с данной целью садились в экипаж, когда наше внимание привлекло появление во дворе гостиницы кареты с гербом в сопровождении четырех всадников. Из кареты вышел весьма пожилой джентльмен. При первом же взгляде на него моя чувствительность чудесным образом взволновалась, и как только я взглянула на него во второй раз, безотчетная приязнь шепнула моему сердцу, что это мой дедушка. Будучи убежденной в правильности своей догадки, я мгновенно выпрыгнула из экипажа, в который только что села, и, последовав за почтенным незнакомцем в комнату, куда его проводили, бросилась перед ним на колени и стала умолять признать во мне свою внучку. Он вздрогнул, но, тщательно рассмотрев мои черты, поднял меня с колен и, обняв за шею, воскликнул: «Истинно признаю тебя! О да, милое подобие моей Лаурины и дочери Лаурины, милый образ моей Клавдии и матери моей Клавдии, я истинно признаю тебя дочерью одной и внучкой другой». Пока он так нежно обнимал меня, София, изумленная моим поспешным уходом, в поисках меня вошла в комнату. Не успела она заметить почтенного пэра, как он воскликнул в полнейшем изумлении:

– Еще одна внучка! Да, да, я вижу, ты дочь старшей девочки моей Лаурины; твое сходство с прелестной Матильдой достаточно четко заявляет об этом.

– Ах! – сказала София. – Когда я впервые узрела вас, природное чутье шепнуло мне, что мы состоим в некотором родстве… Но по линии дедушки или бабушки, я так и не смогла установить.

Он прижал ее к груди, и пока они нежно обнимались, дверь номера отворилась и явился удивительно прекрасный молодой человек. Заметив его, лорд Сент-Клер вздрогнул и, сделав несколько шагов назад, поднял вверх руки и произнес:

– Еще один внук! Какое неожиданное счастье! Обрести в течение трех минут такое количество потомков! Это, несомненно, Бабникус, сын третьей дочери моей Лаурины, милой Берты; теперь нам недостает разве что присутствия Густавуса, дабы завершить союз внуков моей Лаурины.

– А вот и он, – воскликнул грациозный юноша, в то же мгновение входя в комнату, – вот и он, Густавус, которого вы так желали видеть! Я сын Агаты, четвертой и самой младшей дочери вашей Лаурины.

– Вижу, что так оно и есть, – ответил лорд Сент-Клер. – Но скажите мне, – продолжал он, с опаской глядя на дверь, – скажите, присутствуют ли еще какие-нибудь мои внуки в этом доме?

– Никаких, милорд.

– Тогда я обеспечу вас без дальнейших промедлений – вот вам четыре банкноты по 50 фунтов каждая, берите их и помните: я выполнил долг дедушки.

Он тут же покинул комнату, а сразу же за тем и здание. Adieu.

Лаура.

Можешь себе представить, как сильно нас поразил неожиданный отъезд лорда Сент-Клера. «Низкий прародитель!» – воскликнула София. «Недостойный дедушка!» – произнесла я, и мы тут же упали в обморок в объятия друг друга. Как долго пребывали мы в таком положении, сказать не могу, но очнувшись, поняли, что остались одни: не было ни Густавуса, ни Бабникуса, ни банкнот. Пока мы оплакивали свою незавидную долю, двери номера отворились и объявили о приходе некоего Макдональда. Это оказался кузен Софии. Спешка, столь скоро приведшая его к нам на помощь, до такой степени говорила в его пользу, что я не колеблясь объявила его нежным и отзывчивым другом. Увы! Он вовсе не заслуживал подобного имени, ибо хотя он и заявил нам, что сильно обеспокоен нашими невзгодами, но, по его собственному признанию, внимательное изучение их не исторгло из его груди ни единого вздоха и не заставило произнести ни единого проклятия в адрес наших мстительных звезд… Он сообщил Софии, что его дочь рассчитывает на то, что он привезет свою кузину в Макдональд-Холл, а поскольку я подруга его кузины, он будет рад видеть там и меня. Таким образом мы отправились в Макдональд-Холл, где нас с большой теплотой приняли Жанетта, дочь Макдональда, и хозяйка особняка. Жанетте тогда было всего лишь пятнадцать лет от роду; стройная от природы, наделенная впечатлительным сердцем и доброй душой, она могла бы, если бы эти милые качества должным образом поощрялись, являть собой образец возвышенной натуры; но к сожалению, ее отец не обладал достаточно возвышенной душой, чтобы восхищаться столь многообещающим набором качеств, и использовал все средства, находящиеся в его власти, дабы не позволить им развиться с годами. К тому моменту он уже настолько погасил естественную благородную чувствительность ее сердца, что убедил Жанетту принять предложение некоего молодого человека согласно его рекомендации. Они должны были сочетаться браком через несколько месяцев, и Грэхем находился в доме, когда мы прибыли. Уж мы-то мгновенно увидели его насквозь. Он был именно таким человеком, какого мог избрать Макдональд. Говорили, что Грэхем умен, образован и приятен в общении; мы же и не пытались судить о подобных мелочах. Но поскольку мы пребывали в убеждении, что он бездушен и никогда не читал о страданиях Вертера[15], а волосы его к тому же вовсе не имели рыжеватого оттенка, то нас переполняла уверенность в том, что Жанетта не может испытывать к нему никаких чувств или, по крайней мере, ей не следует их испытывать. То, что именно на нем остановил свой выбор отец девушки, говорило не в пользу Грэхема, и даже заслуживай он одобрения во всех остальных отношениях, за исключением одного-единственного, этой причины в глазах Жанетты должно было бы оказаться вполне достаточно, чтобы отвергнуть его. Данные размышления мы намеревались представить ей в нужном свете и не сомневались в достижении желаемого результата с девушкой столь тонкой натуры: ведь ее ошибки в данном деле происходили лишь от недостатка должной уверенности в собственной правоте и соответствующего презрения к мнению отца. Мы убедились, что Жанетта и правда обладала теми качествами, которые мы в ней предполагали, и нам не доставило труда уверить ее в том, что она не может любить Грэхема, а также в том, что долг ее – оказывать неповиновение отцу. Единственное, в чем она, похоже, сомневалась, это в наших уверениях, что она, должно быть, испытывает чувства к другой особе. Некоторое время Жанетта настаивала на том, что не знакома более ни с каким молодым человеком, к которому испытывала бы хоть малейшие чувства; но выслушав наши объяснения, призналась: пожалуй, ей действительно нравится капитан Маккенри, по крайней мере, больше, чем остальные, кого она знает. Это признание нас удовлетворило, и, перечислив положительные качества Mаккенри и уверив Жанетту в том, что она безумно в него влюблена, мы возжелали знать, не открывал ли он ей своих чувств тем или иным способом.