Волшебники Маджипура - Сильверберг Роберт - Страница 2

Его перебил звук оглушительной отрыжки, сразу же перешедшей во взрыв громкого хохота. Это был Фархольт, грубый и шумный человек из окружения принца Корсибара. Он возводил свою родословную к короналю древних времен лорду Гуаделуму.

— Доктора… сошлись? Во мнении… сошлись… вы говорите? Клянусь костями бога, да ведь эти доктора просто-напросто фальшивые волшебники, чьи заклинания не имеют никакой силы!

— А вы возьметесь утверждать, что заклинания истинных волшебников действуют верно? — спросил Септах Мелайн, в ленивой, явно насмешливой манере растягивая слова. Он с нескрываемым отвращением разглядывал массивную фигуру Фархольта. — Ответьте мне, добрый друг Фархольт: допустим, на турнире кто-то проткнул вам руку рапирой, и вы лежите на поле в луже крови и смотрите, как из вашего тела изливается алый сверкающий поток. Кого вы предпочли бы в этой ситуации: волшебника, который стал бы бормотать над вами заклинания, или же опытного хирурга, способного быстро зашить вашу рану?

— А разве кому-либо хоть раз удавалось проткнуть рапирой мою руку или какую-либо иную часть тела? — угрюмо спросил Фархольт.

— Ах, дорогой друг, похоже, вы просто не поняли мою метафору.

— Метафорой является сама суть вашего вопроса или же острие рапиры? — поинтересовался сообразительный маленький герцог Свор, хитрый, подвижный как ртуть человечек, который на протяжении долгого времени был компаньоном принца Корсибара, но теперь числился среди наиболее близких товарищей Престимиона.

Кто-то рассмеялся, но Корсибар, яростно вращая глазами, с отвращением воздел руки над головой.

— Прекратите всю эту праздную болтовню раз и навсегда! Разве вы не видите, насколько глупо проводить подобным образом день за днем? Тратить свое время в этом сыром, душном городе-тюрьме, вместо того чтобы жить наверху — именно жить, в самом прямом значении этого слова…

— Скоро, — сказал герцог Олджеббин Стойензарский, успокаивающим жестом поднимая руку. Он был старше остальных лет на двадцать — о прожитых годах свидетельствовали густая шапка снежно-белых волос, глубокие морщины на щеках и исполненная спокойствия и зрелости манера говорить. — Теперь это уже не может затянуться надолго.

— На неделю? На месяц? На год? — Корсибар никак не желал смириться с положением.

— Полушку на голову старику — и со всем этим делом можно было бы покончить этим же утром, — пробормотал Фархольт.

Эта реплика вызвала еще один взрыв смеха — на сей раз более натянутого, — но также и изумленные взгляды, и даже несколько вздохов по поводу излишней прямолинейности (а может быть, тупости) великана. Особенно удивленным казался Корсибар.

— Грубо, Фархольт, слишком грубо. — Холодная улыбка герцога Свора на мгновение обнажила мелкие острые передние зубы. — Куда изящнее было бы, если понтифекс пожелает еще задержаться на этом свете, подкупить одного из его собственных некромантов: за двадцать реалов можно купить несколько быстродействующих заклинаний, которые наконец-то направят старика на путь истинный.

— Что это значит, Свор? — По вестибюлю разнесся новый, но безошибочно узнаваемый густой и раскатистый бас. — Измена словом, если мне не изменяет слух?

Держа под руку принца Престимиона, в зал вошел корональ лорд Конфалюм. И тот и другой взирали на мир так, словно уже обрели свои новые титулы и теперь — Конфалюм как понтифекс и Престимион как корональ — весело переделывали мир по своему вкусу. Все глаза обратились к вошедшим.

— Я прошу у вас прощения, лорд, — спокойно сказал Свор, поворачиваясь к короналю. Он изящно, хотя, может быть, несколько резко поклонился и быстрым движением сделал знак Горящей Звезды — традиционный жест приветствия в адрес второго лица на планете. — Это была не более чем глупая шутка. И я, конечно, не считаю, что Фархольт минуту назад говорил серьезно, когда предлагал задушить понтифекса его собственной подушкой.

— И вы туда же, Фархольт? — обратился корональ к великану. Его тон казался шутливым, но тем не менее в нем слышалась явная угроза.

Фархольт не славился сообразительностью, и, пока он пытался найти ответ, в разговор вмешался Корсибар.

— Отец, вот уже на протяжении нескольких недель в этой комнате не произносилось ни единого слова всерьез. Единственное, что серьезно — это бесконечное ожидание того момента, ради которого мы собрались сюда. Оно действует на нервы.

— И мне тоже, Корсибар. Мы все должны еще на некоторое время запастись терпением. Но, возможно, лекарство от твоего нетерпения — более действенное, чем для Свора или Фархольта — находится совсем рядом, — улыбнулся корональ. Он легкими шагами прошел в центр помещения и расположился под алым шелковым балдахином, на котором, вышитая золотом и черными бриллиантами, бесчисленное множество раз повторялась эмблема понтифекса.

Конфалюм был человеком не более чем среднего роста, но очень крепкого сложения: коренастый, с мощными ногами; подходящий отец для своего рослого сына. От него исходило безмятежное сияние персоны, на протяжении очень длительного времени пребывающей на высоте собственного величия. Шел уже сорок третий год правления Конфалюма — рекорд, превысить который на всем протяжении истории Маджипура удалось очень немногим. Тем не менее он, казалось, по-прежнему находится в расцвете сил. Даже теперь его глаза ярко сверкали, а в густой шапке каштановых волос только-только начали появляться первые седые пряди.

К высокому воротнику мягкого зеленого вязаного жакета короналя был приколот маленький астрологический амулет из тех, что известны под названием «рохилья»: тонкие нити синего золота, сложным образом обернутые вокруг куска нефрита. Он прикоснулся к амулету — сначала быстрым, словно ласкающим, движением, а затем задержал на украшении пальцы, словно вбирая в себя исходящую от него силу. И остальные, присутствовавшие в зале, в ответ тоже притронулись к своим амулетам, возможно даже не сознавая, что делают. В не так давно прошедшие годы лорд Конфалюм, следуя примеру гораздо более привязанного к оккультным премудростям понтифекса, продемонстрировал возрастающую симпатию к новым эзотерическим философиям, которые тогда воспринимались как курьез, а теперь широко распространились во всех слоях общества Маджипура. За ним последовал и весь двор, хотя и там осталось несколько упрямых скептиков.

Когда корональ вновь заговорил, то казалось, что он по-дружески обращается к каждому из присутствующих.

— Сегодня утром Престимион пришел ко мне с предложением, в котором, на мой взгляд, содержится большой смысл. Он знает, в каком напряжении все мы находимся из-за этого вынужденного безделья. Вот почему принц Престимион посчитал возможным не ожидать смерти его величества и лишь потом начинать традиционные похоронные Игры, а немедленно приступить к первому кругу соревнований. Благодаря им время пройдет быстрее.

Раздалось невнятное ворчание, в котором явственно слышалось удивление, смешанное, правда, с оттенком одобрения. Радовался, конечно, Фархольт. Но остальные, даже Корсибар, на мгновение умолкли.

Затем вновь заговорил герцог Свор.

— А будет ли такой поступок верным, мой лорд? — очень спокойным голосом спросил он.

— В смысле отсутствия прецедента?

— В смысле хорошего тона, — ответил герцог. Взгляд, которым корональ окинул Свора, светился дружелюбием.

— А что, Свор, разве не мы определяем нормы хорошего тона для всего мира?

В кучке близких друзей и спутников по охоте принца Корсибара началось какое-то брожение. Мандрикарн Стиский прошептал что-то на ухо графу Венте Хаплиорскому а тот увлек в сторону Корсибара и сказал ему несколько слов. Судя по виду, принц был обеспокоен и удивлен словами Венты.

— Отец, можно мне сказать? — Тон Корсибара был весьма жестким, лицо — хмурым, резкие черты искажала гримаса глубокого волнения. Он подергал кончик густого черного уса, положил мощную руку себе на шею и стиснул ладонью затылок. — Мне, как и Свору, эта мысль кажется неподходящей. Начинать похоронные Игры до того, как понтифекс ляжет в могилу…