Рассказы о животных (сборник) - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 44

Так и проходила год за годом жизнь Уэба, без подруги, без товарищей. Всегда угрюмый, ничего не боящийся, всегда готовый к бою, он больше всего хотел только одного — чтобы его оставили в покое; Он знал только одно острое удовольствие — постоянное наслаждение своей гигантской силой, легкую радостную дрожь в ту минуту, когда падал побитый и изуродованный враг или когда он пробовал свою гигантскую силу на камнях, осколки которых летели кверху.

Для тех, у кого хорошо развито обоняние, каждая вещь имеет свой запах. Всю свою жизнь Уэб изучал разные запахи. Теперь он уже прекрасно знал значение большинства тех запахов, которые встречаются в горах. Каждый предмет рассказывал о себе Уэбу своим запахом. И каждая вещь как бы говорила Уэбу: «Вот я кто!»

Все ягоды можжевельника, шиповника, земляники нежным, мягким голосом пели: «Вот мы, ягоды, ягоды!»

Громко пели громадные хвойные леса: «Вот мы, сосны, кедры!»

А когда Уэб подходил ближе к этим лесам, он слышал нежное: «Вот мы, кедровые орешки!»

Из зарослей кустов со сладкими корнями доносился целый хор: «Сладкие коренья, сладкие коренья!»

И когда Уэб входил в эти заросли, он слышал каждый отдельный голос.

Каждый корень произносил свою собственную маленькую речь, например: «Вот я, крупный корень, спелый и вкусный!» или же резким, тонким голосом: «Вот я, никуда не годный, жесткий корешок!»

Громко звали осенью широкие, сочные грузди: «Вот я, жирный, питательный гриб!»

Ядовитый гриб поганка кричал: «Я — поганка, не тронь меня, ты заболеешь!»

Цветы также имели свои голоса. По склонам ущелий слышна была песня колокольчиков, тонкая, как их стебельки, и нежная, как голубой цвет лепестков. Но голоса цветов не интересовали Уэба, он их даже не замечал.

И так всякое живое существо, каждый цветок, каждая скала, каждый камень рассказывали о себе носу нашего Уэба. Днем и ночью, в туманную и ясную погоду большой влажный нос медведя говорил ему о многих вещах, которые нужно было знать. Но этот же нос равнодушно проходил мимо тех вещей, которые медведю безразличны. С течением времени Уэб стал полагаться на нос все больше и больше. Случалось, что глаза и уши вместе говорили ему о чем-нибудь, но он не верил им до тех пор, пока нос не подтверждал: «Да, это верно!»

Уэб знал сотни приятных запахов. Тысячи запахов были ему безразличны, многие неприятны, но некоторые приводили его в сильную ярость.

Когда Уэб попадал в верхнюю часть ущелья Пайни, он слышал там, если ветер дул с запада, какой-то странный запах. Временами Уэб не обращал на этот запах никакого внимания, временами этот запах был ему противен. Все-таки Уэб остерегался ходить далеко в направлении этого запаха.

Однажды северный ветер донес до его носа какой-то новый, ужаснейший запах, совершенно ни на что не похожий. Это был запах, от которого хотелось скорее убежать.

Уэб был уже далеко не молод. Его задняя лапа, в которую его столько раз ранили, начинала у него болеть. В сырую погоду или после холодной ночи он еле мог ступить на нее. Однажды, когда у него болела нога и он хромал, западный ветер опять принес ему этот странный запах.

Уэб не понимал, что говорит ему этот запах, но какой-то внутренний голос, казалось, звал его к этому запаху, шептал: «Иди!»

Сытому зверю противен запах пищи, но когда зверь голоден, запах пищи манит его. Обычно странный запах, приносимый западным ветром, вызывал отвращение Уэба. Теперь он манил его к себе, и Уэб ковылял вверх по тропинке, на гору, ворчал себе под нос и яростно отмахивался от веток, которые иногда били его по морде.

А странный запах все усиливался и манил. Наконец Уэб пришел в такое место, где раньше никогда не бывал. Это был склон горы, покрытый светлым песком. Со склона текла какая-то странная вода, а из ямы выходил странный пар. Нос Уэба подозрительно насторожился — какой диковинный запах! Уэб побрел вниз по склону. Извиваясь, ползла по песку змея. Уэб так прихлопнул ее, что деревья кругом задрожали, а свисавший камень сорвался и полетел вниз. При этом Уэб так зарычал, что вой его пронесся по долине, как гром. Уэб подошел к покрытой паром яме. Яма была полна воды, которая слегка дымилась и волновалась. Уэб попробовал лапой воду. Она была теплая и вызывала приятное ощущение. Тогда Уэб влез в яму обеими задними лапами. Затем он весь стал погружаться в воду, и вода хлынула из ямы через край. В конце концов он весь растянулся в этом почти горячем источнике. Он грелся в зеленоватой воде. Ветер крутил пары над его головой.

Хотя в Скалистых горах и много таких серных источников, но во владениях Уэба этот источник был единственным. Более часа Уэб лежал в воде. Затем он вылез на уступ. У него совершенно прошла ломота в задней лапе, и вообще он стал чувствовать себя хорошо и легко.

Уэб стряхнул воду со своей косматой шубы и отправился к выступу, который был залит солнцем. Там он лег, чтобы обсохнуть. Потом прислонился спиной к дереву возле источника и здесь оставил свою метку. Около этого источника можно было, правда, найти много признаков пребывания и других животных, лечивших здесь свои недуги, но Уэб с этим не считался.

Теперь около этого источника была надпись, которая благодаря своему запаху, грязи и шерсти ясно говорила всем живым существам:

«Моя ванна. Не подходить! Уэб».

Уэб лежал на выступе и грел спину до тех пор, пока она не высохла. Потом он лег на спину и стал греть живот, тяжело переворачиваясь с боку на бок, пока весь не обсох. Он окончательно убедился, что чувствует себя после ванны очень хорошо. Конечно, он не мог сказать себе: «Я страдаю неприятной болезнью — ревматизмом, и мне хорошо помогают серные ванны», но он ясно понимал: «Мне было ужасно больно и стало лучше, когда я вывалялся в этой вонючей яме».

И с тех пор каждый раз, когда у него начинались боли, он приходил к источнику и каждый раз возвращался поправившимся.

Годы все шли и шли. Уэб уже больше не рос, но делался все светлее, все злее и все опаснее. Владения его стали действительно громадными. Каждую весну он проходил по всем своим землям и поправлял надписи, стертые зимними вьюгами. Собственно говоря, ходить весной по своим владениям вынуждал Уэба недостаток пищи. К тому же весной бывало всюду много ям с глиной. Уэб испытывал сильный зуд во всей коже, потому что его зимняя шуба линяла, и ему было приятно прикосновение холодной влажной глины, после которого почесыванье о дерево вызывало такое болезненно острое удовольствие, которое ни с чем нельзя было сравнить. Эти чесанья о деревья также способствовали тому, что метки Уэба возобновлялись каждую весну.

Но вот в низовьях реки Малой Пайни основалась ферма Палетт-Рэнч. Обитатели ее вскоре познакомились со «старым страшилищем». Клеймовщики скота увидели его и сразу решили, что в этой местности искать других медведей нечего, а этому медведю лучше не попадаться на пути и оставить его в покое. Часто встречать Уэба им не приходилось, но следы и метки его были везде. Хозяин фермы, страстный охотник, очень заинтересовался Уэбом. Кое-что из истории старого медведя он узнал от Пикетта, но и сам догадался об очень многом из жизни Уэба. Он узнал, что в медвежьих капканах Уэб понимает больше, чем звероловы: он или обходит капканы, или вытаскивает приманку, не трогая капкана. Иногда ему даже удается захлопнуть капкан каким-нибудь колом.

И еще узнал хозяин фермы, что каждый год Уэб уходит из этих мест во время сильной летней жары и во время зимней спячки.

Много лет назад правительство решило превратить область, расположенную у верховьев Йеллоустона, в заповедник. Здесь, в этой великой стране чудес, никто не должен был испытывать страха, потому что никому нельзя было причинять вред. И зверь и птица здесь не знали насилия; девственные леса не знали топора, заводы и копи не мутили потоков. Здесь все сохранилось в таком виде, каким было до появления белого человека.