Источник силы - Форчун Дион - Страница 47

— Извините, я на минутку, — сказала она и поспешно покинула комнату.

Она отсутствовала гораздо дольше, и я уже начал задавать себе вопрос, не потерпел ли мой план неудачу и каковы мои шансы выбраться из этого дома без осложнений, когда она появилась вновь.

— Не будете ли вы так любезны, — сказала она, — зайти в комнату доктора Джозефуса и немного поговорить с ним.

— Что касается меня, то я готов, но травмы головы требуют соблюдения покоя, — сказал я, и мое медицинское «я» взяло во мне верх над новой ролью конспиратора. К моему облегчению, она не обратила внимания на мое возражение.

— Это принесет ему больше пользы, чем вреда, — сказала она, — потому что, если вы ему понравитесь, может быть, мы сможем уговорить его разрешить вам посещать его. С таким капризным человеком очень трудно иметь дело, — добавила она с улыбкой, как мать, говорящая о своем избалованном любимце, даже шалости которого вызывают восхищение.

Она повела меня, но не наверх, а вниз — в подвальное помещение, где, вероятно, раньше была посудомоечная, выходящая на задний двор. Здесь мы и нашли Джозефуса. Комната оказалась не менее поразительной, чем человек. Стены, пол и потолок были черными, как уголь, так что комната казалась полым кубом тусклой тьмы, освещаемой лишь завешенной лампой, стоявшей у Джозефуса под рукой. Сам он был не в постели, как я ожидал, а лежал на сваленных в кучу диванных подушках. Он был облачен в бурнус, который, казалось, был универсальной одеждой этого странного общества. На этот раз бурнус был ярко пурпурным, и, лежа на спине среди своих подушек, с этим удивительным лицом землистого цвета, увенчанным белой повязкой, человек выглядел так, как будто шагнул прямо из «Тысячи и одной ночи». Высокая женщина опустилась на табуретку рядом с Джозефусом, потонув в своих одеждах, а он знаком руки пригласил меня сесть на край дивана. Он выглядел поразительно бодрым, несмотря на то, что сегодня в пять пополудни лежал с пробитой головой, и даже я, учитывая то, кем я был, и зная то, что я знал о его рекордах, не смог не почувствовать странного очарования его личности.

Высокая женщина представила нас друг другу, и можно было почти видеть, как она с волнением разглаживает его перышки и поворачивает своего любимца так, чтобы он мог показать себя с самой лучшей стороны, а он, охотно идя ей навстречу, подставляет себя, чтобы произвести благоприятное впечатление. Я мог представить себе невидимые пальцы, ощупывающие мою душу, чтобы найти наилучший способ управлять мною. Я чувствовал, что его желание проконсультироваться со мной было чистейшим авантюризмом, это я должен был оказаться в его руках, а не он в моих, и я вспомнил слова Тавернера о том, что доктор является полезной вещью в процессе подготовки рискованной работы, нуждающейся в сокрытии.

Мы поговорили несколько минут, но я чувствовал, что он не имеет намерения возбуждать дело против шофера, по-видимому, ценя свое уединение выше любой компенсации, какую он мог бы получить; как бы то ни было, он притворился, что нуждается в моих показаниях, но я занял твердую позицию.

— Послушайте, сэр, — сказал я, — вы получили некоторое сотрясение, и единственное, в чем вы сейчас нуждаетесь, — это тишина и покой. Я приду опять повидаться с вами через несколько дней, когда вы будете в состоянии заниматься делами, чего сейчас вам делать нельзя. Но в настоящий момент ничего другого я вам не скажу, если только я не могу вам быть полезен в своем профессиональном качестве.

По удивленному выражению лица высокой женщины я понял, что Джозефус не привык, чтобы с ним разговаривали подобным образом, но он держался вполне по-дружески.

— А, — сказал он с ухмылкой, всколыхнувшей всю мою скрытую враждебность к этому человеку, — у меня есть источники, о которых вы, обычные медицинские работники, ничего не знаете. — И мы расстались, выразив взаимное уважение.

Я зашел за Мак-Дермотом в устричный ресторанчик, и он повел меня в квартиру, где он жил и где, как мы договорились, я должен буду остановиться на несколько ближайших дней в ожидании того, как будут развиваться события с Джозефусом. Комнаты являли собой трогательное свидетельство правдивости его истории. Я видел беспорядочные доказательства того, как сначала он прятал все вещи, которые могли напомнить ему о жене, а потом в отчаянии доставал их опять. Мы устроились со своими трубками среди этого запустения и беспорядка, и Мак-Дермот в двадцатый раз пересказал мне свою историю. На самом деле он не мог рассказать ничего такого, чего бы я уже не знал, но, казалось, сам рассказ облегчает его душу. Это была старая история о пловце, заплывшем на глубину и борющемся с теми неожиданными провалами в неведомое, которые всегда подстерегают купальщиков, не умеющих плавать, если они отважатся погрузиться в эти темные и неисследованные воды.

Я не позвонил Джозефусу на следующий день, так как не хотел показаться слишком настойчивым, но еще через день я набрал номер его телефона. Великий человек сам ответил на мой звонок и был более чем любезен.

— Мне хотелось бы знать, где можно вас найти, — сказал он. — Вчера я хотел попросить вас зайти.

Я схватил такси и вскоре был у дома, нижние ставни которого казались постоянно закрытыми. Опять меня отвели в странное подземное убежище, которое, казалось, так подходило для обрамления столь претенциозной личности, известной нам под именем Джозефус. Его голова, естественно, была еще забинтована, и хотя бурнус уступил место серой пиджачной паре, но даже в таком виде он был бы заметным человеком в любом месте. Я считал Тавернера самой необычной личностью из всех, кого мне когда-либо приходилось встречать, но даже он казался вполне обычным рядом с Джозефусом.

Он сам приготовил кофе по-турецки, принес сигареты, обернутые изысканной золотой бумагой, каких я раньше никогда не встречал, и сам перешел к делу, занимающему мое воображение, и, несмотря на то, что мне были известны его достижения, весьма в этом преуспел. Подобно Тавернеру, он обладал энциклопедическими познаниями и, казалось, объездил самые удаленные уголки земного шара. Я не мог не признать, что я просто получаю удовольствие. Прошло немного времени, и разговор постепенно перешел к оккультизму, к которому я не скрывал своего интереса, и тогда Джозефус начал расправлять свои перышки, сначала осторожно, как будто проверяя, выдержит ли лед, а потом, обнаружив, что я обладаю некоторыми познаниями в этой области и не приходится опасаться, что я окажусь слишком отягощенным моральными принципами, раскрыл свою душу.

— Трудность в подобных делах состоит в том, — сказал я, — что хоть и много можно услышать о теории этого предмета, крайне трудно получить что-нибудь осязаемое. Или люди, которые пишут и читают лекции на эту тему, не обладают никакими реальными знаниями, или же у них не хватает мужества применить их на практике.

Он клюнул на наживку, словно рыба.

— А, — сказал он, — вы попали в точку. Очень немногие обладают достаточным мужеством для практического оккультизма.

По его самодовольному виду я понял, где слабое место этого человека.

Джозефус минуту помедлил, как будто взвешивая, чего от меня можно ожидать, а потом заговорил, внимательно за мной наблюдая и подбирая каждое слово.

— Я полагаю, вам известно, — сказал он, — что даже очень малое совершенствование может привести к сверхъестественному восприятию?

Я был искренне удивлен и, должен признать, в душе польщен, так как материализм всегда для меня служил образцом косности. Потом я вспомнил, что Тавернер часто с улыбкой приводил эти же слова как открывающие дорогу шарлатанству, взял себя в руки и внезапно ощутил в себе силы яростно обороняться, поскольку это заставило меня увидеть, до какой степени Джозефус за столь короткий срок общения успел установить власть над моим воображением. Однако я сумел скрыть свое беспокойство и добровольно вернул ему инициативу.

— Парапсихологические явления не вызывают возражений, они весьма распространены, — сказал я, — но что меня действительно интересует, так это ритуальная магия.