Стеклянная башня - Сильверберг Роберт - Страница 6

– Очевидно, жесткое излучение их не беспокоит. Может быть, наоборот, они без него не могут жить. Для наших жизненных процессов необходим солнечный свет, почему бы не предположить, что могут быть существа, питающиеся энергией из более высокоэнергетической области спектра?

– Хорошо, – замотал головой Краг, – если вы занялись конструированием видов, я выступаю адвокатом дьявола. Вы говорите, они питаются жестким излучением? А как насчет генетических последствий? О какой устойчивой цивилизации может идти речь при том темпе мутаций, какой там должен быть?

– Если эти существа приспособлены к высокому уровню радиации, они могут быть не так генетически уязвимы, как мы. И на постоянный обстрел высокоэнергетическими квантами они просто не обращают внимания.

– Хорошо, допустим, – произнес Краг, немного помолчав. – Ладно, они прилетели откуда-то еще и поселились в вашей планетарной туманности, когда худшее было уже позади. Но почему тогда мы больше ниоткуда не получаем сигналов? Где их родная система? Изгнанники, колонисты… откуда?

– Может быть, их родная система так далеко, что сигналы дойдут до нас только через много тысяч лет, – предположил Варгас. – Или их родная система не посылает сигналов. Или…

– Слишком много «или», – проворчал Краг. – Мне это не нравится.

– Это подводит нас ко второй возможности, – сказал Варгас. – Может быть, NGC – все-таки родная система тех, кто посылал сигнал.

– Но как? Взрыв…

– Может быть, они привычны к подобным вещам. Если эта раса живет за счет жесткого излучения, а мутации для них – совершенно естественная вещь… Друг мой, мы говорим о внеземных существах, совершенно чуждых нам.

А если они действительно совершенно чужды нам, что удивительного в том, что мы ничего не понимаем? Давайте вместе попробуем представить себе планету голубого гиганта, планету, которая находится достаточно далеко от звезды, но все равно поджаривается фантастически сильной радиацией. Море такой планеты – постоянно кипящий бульон химических элементов. Через миллион лет, после того как поверхность достаточно остыла, там вполне может зародиться жизнь. Еще через миллион лет появятся сложные многоклеточные. Еще через миллион лет – тамошний аналог млекопитающих. Еще через миллион лет – цивилизация галактического уровня. И все время жуткая, бесконечная изменчивость.

– Хотел бы я поверить вам, – мрачно произнес Краг. – Очень хотел бы. Но никак не получается.

– Пожиратели радиации, – продолжал Варгас. – Умные, гибкие, давно принявшие необходимость и даже желательность постоянных и быстрых генетических изменений. Их звезда расширяется – хорошо, они приспосабливаются к возросшему потоку радиации или находят способ от него защититься. Допустим, такие существа живут внутри планетарной туманности и со всех сторон их окружает флуоресцирующее небо. Каким-то образом они узнали о существовании всей остальной галактики, и они посылают нам сообщение. Так?

– Хотел бы я вам поверить! – нервно выкрикнул Краг, отчаянно жестикулируя.

– Так поверьте! Я уже поверил.

– Но это всего лишь теория, ничем не подтвержденная теория.

– По крайней мере она удовлетворяет всем данным, которые у нас есть, произнес Варгас. – Знаете итальянскую пословицу: «Se non е vero, e ben trovato? Даже если это неправда, это хорошо придумано». Сойдет и такая гипотеза, пока нет лучшей. По крайней мере она неплохо согласуется с фактами. В отличие от теории об естественном происхождении сложного многократно повторяющегося сигнала, приходящего во многих диапазонах сразу.

Отвернувшись, Краг с силой ударил по выключателю проектора, словно не мог больше вынести вида звездного неба, словно почувствовал, как под действием смертоносного излучения голубого гиганта у него на коже вспухают волдыри. Разве о таком он мечтал? Ему представлялась планета с желтым солнцем, где-нибудь неподалеку, в восьмидесяти-девяноста световых годах, с мягким солнцем, очень похожим на то, под которым он родился. Ему представлялся мир рек, озер и травянистых полей, сладкого воздуха, может быть пахнущего озоном. Мир деревьев с лиловой листвой, блестящих зеленых насекомых и элегантных изящных существ с покатыми плечами и многопалыми руками, негромко переговаривающихся, прогуливающихся под сенью рощ своего рая, разведывающих тайны космоса, спорящих о том, существуют ли другие цивилизации и посылающих в конце концов свое сообщение во Вселенную. Он видел, как они открывают объятия первым посланцам Земли и говорят: «Добро пожаловать, братья, добро пожаловать, мы знали, что вы где-то есть». Но теперь ему представлялось адское голубое солнце, выплевывающее в пустоту демонические языки пламени, представлялась обугленная шипящая планета, на которой бронированные чудища скользят под раскаленным добела небом по поверхности ртутных озер, представлялись жуткие твари, собравшиеся вокруг кошмарного механизма, передающего в космическое пространство бессвязный набор цифр. Это наши братья? Все пропало, горько подумал Краг.

– Но как же мы полетим к ним? – спросил он. – Как мы раскроем им объятия? Варгас, у меня уже почти готов звездолет, я могу отправить его с экипажем в анабиозе за сотни световых лет! Но как же я пошлю их в такое место?

– Ваша реакция удивляет меня. Я никак не ожидал, что вас так расстроит мое сообщение.

– А я никак не ожидал, что речь будет идти о такой звезде.

– Так вам что, было бы приятней, скажи я, что происхождение сигналов естественное?

– Нет-нет, что вы.

– Тогда радуйтесь тому, что у человечества появились далекие братья.

Забудьте обо всем, что нас разделяет, помните только о том, что они братья.

Слова Варгаса в конце концов возымели действие. Краг поборол отчаяние.

Насколько бы чужими ни были эти существа, насколько бы причудливым ни был их мир – если, конечно, гипотеза Варгаса верна, – все равно это цивилизованные существа, ищущие контакта. Наши братья. Даже если завтра пространство вокруг Земли свернется и вся солнечная система канет в ничто, в бездну, сгинет в грандиозном космическом катаклизме, искра разума во Вселенной не угаснет, потому что есть "они.

– Да, – произнес Краг, – я доволен. Когда моя башня будет достроена, я пошлю им привет.

Два с половиной века прошло с того времени, когда человек впервые сумел вырваться из пут тяготения родной планеты. Одним гигантским прыжком человек пересек солнечную систему, от Луны до Плутона, вышел за пределы системы, но нигде не нашел даже следов разумной жизни. Лишайники, бактерии, примитивные низкоорганизованные пресмыкающиеся – да. Но ничего больше. Представьте только разочарование археологов, лелеявших мечту о реконструкции всего культурного наследия Великой Древней Цивилизации Марса по нескольким найденным в пустыне черепкам! Черепков не нашлось. Потом автоматические станции умчались к ближайшим звездным системам, странствовали в космосе десятки лет и вернулись ни с чем. В сфере диаметром двенадцать световых лет никогда не существовало форм жизни сложнее протеидов с Альфы Центавра V, перед которым комплекс неполноценности могла бы испытывать разве что амеба.

Краг прекрасно помнил возвращение этих автоматических станций. И как раздражали его собратья-земляне, пытавшиеся вывести из первых неудач целую философию! Что же они говорили, эти апостолы Нового Геоцентризма?

«Мы – избранные!»

«Мы – единственные дети Бога!» «На Земле и нигде больше не создал Бог разумных существ по образу и подобию своему!» «Вселенная принадлежит нам как наше божественное наследие!» Крагу казалось, что это попахивает паранойей.

Он никогда много не думал о Боге. Но ему казалось, что люди слишком многого хотят от Вселенной, когда настаивают на том, что только на этой крошечной планете, возле этого крошечного солнца было дозволено разгореться искре разума. Существовали миллиарды и миллиарды звезд, бесконечное множество миров. Как может разум не возникать снова и снова посреди бескрайнего моря галактик?

И ему казалось, что это чистой воды мегаломания: возводить в догму результат поверхностного обследования миров в пределах ближайших двенадцати световых лет. Действительно ли человек одинок? Как это можно узнать? Краг был рационалист до мозга костей и предпочитал ко всему подходить взвешенно. Он чувствовал, что если человечество не очнется от наваждения собственной уникальности, то просто сойдет с ума. Когда-нибудь наваждение пройдет, но чем позже это случится, тем разрушительнее окажутся для человечества последствия.