Смерть труса - Сильверберг Роберт - Страница 2

На лбу у Дэйва выступил пот, он смахнул капли влаги рукавом рубахи.

– Но такой возможности мне так и не представилось. Не успел я выйти на улицу, как со мной случился приступ головокружения. Перед глазами у меня мелькали звезды, огненные круги, в общем все то, что рисуют карикатуристы в комиксах. А затем я очнулся…

– Снова в лаборатории?

– Нет! На рисовом поле, в какой-то восточной стране. Не спрашивай меня, где: я до них пор этого не знаю. Это могло быть где угодно: в Китае, в Японии, даже в России. Я оказался в теле крестьянина, заурядного трудяги. Я, как безумный, метался по полю, пока меня не осенила единственная здравая мысль. Взглянуть на свою ногу.

– Ушиб!

– Он был на своем месте, там, где ему и положено было быть. На колене. Это было единственной ниточкой, связывавшей меня с реальностью.

Только она спасла от неминуемого безумия, так что, Барретт, помоги мне…

– Послушай-ка, Дэйв. А не разыгрываешь ли ты меня сейчас каким-нибудь образом?

– Нет, я говорю совершенно серьезно. Так что помоги мне, Барретт. Эта машина – она развоплощала меня, помещая мою личность в пятнадцати совершенно различных телах, обитавших в прошлом. Не спрашивай, каким образом или почему – я не знаю этого! Я знаю только то, что случилось истинное чудо, когда эта… эта штуковина в конце концов отпустила меня, и мне было разрешено вернуться назад, сюда, в наше время. Я не в состоянии даже передать тебе, Барретт, сколько благодарственных молитв вознес я за это чудо. Ты знаешь, я никогда не относился серьезно к религии, но, поверь мне, – я пал ка колени и непрерывно повторял: «Спасибо тебе, Боже, спасибо тебе».

Барретт безмолвно созерцал растревоженное лицо Дэйва.

– Только несколько дней тому назад я наконец выяснил, что стало причиной этого чуда, – тихо произнес Дэйв. – Я был впервые в лаборатории после того, как все это случилось, и произвел тщательную проверку оборудования. И обнаружил, что вышла из строя одна из основных электронно-лучевых трубок. По моим прикидкам, это произошло примерно как раз в то время, когда я вернулся в нынешнюю реальность. Если бы не эта неисправность трубки…

– И что же станется теперь с этой твоей машиной развоплощения? Уж не собираешься ли ты разломать ее, превратив в груду металлолома?

– Право, не знаю. – Дэйв вперился взором в пол, лоб его избороздился морщинами. – После того, как она такое со мной проделала, велико было мое искушение поступить именно так. Но как ученый – нет, Барретт, я не в состоянии был позволить себе такое. Я заменил негодную электронно-лучевую трубку. Сейчас все оборудование в полной исправности. Я намерен передать его Институту, и пусть его сотрудники сами решают, что с ним делать.

Барретт поднялся, аккуратно расправил складки, образовавшиеся на его тщательно отутюженных брюках.

– Вот как? И у тебя даже и намерений не было продемонстрировать мне этот сооруженный тобою монстр?

Дэйв рассмеялся.

– Ну, если ты так настаиваешь… Но ты ведь сам прекрасно представляешь, какой у тебя характер. Это адское нагромождение сложнейшей электронной аппаратуры. Стоит тебе хоть один раз увидеть, как ты надолго сможешь потерять покой и сон.

Лицо Барретта вспыхнуло.

– О, я и не догадывался о такой своей слабинке. Тогда испытай меня.

Они спустились в лабораторию, которая размещалась в подвале принадлежавшего Дэйву дома. Внутри ее и намека не было на стерильную чистоту и порядок среди беспорядочного скопления самого разнообразного оборудования, запрудившего все помещение. В ней ничего не было общего с безукоризненностью лабораторий, которыми заведовал Барретт Маркс. Губы его искривились, он брезгливо вытер пыль с кончиков пальцев.

– Вот это и есть мое творение, – добродушно произнес Дэйв, но лицо Барретта теперь стало абсолютно непроницаемым. То, что он увидел, оказалось слишком сложным для его понимания, но он никогда и ни за что не согласился бы выказать охватившее его смущение перед Дэйвом Лоуэллом.

Сейчас он внимательно рассматривал платформу в центральной части устройства.

– Именно вот здесь я и стоял, – пояснил Дэйв, – в самом центре светового пятна, созданного этими электронно-лучевыми трубками. Подожди минуту. Я продемонстрирую тебе эту машину в действии.

Барретт не спускал глаз с Дэйва, который прошел к одному из столов и запустил руку в стоявший на нем аквариум с затемненными стеклами. Вернулся он с маленькой черепахой в руке. Голова и ноги ее выписывали в воздухе беспорядочные движения, напоминавшие плавательные. Он поместил черепашку на платформу своей машины и щелкнул выключателем. После этого произвел еще ряд регулировок на пульте управления, и роговой панцирь черепашки залило свечение.

– Смотри внимательно, – произнес Дэйв.

Черепашка исчезла.

– Где же она? – выпучив глаза от изумления, воскликнул Барретт.

– Я же говорил тебе, – усмехнулся Дэйв. – Где-то в прошлом возможно, в теле какой-нибудь самой обыкновенной черепахи, жившей в пятнадцатом веке. Как мне кажется, это не самая худшая для нее перспектива.

Барретт покачал головой.

– Чудо, – задумчиво произнес он. – В этом нет никаких сомнений. Ты сотворил чудо, Дэйв.

– Может быть. Только я дал себе зарок больше не заниматься подобными чудесами. Пусть в Институте побалуются с этим некоторое время. Пусть его сотрудники решают, что делать с этой машиной.

Внезапно одна шальная мысль с такой силой потрясла воображение Барретта, что он все еще пытался осмыслить ее, когда язык его уже непроизвольно дал ей словесное оформление.

– Дэйв! – с необыкновенной горячностью поспешил произнести он. – Отдай мне эту машину!

– Что?

– Ты не хочешь оставлять ее у себя. Для тебя она всего-навсего игрушка. Разве я не прав?

– Ну, даже не знаю, что и сказать, Барретт. Разумеется, для меня работа над нею не является такой уж жизненно важной. Просто…

– Тогда отдай ее мне! Позволь мне поработать с нею… Возможно, мне удастся преодолеть затруднения, связанные с ее работой. Может быть, мне повезет внести в нее кое-какие усовершенствования…

– Тебе? – В тоне голоса Дэйва и тени не было неуважительного отношения к прежнему другу. Его вопросительная интонация скорее была констатирующего, не вызывающего сомнений свойства…

– А почему бы и нет? – раздраженно произнес Барретт. – Неужели ты абсолютно уверен в том, что я не в состоянии этого сделать? Неужели ты полагаешь, что я круглый идиот?

– Я этого совсем не говорил.

– Тогда отдай мне эту машину! Дай мне возможность самому убедиться в том, что я в состоянии с нею сделать. Ты же знаешь, Дэйв, что я всегда мечтал о чем-нибудь вроде этого. Всегда, всю свою жизнь. Об одном, очень значительном научном проекте – одной, главной в своей жизни работе. Только ты в состоянии понять это.

– Разумеется, я все понимаю. Просто я считаю, что в Институте…

– Институт – это кладбище идей! Им наплевать на все эти возможности, которыми хочу воспользоваться я. Я непременно сделаю из этого что-нибудь значительное, Дэйв. Вот увидишь. Что-нибудь очень важное. Что-нибудь грандиозное. – Его голос поднялся до крика. – Что-нибудь, о чем будут долго помнить!

Прежде, чем ответить, Дэйв долго вглядывался в ставшее мертвенно-бледным лицо приятеля. Лоб его покрылся морщинами, он стал растерянно покачивать головой.

– Успокойся, Барретт. Извини меня, но ответ мой однозначен – нет.

Он повернулся в сторону лестницы, и явная твердость этого его намерения покинуть лабораторию и больше не возвращаться к этой теме распалила Барретта Маркса в еще большей мере, чем спокойное, безмятежно-самодовольное выражение лица Дэйва. Пальцы его правой руки сами согнулись в очевидном, рефлекторном стремлении плотно сомкнуться вокруг какого-нибудь оружия, а глаза тут же и нашли таковое: блестящий с хромированной поверхностью стальной прут, валявшийся на покрытом пылью ящике для запасных частей. Он схватил его, прут прочертил в воздухе яркую параболу и обрушился прямо на правый висок Дэйва Лоуэлла. Тот безмолвно, не испустив даже стона, свалился на пол.