Обида - Дворкин Илья Львович - Страница 3

— Ну хоть две цифрочки, хоть одну, хоть букву первую ты запомнила? — выпытывал Митька у нее.

А бабушка только горестно разводила руками.

— Внучек, миленький, да увидь я, что на той клятой коробке накарябана какая ни на есть цифирь, может, и не сожгла бы!

Митька и себя терзал, что не взглянул на коробок. Он тогда зажал его накрепко в кулаке и глядел только на Колю. Ужасно ему жалко было, что тот уезжает. Сразу и город, и море, и небо будто выцвели и тоже захотелось домой.

Приехав в Ленинград, Митька пытался отыскать Колю Прохорова.

В телефонной книге значилось сорок три Прохоровых.

Митька позвонил всем. Иногда попадались и Коли, и каждому приходилось долго и подробно объяснять, кто он такой и почему звонит. Но это все были не нужные Митьке Коли, лишние. Его Коли не было.

Он исчез, растворился в многомиллионном городе.

Видно, Коля жил в коммунальной квартире и телефон записан не на его имя.

«Может быть, он вообще уехал из Ленинграда? — уныло думал Митька. — А что? Очень даже просто — окончил институт и укатил. Сейчас все уезжают. На Север или куда-нибудь к верблюдам».

Раз десять Митька приходил в бассейн.

И каждый раз ему говорили, что набор окончен.

А однажды намекнули, что вообще ему уже поздновато начинать заниматься плаваньем. Староват.

Сколько Митька себя помнил, он всегда страстно мечтал поскорее вырасти, а тогда, в бассейне, он впервые пожалел, что ему двенадцать лет, а не десять или даже девять. Так что оставалась единственная надежда — Коля Прохоров.

Потом начались хлопоты с переездом на новую квартиру. Забот разных появилась целая куча, даже о Коле некогда было подумать.

Потом немножко обжились, стало поспокойнее. И вот вчера, перед самым началом учебного года Митька снова пошел в бассейн. Если уж там бывает набор, то когда же, как не в сентябре?

Он поднялся в раздевалку, снял куртку… и нос к носу столкнулся с Колей Прохоровым.

— Митька, ты ли это?! — изумился Коля.

От неожиданности Митька онемел.

Он стоял, опустив руки, и хватал воздух открытым ртом, как рыба на песке.

— Коля… Колечка… — только и смог вымолвить он.

— Что с тобой, Митяй? Тебе нехорошо? — забеспокоился Коля.

Митька вцепился в него изо всех сил, еще не до конца веря, что это живой человек Коля Прохоров, а не привидение, которое сейчас возьмет и вдруг растает, испарится.

— Мне так хорошо, что и сказать нельзя, — прошептал он и вдруг попросил, — только не исчезай.

— Куда? — Коля огляделся.

— Ну, в это… в воздух… Не растаивай, пожалуйста…

Коля осторожно пощупал Митькин лоб, покачал головой.

— Ты почему не звонил? — спросил он.

— Сорок три.

— Что сорок три?

— Сорок три раза звонил.

Коля опять потрогал Митькину голову. Уже серьезно.

Пришлось все ему рассказать.

Коля слушал и хмурился.

— Значит, говорят, поздно? — спросил он зловещим голосом. — Ну, это я еще выясню, кто пацанов таким способом отшивает. А сейчас пошли!

Дальше все было нереально. Митька куда-то шел по винтовым, закрученным в узкую спираль лестницам, что-то говорил, что-то отвечал, — все, как во сне.

И только один разговор запомнился ему ярко и четко: седой сутулый человек в легком белом костюме и резиновых шлепанцах положил ему на плечо длинную загорелую руку и спросил:

— Так, значит, ты уже занимался плаваньем, не новичок. И на время, разумеется, плавал?

«Вот оно, — подумал Митька и весь съежился, — теперь и не примут, узнают, что не плавал, и не примут, попрут как миленького».

Сердце у него упало. Он поглядел в темные, удивительно молодые на морщинистом лице глаза тренера, и губы сами по себе прошептали:

— Плавал.

— За сколько же ты сотку ходишь?

Перед Митькиными глазами мгновенно встала выученная давно на зубок доска с таблицами, висевшая в вестибюле бассейна. Справа — таблица рекордов, слева написано, за какое время надо проплыть разные дистанции на первый, второй, третий разряды.

— Одна минута семнадцать секунд, — сказал Митька и тут же ужаснулся своему неслыханному нахальству — это время было лучше третьего разряда для взрослых.

Но было уже поздно, сказанного не воротишь. Тут уж или признаваться, каяться, или гнуть свое.

— Ну? Молодец! — сказал тренер. — Тогда зачислим тебя в группу разрядников.

Коля подозрительно поглядел на Митькины полыхающие огнем уши и незаметно ущипнул его за руку.

А тренер продолжал:

— Послезавтра у нас соревнования на первенство гороно. Открытие сезона. Будешь выступать.

— Он же больше месяца не тренировался, Анатолий Иваныч. И вообще… так сразу… — запротестовал Коля.

— Ничего страшного. Как проплывет — так и ладно. Если за одну семнадцать ходил, то в третий-то разряд уложится всяко, — ответил тренер, — а у меня в команде младших мальчиков человека не хватает, баранку поставят. Так что лучше уж какой ни на есть результат, чем никакого. Ты меня, братец, прямо скажем, выручил. Не забудь справку от врача.

И он пританцовывающей походкой ушел по своим важным тренерским делам.

По улице шли молча. Потом Коля сказал:

— Ну, гляди, Митька! Я за тебя поручился. Теперь хоть лопни, а слово держи. Приду за тебя болеть.

Коля вскочил на трамвай и укатил.

IV. Еще посмотрим, какой я трус!

Митька замолчал и огляделся — он даже не заметил, когда начался дождь. Все вокруг стало расплывчатым, белесым.

Таня поеживалась, видно, ей было холодно.

«Вот, заговорил человека до смерти, болтун, — подумал Митька, — может, ей все это вовсе и не интересно, может, она только из вежливости слушала, не перебивала. Конечно, из вежливости. Больно ей надо…»

— Я тоже, — тихо сказала вдруг Таня.

— Что тоже? — не понял Митька.

— Тоже обязательно-обязательно приду за тебя болеть.

Митька испугался.

— Что ты! Что ты! Не надо, очень тебя прошу, а вдруг… Не надо!

— Нет, приду, — Таня даже ногой топнула. — И ты обязательно всех победишь, вот увидишь.

— Гадалка ты, что ли, — пробормотал Митька.

— А у меня бабка колдунья, — Таня засмеялась, — и я тоже колдовать могу. Приду и наколдую тебе, вот увидишь. Сейчас пойду и узнаю у бабки специальное такое колдовство, чемпионское.

— Да, тебе-то, конечно, смешно, а мне вот… А что, если взять и не пойти, а? Точно! Заболел, скажу. А уж потом, когда потренируюсь, тогда пожалуйста. А то пришел человек, а его — раз! И сразу в котел с кипятком, сразу на это… на гороно аж? Ведь правильно я говорю? Ведь верно ведь?..

Митька вдруг до того испугался, что ему и вообще-то плаваньем заниматься расхотелось.

Вот ведь — даже дома ничего не сказал, а тут этой посторонней почти девчонке взял и все выложил. Теперь придет, увидит… Потом в школе позору не оберешься, сама же всем раззвонит.

Митька в этот момент ужасно раскаивался в своей откровенности и почти ненавидел Таню за то, что она на эту откровенность подтолкнула.

Потом он немножко опомнился.

«При чем здесь она, — подумал он. — Она меня за язык не тянула, сам все растрепал. Эх! Неужели же я трус?! Врун да еще и трус! Вот это да!»

Он даже растерялся. Поднял глаза на Таню. Она глядела ему прямо в лицо.

— Если ты сделаешь это, Митька, я тебя на всю жизнь запрезираю как последнего труса, — сказала она, — и ты сам себя презирать станешь. Ерундовая у тебя сделается жизнь, Митька.

— Ладно, — буркнул Митька, — посмотрим еще, какой я трус.

Он повернулся и почти побежал от нее куда глаза глядят.

V. На старт!

Удрать бы!

Митька встал со стартовой тумбочки, сделал несколько шагов к двери с табличкой «Душевая» (из бассейна можно выйти только через душевую), но тут же стремительно вернулся и снова сел, обняв острые коленки.