И грянул в Хренодерках гром - Андрианова Татьяна - Страница 20

— Стал бы голова эдак на дереве висеть, — недоверчиво подала голос любопытная бабка Дорофея, притащившаяся вместе со всеми, несмотря на разыгравшийся из-за внезапной непогоды ревматизм. Но за молодым супругом требовался глаз да глаз.

— Точно! — дружно поддержали сельчане.

— Наш голова мужчина видный и ни за что не позволит себя на дереве подвешивать.

— Это умертвие!

— Оно нам голову морочит, а Панаса съело небось!

Селяне возмущенно загудели. Мстить нежити за всяческие беды издавна было местным развлечением — силушку потешить и супостатов помучить, чтобы неповадно соваться было.

— Люди добрые! Да честно я ваш голова! Чем хотите поклясться могу, — начал впадать в панику Панас.

До него дошло, что дело приняло слишком серьезный оборот и что бы он сейчас ни сказал, верить особо никто не собирается.

— Конечно, какая же нежить добровольно признается в собственной сути? Тем более умертвие, — авторитетно заявил владелец «Пьяного поросенка», полностью подтвердив невеселые мысли Панаса.

— Так я могу знамением крестным себя осенить, — осторожно предложил голова. — А хотите, святой водой на меня брызните.

Народ задумчиво засопел. С одной стороны, идти на поводу у нежити решительно не хотелось, да и бежать будить жреца Гонория, дабы он освятил воду, тоже не особо желалось. Поэтому все дружно решили, что нормальная нежить не станет добровольно предлагать окропить себя святой водой.

— А может, она, нежить, ненормальная? — с хитрым прищуром предположила бабка Дорофея, но как раз этот момент выбрал Лютый, дабы совершить шестой круг почета по Хренодеркам, и вопрос был снят сам собой.

Когда троица вервольфов и вампир показались из темноты, неизвестно кто удивился больше, сами представители нежити или сельчане, которые вместо одного зверя у «умертвия» обнаружили разом три.

— Они еще и размножаются… — пораженно выдохнули в толпе.

— Вот! Вот оно! — возопил Панас, который невиданно возрадовался своему чудесному избавлению от неминуемых, казалось бы, тумаков.

Но тут же пожалел о своей поспешности, так как сельчане подхватили свои сельскохозяйственные орудия и резво кинулись за «умертвием», дружно потрясая вилами, лопатами и прочими кольями, оставив позабытого голову дальше висеть на дереве.

— Эй! Вы куда? — запоздало крикнул он вслед, но то ли из-за шума дождя, то ли по какой-то другой причине услышан не был. — А как же я? Эх, люди… — уныло протянул он, прикидывая, сколько еще осталось висеть до благополучного освобождения.

По всему выходило, что долго. Тихо и жалостно заскулил судорожно вцепившийся в ствол дерева кобель. Другие собаки разделили грусть-тоску своего товарища и добавили свои голоса к одинокому воплю пса головы. По деревне поплыл протяжный многоголосый вой, трогающий какие-то нежные струны где-то в самой глубине души. Даже кошки, ненавидевшие дождь всеми фибрами души, и те выглянули из своих укрытий, чтобы лучше слышать ночной концерт.

Под это душевное пение в мокнущее под ливнем село вошел жрец Гонорий. Старец зябко поежился, кутаясь в свою кацавейку поверх длинной рясы, что, впрочем, нисколько ему не помогло — одежда давно и безнадежно промокла. Служителя Всевышнего начинал бить кашель, и он сильно боялся окончательно расхвораться к утру.

«Как приду, надо будет первым делом чая из липового цвета заварить с медом, — мечтательно думал он. — Или растолкать прислужницу, чтобы травок каких заварила».

Помогавшая жрецу по хозяйству Марыська — девка шустрая, в работе спорая, только болтливая не в меру. Ну так это изъян невеликий. Зато прислужница никогда не боялась лишний раз сбегать к ведьме, попросить каких сборов и трав. Гонорий стар, с летами приобрел не только седину, но и болезни, отчего часто хворал, и без настоек Светлолики, наверное, давно вручил бы свою душу Всевышнему. Звучно шлепая по дорожной грязи, грозившей к утру превратиться в настоящее болото, жрец из последних сил тащился к родному дому при храме, надеясь, что гораздая дрыхнуть прислужница догадалась поставить церковную свечу на окошко, чтобы припозднившийся Гонорий не заплутал сослепу в такую мерзопакостную погоду. Но напрасно, окна оставались темными.

Жрец в очередной раз вздохнул и тяжело оперся на посох, переводя дух.

— Ишь ты, как выводят, подлецы! Заслушаешься! — одобрительно крякнул он, вслушиваясь в многоголосый хор местной собачьей братии. — И чего они распелись? Стряслось опять что-то или так… развлекаются?

Разумеется, ответа на свой вопрос Гонорий не получил, да на него и не рассчитывал. Жрец еще раз вздохнул и пошлепал дальше, пока не поравнялся с деревом, широко раскинувшим свои ветви напротив храма Всевышнего. Тут он поразился видением крепко закогтившегося на стволе, надсадно воющего кобеля, на длинной цепи которого обреченно висел Панас Залесский собственной персоной. Сначала убеленный сединами старец принял увиденное за причудливую игру воображения, помноженную на начинающуюся простуду, несколько раз сморгнул и потер слезящиеся глаза рукой с узловатыми пальцами, но галлюцинация не растаяла.

— Скажи, сын мой, — потрясенно молвил жрец, — ты что же это на дерево забрался, да еще с собакой? Развлекаешься так или по делу какому неотложному?

Панас воззрился на Гонория, как на привидение, пришедшее по его отягощенную грехами душу.

— Ваша светлость, — с опаской молвил он, словно опасаясь, что одно неудачное слово, и призрак увлечет его в бездну, где демоны, мракобесы и черти станут жарить его на раскаленных углях. — Да я тут того… этого… висю, значит.

— Да вижу, что не стоишь, — хмыкнул Гонорий и закашлялся. — Как тебя угораздило-то так высоко забраться, да еще в компании собаки? Учишь его на птиц охотиться, что ли?

— Нет, я в яму упал. Снимите меня, пожалуйста, у меня рука уже затекла вся, — взмолился голова и даже шмыгнул носом для убедительности.

Гонорий задумчиво почесал затылок, раздумывая, как бы умудриться снять страдальца, если самому наверх не забраться, а Панасу и подавно вниз самому не спуститься, хоть чем приманивай. «Разве что за лестницей сходить? — размышлял жрец. — Но она слишком большая, и один я ее не донесу. Придется, пожалуй, разбудить Марыську». И старец отправился за лестницей.

План был хорош всем, но молодая прислужница, пользуясь отсутствием жреца, убежала на ночные посиделки с пришлыми парнями, а потому привлечь ее к перетаскиванию добротного изделия местного плотника не представлялось возможным. Гонорий не был кичлив, как некоторые жрецы Всевышнего, работы не чурался и впрягся было сам. Лестница же совершенно не желала отправляться во тьму под дождь, коварно упала на старика и пригвоздила оного к полу храмовой сторожки. Но тут кстати появилась Параскева в компании вездесущего деда Налима, и вместе они вызволили несчастного из-под лестницы. Затем помогли спуститься страдальцу с дерева и даже сманили вниз шокированного кобеля. Прятавшийся в дупле кот успел-таки пару раз пройтись по собачьей морде напоследок, заставив пса испуганно взвизгнуть.

И еще одна история закончилась более-менее благополучно для всех ее участников. Даже жреца хлебосольная Параскева отвела под руки к себе домой, где долго отпаивала горячим травяным отваром, редькой с медом и прикладывала к замерзшим старческим ступням горчичники.

ГЛАВА 5

Над Безымянным лесом занималось утро. Тяжелое, словно не выспавшееся за ночь, с каждыми сутками становившуюся все короче, вылезло на небо дневное светило. Огненными всполохами пылал багрянец рассвета. День обещал быть жарким. Усталая Светлолика отпустила последнюю саламандру на волю, поблагодарила огонь за помощь, тщательно загасила оставшиеся угли, окинула задумчивым взором поляну. Здесь еще несколько минут назад резвились духи стихий, наполняя землю своей силой, превращая ее из просто кормилицы в лечебную.

— Ну вот и все, — удовлетворенно молвила она.

Дорофей Тимофеевич, активно помогавший хозяйке, отер пушистой лапой несуществующий пот со лба и вперил в ведьму пытливый взгляд голубых глаз.